Наш срок. Наше дело Год назад главной темой в России были московские протесты — теперь о них как будто все забыли. «Медуза» выяснила, как живут главные герои прошлого лета

Летом 2019 года Москва массово протестовала из-за недопуска независимых кандидатов на выборы в Мосгордуму. Власти агрессивно разгоняли десятки несогласованных акций протеста, тысячи москвичей жестко задерживала полиция. Итоги протестов — успех оппозиции на выборах в сентябре и «московское дело» о массовых беспорядках. Фигурантами дела стали 32 человека; 22 были осуждены, 10  до сих пор находятся в колонии. Спецкор «Медузы» Кристина Сафонова выяснила, как сейчас живут главные герои прошлого лета.

27 июля 2019 года. Полицейский кричит в громкоговоритель: «Уважаемые граждане, ваши действия незаконны». Проход из Столешникова переулка на Тверскую улицу преграждают около 200 сотрудников ОМОНа. По команде они — в черных, блестящих на солнце шлемах — движутся к участникам акции «За свободные выборы». 

«Один за всех, и все за одного!» — скандируют в ответ протестующие. В первых рядах люди сцепляют руки, но силовики оттесняют их вниз по улице — там тоже стоит оцепление. Участники акции и случайные прохожие оказываются в ловушке, начинаются жесткие задержания. 

Некоторым — их больше сотни — удается скрыться в соседнем переулке, а оттуда — через забор — попасть на территорию храма Космы и Дамиана в Шубине. Перелезать через забор людям помогает клирик храма, иеромонах Иоанн. Он же приносит им антисептик, чтобы обработать раны.

«Пускать всех — наша обязанность. На то мы и храм, — говорил позже „Медузе“ священник. — Человек приходит в храм и всегда имеет право на то, чтобы его приняли с любовью. Независимо от его политических взглядов». Спустя час на улице становится безопаснее, и люди покидают убежище — после молебна о мире и об умягчении злых сердец.

Иеромонах Иоанн по-прежнему служит в храме в Столешниковом переулке. В разговоре с «Медузой» он подчеркивает, что «ни откровенных, ни косвенных нежелательных последствий» за его помощь протестующим не случилось. Наоборот, некоторые люди из Церкви его поддержали, сказав, что «именно так и надо было поступить».

«Там была серьезная угроза если не для жизни, то во всяком случае для здоровья этих людей, — вспоминает он. — Поэтому я не только и не столько как священник и христианин, а просто как человек посчитал своим долгом дать им возможность укрыться у нас». 

По словам Иоанна, некоторые из тех, кто тогда прятался от силовиков в храме, позже приходили его поблагодарить. Есть и те, кто с тех пор посещает церковь регулярно. «Конечно, не огромное количество, но есть такие случаи, — рассказывает священник. — Трудно сказать, насколько дальше они будут [ходить], но пока да — уже год прошел». 

Десятки избитых. Ноль наказанных полицейских

Летние протесты 2019 года начались в середине июля из-за отказа зарегистрировать независимых кандидатов в депутаты Московской городской думы. После этого москвичи регулярно выходили на улицы с требованием допустить их кандидатов и провести честное голосование.

27 июля в несогласованной акции участвовали несколько тысяч москвичей. 1373 человека задержала полиция — это рекорд за последние годы. Десятки задержанных жаловались на насилие со стороны силовиков. Правозащитные организации «Зона права» и «Комитет против пыток» подали 22 заявления, чтобы добиться возбуждения уголовных дел против сотрудников правоохранительных органов. Ни одно из них ни к чему не привело. Координатор проектов «Зоны права» Булат Мухамеджанов сообщил «Медузе», что из 16 пострадавших, которым помогает организация, больше трети подали жалобу в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). Еще несколько человек готовятся это сделать. 

Среди прочих с жалобой в ЕСПЧ обратился дизайнер Константин Коновалов. За три часа до начала акции 27 июля он отправился на пробежку, маршрут проходил через Тверскую улицу. У здания мэрии полицейские задержали Коновалова и сломали ему ногу. В возбуждении дела против них Коновалову отказали. И назначили штраф 10 тысяч рублей — за участие в акции протеста. 

На той же акции избили 27-летнего сотрудника рекламного агентства Бориса Канторовича. Его задержали у «Детского мира» на Лубянке — действия силовиков попали на видео, которое широко разошлось по СМИ. В ролике видно, как сотрудник Росгвардии раз за разом бьет дубинкой сидящего на земле Канторовича. «Нет, нет, нет!» — кричит его подруга Инга и бросается к Борису. На какое-то время росгвардеец забывает о Канторовиче, но сразу несколько сотрудников снова валят его с ног и бьют. На земле оказывается и Инга. Всех, кто пытается помочь, силовики тоже бьют дубинками.

В Росгвардии в ответ на жалобу Канторовича сообщили, что нарушений при задержании не было. Москвич обратился в Преображенский суд, оттуда — два месяца спустя — заявление перенаправили в другой районный суд Москвы. А в феврале 2020 года выяснилось, что заявление потеряли. В июне Канторович подал его снова.

Уже год Канторович живет не в России. Через неделю после задержания он уехал на Украину — поездка была спланирована заранее. А потом переехал в Грузию. «Не знаю, правильное ли это было решение. Но мне это дало время на то, чтобы прийти в себя и как-то начать обустраивать свою жизнь дальше», — говорит Канторович. Его девушка Инга по-прежнему живет в Москве — из-за коронавируса и закрытия границ они не виделись с января. 

«Было несколько моментов, когда я хотел вернуться, — признает Борис. — В первый раз осенью [2019 года]. Я тогда жил в Одессе, в 15 часов у меня был вылет. Я встал в девять, собрал чемодан, прочитал новости и не полетел. Потому что как раз в то утро всех начали забирать [по „московскому делу“]».

Канторович вспоминает, что первый обвиняемый по этому делу — Евгений Коваленко — был рядом с ним в момент, когда его избивали росгвардейцы. Увидев, как силовики бьют протестующих, Коваленко бросил в их сторону урну. За это его осудили на три с половиной года колонии. 

Уголовного преследования опасается и сам Канторович. «Никто не говорит ведь, можешь ты приехать или нет, — рассуждает он. — И я понимаю, что если сейчас окажусь в Москве, первым делом пойду на любую баррикаду. Поэтому для меня отъезд — это попытка как-то отстраниться. Это не хорошо, я не горжусь этим, но это так».

«Нас вели как стадо на бойню»

Одна из пострадавших во время протестов лета 2019-го — Дарья Сосновская, невысокая девушка 27 лет, со светлыми волосами и в очках с диоптриями. Очки сидят на ней немного неровно — 10 августа прошлого года после согласованного митинга за честные выборы на проспекте Сахарова Сосновскую жестко задержали. Очки упали на землю и повредились. Саму Дарью один из сотрудников с силой ударил в живот. 

До лета 2019 года Сосновская в протестах не участвовала. Но затем у нее появился знакомый, с которым ей было интересно общаться на политические темы. Он же привел ее на акцию протеста. «В душе всегда была борьба за справедливость, за то, что нужно помогать людям. У меня бабушка — воспитательница, она прививала мне: „Кто это сделает, если не ты“, „Надо маленьким помогать“ и прочее», — рассказывает она «Медузе». 

После митинга на проспекте Сахарова Сосновская по пути домой заехала в район Китай-города — туда же пришли многие участники акции. Она собиралась идти к метро, но проход преградили сотрудники правоохранительных органов. «Начался сгон людей. Нас вели как стадо на бойню. Взяли нас в кольцо, — вспоминает Сосновская. — Не было выбора, пришлось идти вверх по улице».

На улице Забелина Дарья увидела, как люди в форме скрутили парня с инвалидностью. Она потребовала его отпустить и крикнула: «Позор!» Сначала силовики не обратили внимания на ее слова. Но через несколько шагов Сосновская обернулась и увидела, что полицейские бегут в ее сторону.

«У меня первая мысль была — как в игре сделать руки крестиком, типа, я в домике, не трогайте меня, — рассказывает она. — Дальше меня просто заламывают, очки падают. И тут меня перекрывает, потому что я не вижу без очков. Я стала кричать. Потом кто-то из них мне говорит: „Да подняли твои очки, успокойся“».

При задержании Сосновской сильно заломили руки. Когда девушка сказала, что ей больно, один из полицейских ослабил хватку, но второй завел руку за спину еще сильнее. «Мы идем вниз по горке, там брусчатка, меня заламывают, я еле за ними поспеваю. И тут этот злосчастный момент: он [сотрудник, который с силой держал меня за руку] наклоняется, чтобы поднять упавшую дубинку, и с разворота бьет меня. Несколько секунд я не могла дышать. Удар, шок, больно. У меня сразу подкосились ноги. Они просто начинают меня нести. Я в каком-то коматозном состоянии», — рассказывает Сосновская.

В автозак Сосновскую завели силой: из-за зонта, который был в заведенных за спину руках, девушка долго не могла пролезть в дверь. «Я начинаю выкручивать себе руки, а они еще больше меня заламывают, толкают, бьют, — говорит Дарья. — В какой-то момент мне прилетело по голове. Я не сразу это поняла. Меня толкают туда [в машину], я спотыкаюсь, падаю». 

Сосновскую и других задержанных отвезли в полицию. Из отдела по Таганскому району девушка вышла только около часа ночи — с протоколом за нарушение порядка проведения публичного мероприятия (суд по нему так и не состоялся).

Приехав домой, Дарья решила посмотреть видео своего задержания. Об этом она и год спустя говорит сквозь слезы: «Мне было отвратительно. И от ситуации в целом, и вообще, как это выглядело со стороны, насколько это несправедливо. Я полезла в комментарии. Я зря это сделала, такое о себе прочла. Именно из-за обратной реакции людей мне захотелось спрятаться. Мне стало очень страшно, поэтому я старалась вообще ни с кем не идти на контакт, избегать всего». 

Случившимся Дарья поделилась только с мамой и сестрой — заверив, что с ней все в порядке. Бабушке, которая живет с ними в одной квартире, ничего говорить не стали. «Мы долго продержались. В итоге ей подружка показала газету и говорит: „А это не твоя внучка?“ Потом понеслись вопросы. Я говорю: „Ба, пожалуйста, только не переживай. Я жива — и это самое главное“», — рассказывает Сосновская.

Изначально Дарья не думала подавать заявление на росгвардейцев, но на следующий день после акции ей позвонили из правозащитной организации «Агора» и предложили бесплатную юридическую помощь. «Я подумала, за что же я топлю — разве не за справедливость? Почему я не должна следовать своим же принципам?» — говорит она. 

Несмотря на плохое самочувствие, 12 августа Сосновская вышла на работу. На тот момент она больше года занималась статистической отчетностью в государственном учреждении (название организации Дарья говорить публично отказывается, «Медузе» оно известно).

О ее участии в митинге и задержании уже знали коллеги. «На меня все смотрели, косились, — вспоминает Сосновская. — Тут же меня вызвали к начальству. Оказалось, что им на рабочую почту [из мэрии] пришло письмо о том, что я была на митинге. Мне сказали: „Ты же работаешь в какой организации? Почему ходишь на митинги туда?“»

В тот же день Сосновская с адвокатом Татьяной Молокановой подала заявление в Следственный комитет. Дарья обратилась в ближайшую поликлинику, чтобы зафиксировать травмы. Она говорит, что врач отнесся к рассказу о насилии со стороны полиции скептически. «Он говорит: „Точно полицейский? Как же так, что ж ты сделала такого?“ Я объясняю, что ничего не делала, но он все равно не верит», — пересказывает Дарья тот разговор.

Сосновскую удивило, что после рентгена медик диагностировал у нее только ушиб правой части грудной клетки. В тот момент девушку сильно тошнило, кружилась голова, но врач повторял, что сотрясения мозга нет. А затем предложил: «Ну хочешь, напишем „легкое сотрясение“?»

Вернувшись домой, Сосновская вызвала скорую. Приехавший по вызову медик отказался ее госпитализировать, сославшись на то, что у него закончились бланки. Вторая вызванная скорая тоже отказала — сказав, что в больнице для нее нет места.

В тот же день Сосновской позвонили с незнакомого номера и предложили оплатить обследование в частной клинике. Имя человека она публично называть не хочет, объясняя, что он «очень популярный» («Медузе» известно его имя, у редакции есть подтверждения слов Сосновской).

В частной клинике помимо ушиба зафиксировали сотрясение мозга и закрытую черепно-мозговую травму. Врачи настаивали на госпитализации — стационара в клинике не было, поэтому вызвали скорую помощь. «Приезжают здоровые мужики, такие: „А что, у тебя болит что-то?“ Я уже просто никакая. Они: „Давай мы тебе укольчик вколем и ты домой поедешь?“», — рассказывает Сосновская. Только после спора с врачами частной клиники сотрудники скорой согласились отвезти ее в больницу. 

Все повторилось: Дарья снова прошла обследование и рассказала об обстоятельствах получения травм. «Когда женщины-медработники узнали, что за инцидент, начали на меня ругаться — мол, ты что, глупая, затем ты туда пошла? — вспоминает она. — Мне было плохо. Меня пичкали [лекарствами], я рассказывала одно и то же, уже тошнило от этого всего. Я не ела, наверное, сутки. У меня не было ни сил, ни желания что-либо делать. Я просто хотела, чтобы меня куда-нибудь положили, и все». Но в госпитализации снова отказали: по мнению персонала, Дарья не испытывала острой боли.

На следующий день Сосновскую в поликлинике принял уже другой доктор. Та призналась, что тоже ходит на митинги и очень переживала за Дарью, увидев ролик с задержанием. Девушке наконец выписали больничный. А вечером Сосновской позвонил руководитель с работы и сообщил, что к ней «зайдут гости». 

По словам девушки, к ней в частном порядке пришли два высокопоставленных московских чиновника. «Я их предупредила, что моя бабушка ничего не знает [о случившемся]. Они согласились подыграть, что якобы я просто болею и они пришли меня навестить. Это был такой спектакль», — вспоминает Дарья. Сосновская публично не раскрывает имен чиновников, но они известны «Медузе». У редакции есть подтверждение, что они действительно посещали Сосновскую.

Оставшись наедине с Дарьей, гости попросили рассказать о задержании — она заметила, что в это время мужчина тайком снимал ее на телефон. 

«Они выслушали и спросили: „Что ты хочешь от этой ситуации?“ Я ответила, что хочу справедливости, чтобы нашли виновника, наказали, чтобы он извинился — банальные вещи», — говорит Дарья. В ответ чиновники предложили оплатить ее лечение, отправить вместе с бабушкой в санаторий, а также повысить ее на работе и увеличить зарплату. Сосновская отказалась.

— Как ты смотришь на ситуацию, если, допустим, мы приведем к тебе человека, который это сделал, и его начальника и они перед тобой извинятся? Ты заберешь заявление? — спросили чиновники.

— Нет. Я хочу разбирательства по правилам.

— Как нет? Мы же тебе вот это, вот это и вот это предлагаем, ты просто забери заявление. 

Дарья рассказывает, что согласилась на следующий день забрать заявление, чтобы чиновники «отстали». Также гости, по ее словам, попросили не рассказывать об их договоренности адвокату. Но, как только они уехали, Сосновская все же позвонила Татьяне Молокановой. Та предложила на время покинуть город. 

Утром, когда Сосновская должна была забрать заявление, она написала одному из чиновников, что приезжать за ней не нужно, выключила телефон и на такси поехала в Зеленоград. О том, где она проведет следующие дни, не знали даже ее родственники. От дома до Зеленограда, вспоминает Дарья, за ней ехала незнакомая машина. Позже мама и бабушка рассказали ей, что тем утром у подъезда несколько часов простояла машина ее руководителя. А под окнами и в следующие дни ходили незнакомые люди. 

«Я сначала думала, что у меня паранойя. У меня был просто взрыв в голове, я не знала, что происходит, в чем я оказалась. Понимаю, что если бы я не следовала своим принципам, все бы было иначе», — рассказывает Сосновская.

Вернувшись в Москву, Дарья снова обратилась в поликлинику, чтобы продлить больничный. Обстановка там изменилась. «Я никогда такого не видела, думала, так только в фильмах бывает, — вспоминает она. — Когда я заходила в поликлинику, все было медленное: движение людей, персонала. Но как только я назвала свою фамилию, врачи начали суетиться, бегать туда-сюда». 

У кабинета, куда направили Сосновскую, была очередь, но ее вызвали первой. Врача, подписавшего больничный, там не оказалось — позже от одной из сотрудниц Дарья узнала, что ту отстранили от работы. Прием вели медсестра и заведующая. Причем, по словам Сосновской, заведующая была из другой поликлиники: «Дальше все происходило под ее надзором».

Дарью попросили описать симптомы и перешли к обследованию. Оно, по ее словам, тоже проходило необычно. Чтобы взять анализ крови, медики специально открыли кабинет службы крови и нашли курьера, чтобы отвезти колбу в больницу. О результатах ей сообщили уже через 20 минут. Сделали Сосновской и рентген, хотя в тот день этот кабинет не работал. 

«Медсестра начала заполнять бумаги и задавать вопросы: „Болит?“ Я говорю: „Болит“. Она смотрит на заведующую за моей спиной и пишет: „Не болит“», — вспоминает Дарья.

В ответ на ее возмущение заведующая сказала: «Тебе не нужен больничный, ничего у тебя не болит». Сосновская объясняла, что с момента удара прошло только шесть дней и она по-прежнему чувствует себя плохо. Но врач отказалась продлевать больничный.

«[В коридоре] я догнала заведующую и начала громко говорить, чтобы все слышали: „Зачем вы так поступаете? Я же обычный человек, как вы. У меня болит, вы же врач, вы же клятву давали“. Она молчала», — рассказывает Сосновская.

Имя полицейского, ударившего Дарью Сосновскую, до сих пор достоверно неизвестно. Через несколько дней после инцидента издание Baza опубликовало фотографию возможного подозреваемого. Но Сосновская считает, что он не похож на напавшего — правда, лица полицейского девушка не видела из-за маски.

Уголовное дело по заявлению Сосновской так и не возбудили. А в МВД по Центральному административному округу посчитали, что Сосновская сама спровоцировала сотрудника: вела себя «эмоционально и агрессивно», «оказывала активное сопротивление и пыталась вырваться». Заметив, что полицейский хочет поднять упавшую дубинку, Сосновская сделала «широкий шаг, чтобы успеть наступить на дубинку», утверждается в ответе МВД. «Именно поэтому сотрудник полиции, чтобы не допустить неправомерных действий, сначала толкает вашу ногу и только потом толкает в область живота», — уточняли в ведомстве.

Ситуацию с Сосновской комментировал даже Владимир Путин — он тоже объяснил действия силовиков провокацией со стороны Дарьи. 

В сентябре 2019-го Сосновская уволилась с работы. Последний год она провела дома, почти ни с кем не общаясь. О событиях, последовавших за задержанием, Дарья рассказала только адвокату и паре близких людей. «Мне было очень плохо как физически, так и морально. Я стала всего избегать, я боялась. Честно, больше переживала за свою семью, что аукнется не мне, а им, что кому-то будет больно, — объясняет она. — Я закрылась от всего мира, всего очень боялась. Я надеялась, что пока сижу дома, все станет хорошо, но ничего, естественно, не стало хорошо. Ничего не изменилось». 

Недавно Сосновская обратилась за помощью к врачу, ей выписали антидепрессанты. Пить их она не стала, решив вернуться к прежней жизни без помощи медикаментов. «Две недели назад я решила, что могу, — объясняет Дарья, по ее щекам текут слезы. — Меня запугали, я выпала из жизни на целый год, поддалась на провокацию страха. Мне просто надоело это состояние. Утром я проснулась с улыбкой и подумала, что жизнь продолжается, можно идти дальше». 

32

20 июля 2019 года на проспекте академика Сахарова прошел митинг в поддержку независимых кандидатов в Мосгордуму, в нем поучаствовали больше 20 тысяч человек. 10 августа на Сахарова пришли уже 60 тысяч протестующих. К участию в акции накануне призывали журналисты Юрий Дудь и Леонид Парфенов, а также рэпер Оксимирон (именно прошлым летом музыкант начал активно высказываться по политической повестке). Со сцены к протестующим обратились не только политики и активисты, но и комик Данила Поперечный, музыкант Face, группы IC3PEAK и «Кровосток». В ответ люди скандировали как привычное по прошлым акциям «Допускай!», так и «Отпускай!» — имея в виду задержанных по «московскому делу». 

Это дело выросло из обвинений участников акции протеста 27 июля в массовых беспорядках и применении насилия по отношению к сотрудникам правоохранительных органов.

Всего в деле фигурировали 32 человека. Первым стал 48-летний Евгений Коваленко — против него возбудили дело по 318-й статье спустя два дня после акции 27 июля. Вслед за обвинением Коваленко, 30 июля, появилось само дело о «массовых беспорядках»; о конкретных фигурантах Следственный комитет тогда не сообщал. Но в следующий месяц по 212-й и 318-й статьям были задержаны еще 16 человек. 

В начале сентября — после протестов и обращения Совета по правам человека в Генпрокуратуру с просьбой о проверке дела — преследование пяти фигурантов было прекращено. Позже на свободу вышли еще двое обвиняемых — Алексей Миняйло и Сергей Фомин. Их дела тоже закрыли.

Но в октябре и ноябре задержания возобновились. В насилии над полицейскими обвиняли все новых людей. На судах полицейские и росгвардейцы рассказывали о физическом и моральном ущербе, который им нанесли обвиняемые — тем, что бросили в их сторону пустую пластиковую бутылку, схватили за жилет и потянули на себя, толкнули руками или повалили на землю. Аргументы фигурантов и их защитников о том, что все это делалось, только чтобы прекратить избиения протестующих, суд не принимал. 

К «московскому делу» относят и участников летних протестов, обвиненных по другим статьям Уголовного кодекса. Среди них студент и блогер Егор Жуков, в чьих роликах на ютьюбе следствие обнаружило экстремизм; Константин Котов, многократно наказанный за нарушение порядка массовых мероприятий; Владислав Синица, осужденный за твит о детях полицейских; Марк Гальперин, которому заменили условный срок на реальный из-за участия в протестных акциях. Еще четверых обвинили в угрозах судьям за комментарии в соцсетях о приговорах по «московскому делу». 

В поддержку фигурантов дела с открытыми письмами выступали представители профессиональных сообществ: священники, учителя, художники, врачи, издатели, работники IT-индустрии и многие другие. Одними из первых выступили актеры. Александр Паль запустил флешмоб в поддержку актера Павла Устинова, получившего три с половиной года колонии по обвинению в нападении на сотрудника ОМОН. Устинов свою вину не признал — по его словам, он не собирался участвовать в протестах, а на Пушкинской площади 3 августа оказался, чтобы встретиться с другом. Но не успел — его жестко задержали росгвардейцы. При задержании один из них якобы вывихнул плечо.

С требованием свободы Устинову и другим фигурантам актеры начали выходить в ежедневные пикеты у здания администрации президента. На фоне общественной кампании Устинову заменили реальный срок на условный. Но пикеты возле АП не закончились: еще несколько месяцев люди продолжали выходить в поддержку политзаключенных. 

Вскоре после освобождения с плакатом у АП появился и сам Устинов, но больше в протестных акциях он не участвовал. В ответ на просьбу об интервью Устинов попросил обратиться к его агенту Наталье. Та заявила «Медузе», что о событиях 2019 года актер больше комментариев не дает: «Он живет другой жизнью, снимается в кино и не имеет отношения к политике». По ее словам, обсуждать, как за год изменилась его жизнь, Устинов тоже не станет. «У нас таких запросов много, и мы даем интервью за деньги», — сказала Наталья. 

К условному сроку приговорили не только актера, но и еще четверых фигурантов дела, в том числе блогера Егора Жукова.

Изначально 21-летний студент Высшей школы экономики проходил по делу о «массовых беспорядках». Это дело закрыли, но против Жукова выдвинули новое обвинение — о публичных призывах к экстремизму на его ютьюб-канале. Сам Жуков вину не признал. В его защиту выступили студенты, выпускники и преподаватели ВШЭ, в том числе проректор Валерия Касамара (на выборах в Мосгордуму входила в неофициальный список московской мэрии — и проиграла). В суде за Жукова поручились больше 600 человек, среди них рэпер Оксимирон, актриса Чулпан Хаматова, издатель «Медиазоны» Петр Верзилов, а также «Новая газета» и «Эхо Москвы», заявившие о готовности взять студента на работу. 

В декабре 2019 года Кунцевский районный суд приговорил Жукова к трем годам условно (вместо четырех лет колонии, запрошенных прокуратурой) и запретил ему два года заниматься «администрированием сайтов и схожей деятельностью». Также судья Светлана Ухналева постановила уничтожить фигурку лягушек, которая появлялась в видео студента; позже Мосгорсуд отменил это решение, и лягушек Жукову все-таки вернули.

«Блог Жукова» обновляется и сейчас, но уже под другим названием — «Команда Жукова». «Власть усложнила мне жизнь на пять минут. Теперь мне надо передать ролик моему коллеге [по „Команде Жукова“], чтобы он его выложил. Но фактически ничего не изменилось», — объясняет Егор «Медузе».

Помимо блога Жуков выпускает программу «Условно ваш» для ютьюба радиостанции «Эхо Москвы», в которой он уже взял интервью у Алексея Навального, Владимира Жириновского и Владимира Познера. Но журналистом он себя не считает. «Радиостанция дает возможность выхода на различных, интересных мне людей, к которым у меня есть вопросы для обсуждения, — объясняет Жуков. — Я не стремлюсь одинаково представить противоположную позицию или что-то, что у журналистов есть. Я веду себя как политик. Вся моя деятельность — она открытая, политическая». 

О своих политических амбициях — а именно стать президентом России — Егор Жуков заявил в интервью телеканалу «Дождь» сразу после приговора. О том же Жуков говорит и сейчас. По его словам, он с командой ищет подходящие выборы, где они могли бы выдвинуть кандидатов, разделяющих их идеи. В ближайшее время «Команда Жукова» отправится в региональный тур с публичными лекциями. Пока в маршруте, помимо Москвы и Санкт-Петербурга, значатся Казань, Екатеринбург, Нижний Новгород и Новосибирск. 

В 2020 году Жуков окончил факультет политологии ВШЭ и думает продолжить обучение по направлению «режиссура и драматургия». «Мне кажется, это очень полезные навыки для политика, в нынешнее время особенно, — говорит он. — Политика — это искусство рассказывания историй, искусство формирования нарративов. Нарративов о том, кто виноват, почему этот кто-то виноват, какая наша итоговая цель и как мы к ней придем».

При этом массовые протесты в ближайшее время не кажутся Жукову возможными. «Я сейчас не вижу, откуда этот „черный лебедь“ мог бы появиться, — объясняет Егор. — С другой стороны, я смотрю на уровень жизни, смотрю, что люди воруют все больше и больше, и понимаю, что по логике развития истории это не может продолжаться вечно и когда-то должно полыхнуть. Остается только работать в отрасли, которая тебе доступна, и ждать „черного лебедя“». 

Суд как «заигрывание с террористом»

Чтобы ответить на вопрос, почему одним фигурантам дела дали условные сроки, а другим — реальные, нужно провести полноценное исследование, считает адвокат Мария Эйсмонт из Московской городской коллегии адвокатов «Далет». «Я пока скажу ненаучно: очень важно — кто человек, в чем обвиняют и что он сделал на самом деле, — говорит она. — В случае с [Константином] Котовым — он просто попался. Он, конечно, был у них „на карандаше“, но у них „на карандаше“ много людей. Он не был реально сильным лидером протеста, не был такой фигурой. Но он все время попадался. Тех, кто попадаются все время, не так много». 

Адвокатом программиста Константина Котова Эйсмонт стала задолго до появления «московского дела». Они познакомились в марте 2019 года, когда активиста задержали возле здания МГУ на акции в поддержку Азата Мифтахова. Спустя полгода Тверской районный суд приговорил Котова к четырем годам колонии по «дадинской» статье о неоднократном нарушении организации митинга — он стал вторым человеком в России, получившим реальный срок по ней.

Помимо акции в поддержку Мифтахова, в деле Котова еще четыре эпизода: сход «В защиту нового поколения: против пыток и репрессий» у здания ФСБ 13 мая 2019 года, шествие 12 июня в поддержку журналиста «Медузы» Ивана Голунова и против полицейского произвола, призыв на странице в фейсбуке выйти на Трубную площадь в поддержку независимых кандидатов в Мосгордуму 15 июля и прогулка после митинга 10 августа. 

«Он полтора года ходил на эти одиночные пикеты, он этим жил. Он жил протестами, — говорит Эйсмонт. — Если применять статью 212.1 по закону, состава [преступления] в том, что он делал, нет». 

По словам Марии Эйсмонт, «московское дело» было шоком для адвокатского сообщества: большинство фигурантов дела защищали адвокаты «ОВД-Инфо», «Правозащиты Открытки» и «Агоры». «Дно было пробито конкретно. Все привыкли, что все беспредельно, но не до такой степени. И дело Котова было первым [в „московском деле“], которое пробивало это дно», — говорит Эйсмонт. 

Константина Котова задержали вечером 12 августа, через два дня его арестовали. Это, объясняет адвокат, противоречит практике: Котов прописан в Москве, работал, ранее не был судим и обвинялся в ненасильственном преступлении средней тяжести. «Нам тогда сказали, что им предстоит большой объем следственных действий, поэтому надо его оставить под стражей, — рассказывает Эйсмонт. — [Но уже] на следующий день нас вызывают к следователю и объявляют об окончании расследования».

За время следствия Котова ни разу не допросили: он отказывался отвечать на вопросы без конфиденциальной консультации с адвокатом, а СК не предоставил для этого помещение и время. 

Еще меньше времени на рассмотрение дела понадобилось Тверскому суду: процесс начался 3 сентября, а 5-го был вынесен приговор. Изучать запись с камер видеонаблюдения, снявших Котова 10 августа, суд не стал: в ролике видно, как активист выходит из метро и просто проходит несколько десятков метров с плакатом, торчащим из рюкзака за спиной, а через 30 секунд его задерживают и уводят в автозак. 

Среди тех, кто приходил в суд, чтобы поддержать Котова, — фигурантка дела «Нового величия» Анна Павликова, с которой Котов познакомился в 2018 году. 17 октября — спустя три дня после того, как Мосгорсуд оставил приговор Котова в силе, — Котов и Павликова поженились в СИЗО «Матросская Тишина».

Сейчас Анна находится под домашним арестом и ждет приговора по своему делу (его должны вынести 6 августа), а Константин — в исправительной колонии № 2 во Владимирской области. Чаще всех к Котову ездит его адвокат Мария Эйсмонт.

«Это такая „красная“, экспериментальная зона, где специально ломают людей, — рассказывает она про ИК-2. — Единственное, что про эту колонию просачивалось, было в рассказе Демушкина. Например, когда ты попадаешь туда, ты не можешь смотреть по сторонам, тебе запрещено. Надо смотреть в пол. Когда ты в строгом отряде, где тебя перевоспитывают по-настоящему, ты не можешь один даже в туалет сходить. С тобой ходит человек и смотрит, как ты все делаешь. Мы с этой колонией бьемся, конечно».

По словам адвоката, Котов получил уже пять взысканий по абсурдным причинам: надел перчатки, одолженные ему другим заключенным, не застегнул пуговицу, якобы не поздоровался с сотрудником ФСИН. Среди заключенных с ним практически никто не общается — таково негласное распоряжение администрации. 

В апреле 2020 года — после того, как Владимир Путин поручил проверить законность приговора Котову, а Конституционный суд велел его пересмотреть, — Мосгорсуд сократил срок наказания активиста до полутора лет. Как и во время первой апелляции, со стороны защиты в заседании участвовали больше 10 адвокатов.

«Когда говорят, что проиграли/выиграли дело, я говорю: это когда играют честно, когда играют хотя бы в одну игру. Мы играем в шахматы, а они с нами — в городки. Мы: Е2, Е4, а они **** [удар] битой! — говорит Эйсмонт. — Это все абсолютно неправовые механизмы, какие-то заигрывания с террористом, который взял заложников». 

«Дядя президент отправил папу в длительную командировку»

11 из 32 фигурантов «московского дела» приговорили к реальным срокам. Один уже вышел, еще 10 до сих пор в колонии.

«На митинг я пошел, потому что знаю в подробностях, какой формат способен называться справедливыми выборами. Пошел, так сказать, предложить эту форму — да узнать, что люди желают. Какими видят не только выборы, но и Россию. О своих действиях на митинге у меня сожалений нет — разве что о том, что мало сделал. Но всему свое время», — написал корреспонденту «Медузы» Эдуард Малышевский из колонии № 3 в селе Каркалай Удмуртской республики.

В декабре 2019 года Малышевского приговорили к трем годам колонии (позже срок сократили на три месяца) за то, что после задержания на акции 27 июля он выдавил стекло автозака. Следствие утверждает, что стекло упало на командира отделения второго оперативного полка ГУ МВД Дмитрия Астафьева и причинило ему боль. Малышевский же объяснял, что стекло подхватили рядом стоящие люди, а на такой шаг он пошел, чтобы защитить людей, которых в этот момент били силовики. 

Об участии в акции 27 июля не жалеет и другой фигурант дела — Сергей Суровцев, приговоренный к двум с половиной годам колонии. Когда силовики взяли Тверскую в оцепление, он поднял секцию металлического заграждения, чтобы дать пройти протестующим. Следствие утверждает: Суровцев при этом с умыслом ударил по пальцам рук одного из росгвардейцев. На суде обвиняемый вину отрицал, правозащитный центр «Мемориал» признал его политзаключенным. На видеозаписи видно, говорится в заявлении «Мемориала», что «умышленного удара» он не наносил, а «„потерпевший“ никаких, даже мелких травм не получил».

Суровцев отбывает наказание в колонии № 4 в городе Торжок Тверской области. Он пишет, что ожидал реального срока, но наказание считает «неоправданно суровым». Заключение он переносит «по-разному»: «Я был в трех СИЗО и сейчас в колонии. В одиночке, в камерах на пять, восемь, 16 человек. Везде свои плюсы и минусы».

Больше всего ему не хватает работы (до ареста Суровцев занимался IT-бизнесом) и музыкальных инструментов. Жалуется Сергей и на «информационную блокаду»: раньше ему присылали выпуски «Новой газеты», но с апреля цензор колонии их не пропускает. Переносить срок помогают «здравомыслие и группа поддержки арестантов». 

Еще один фигурант «московского дела» — Данил Беглец — сейчас находится в СИЗО-1 Тулы. На акции 27 июля он одернул за руку бьющего протестующих силовика. Следствие расценило это как применение насилия. Беглец признал вину, согласился на особый порядок и получил два года колонии. В марте 2020-го Второй кассационный суд Москвы изменил место отбывания наказания с колонии на колонию-поселение. Но срок остался прежним. 

У Данила двое детей: трехлетний сын и годовалая дочь. О том, где на самом деле находится отец, они не знают. «Котя мой, я тебе говорил, что дядя президент отправил папу в длительную командировку, так что папа сейчас на работе, на фабрике тульских пряников. Зарабатывает деньги для нас», — говорится в письме Беглеца сыну, которое его жена Диана опубликовала в фейсбуке. На сообщения «Медузы» она не ответила. Данил от комментариев отказался: «К большому сожалению, но без комментариев. Меня ждут дома двое маленьких детей, мне проблемы не нужны». 

Морской бой с ФСИН

«Наш срок», «наши адвокаты», «наше дело» — об уголовном преследовании Егора Лесных его девушка Дарья Блинова говорит только так. 6 декабря 2019 года, во время последнего слова на суде, Егор сделал Даше предложение. Девушка согласилась, но пожениться они не успели: Лесных приговорили к трем годам колонии по 318-й статье и отправили в колонию. Этап затянулся, и где Егор находится сейчас, Даша не знает. 

6 июля 2020 года адвокат «Общественного вердикта» Эльдар Гароз посетил Лесных в тверском СИЗО. Тот сообщил, что сотрудники ударили его электрошоком в пах за то, что он не убирал трижды в день свою одиночную камеру (о необходимости это делать Егор не знал). Управление ФСИН по Тверской области назвало эту информацию «недостоверной», местный Следственный комитет отказался возбуждать уголовное дело.

Из СИЗО Лесных этапировали дальше. Чтобы найти его, Даша «играет в морской бой» — через сервис «ФСИН-Письмо» отправляет пустые письма с оплаченным бланком ответа в ближайшие СИЗО. 22 июля ей пришел ответ о том, что Егор находится в Воронеже. Но через несколько дней транзит возобновился — она продолжает поиски.

Блинова рассказывает, что познакомилась с Егором весной 2016 года в тиндере. Уже в сентябре она переехала из Волгограда в Москву и они стали жить вместе.

«Мы все шутили, что ему срок дали почти такой же, сколько мы знакомы. Такие грустные шуточки, — вспоминает она. — Егор — мои первые отношения. Говорят, что видишь человека и за 15 секунд сразу понимаешь, что это оно. Вот у меня так было на самом деле. Одни мне говорят: „Он изменится, зачем тебе это? Подумай 10 раз, зачем выходить замуж“. Вторые: „Совет да любовь“. Я прекрасно осознаю, что такие заведения оставляют отпечаток на человеке. Мы уже не те, какими были. Я никогда не кричала про героическую любовь, что мы вместе все победим. Я за честность, я не за сказку. У нас своя история, никто не знает, какой она будет. Хочется верить, что все сложится, а что будет — покажет время». 

В шутку Даша называет себя личным менеджером Егора: с 14 октября 2019 года, когда его арестовали, она занимается всеми его делами. «Это полное обеспечение его, банковские всякие дела, со страховыми, с работой, телефоном, машиной, — перечисляет она. — Человека просто вытащили из жизни, а у него же социальные связи, какие-то обязательства и так далее. Конечно, это тяжело. На тебя наваливается жизнь другого человека, и ты пытаешься выгребать. В каком-то смысле я отодвинула свою жизнь на задний план». 

Первое время, рассказывает Даша, у нее была «дурацкая обида» на Егора из-за того, что он пошел на акцию и в итоге стал фигурантом уголовного дела. «Это из-за непонимания ситуации и желания перенести ответственность: „Что ты туда пошел? Вот если бы не пошел, ничего бы не было“. Потом я поняла, что он туда пошел, чтобы высказать свое мнение, пошел защитить человека», — говорит она. Лесных — один из тех, кто пытался помочь Борису Канторовичу, когда силовики били его дубинками у «Детского мира». После вынесения приговора, вспоминает Даша, она случайно встретила мать Канторовича в торговом центре. Женщина ее узнала, расплакалась и попросила передать Егору спасибо. 

После приговора Блинова прошла обучение в «Школе общественного защитника» при Сахаровском центре. Сейчас она работает в проекте «Собиратор» и как волонтер помогает бездомным животным. Но большую часть времени думает о Егоре. «Иногда мне удается отключиться. Но [вокруг] так много слишком триггерных штук. Места, по которым мы вместе с Егором гуляли. Я хожу на работу мимо промышленных территорий с колючей проволокой. Это все хватается, как репей, на тебя». 

Дарья признает, что пытается оценить, как «московское дело» изменило ее жизнь. «У меня забрали человека, но земля крутится, солнце встает, ветер есть, — говорит она. — Думаю, самое главное и важное изменение — я стала любить Егора еще больше. Он — самый близкий человек, мой партнер, мой лучший друг. У меня забрали все сразу. Поначалу я прямо сильно загонялась, но в какой-то момент приняла, что не могу прийти к воротам СИЗО и сказать: „Отдайте мне Егора!“ И они такие: „Ну ладно, надо было сразу попросить. Вот, пожалуйста, забери“». 

«Винтаж — это не страшно»

«Это фантастический результат „Умного голосования“. Мы боролись за него вместе. Спасибо каждому за его вклад», — написал в твиттере основатель Фонда борьбы с коррупцией Алексей Навальный наутро после выборов в Мосгордуму. По итогам голосования 8 сентября 2019 года оппозиция получила 20 из 45 мест в парламенте. 

Если бы люди не вышли на улицы, итоги выборов в Мосгордуму выглядели бы иначе, считает спецкор «Новой газеты», муниципальный депутат из Хамовников Илья Азар: было бы меньше оппозиционных депутатов. В то же время, указывает он, другим последствием протестов стало «московское дело», и не учитывать это невозможно. 

«Довольно печально, что в итоге Навальный и его команда, добившись результата своего „Умного голосования“, по факту поступили примерно как твое начальство [руководство „Медузы“], сказав, что результат достигнут и не обязательно продолжать какое-то возмущение, можно спокойно праздновать победу, и все», — говорит Азар.

Непонимание у него вызывает и то, что политики, призывавшие к выходу на улицу, потом часто не ходили в суды к арестованным протестующим: «Они скажут, что защищают другими способами и прочее. Но мне кажется, чисто по-человечески это довольно странно. Потому что нельзя сказать, что они чем-то очень сильно заняты. Насколько я понимаю, у них ненормированная работа: они могут утром прийти в суд, а вечером поработать. Это не то чтобы претензия, но вот такая грусть». 

«Я неоднократно выступала со своей позицией по „московскому делу“. Я считаю, что это было давление на всех москвичей, которые хотели отстаивать свои политические права. Это дело абсолютно высосано из пальца, никаких массовых беспорядков на улицах города не было», — говорит политик и бывший кандидат в Мосгордуму Любовь Соболь. Избирком отказался регистрировать ее на выборы в городской парламент, забраковав более 10% собранных ею подписей. Соболь добавляет, что участвовала в протестных акциях в поддержку фигурантов «московского дела», подписывала открытые письма с требованием их освободить, ходила к ним на суды и продолжает поддерживать с ними связь.

Организованный массовый протест против «московского дела» закончился 29 сентября 2019 года. Тогда на проспекте Академика Сахарова прошел митинг под лозунгом «Отпускай», организованный незарегистрированной Либертарианской партией России. По оценке «Белого счетчика», в нем участвовали более 25 тысяч человек. Больше крупных акций в поддержку политзаключенных в 2019-м не было. 

«Можно по-разному оценить результат: 25 тысяч меньше 60, но это не так мало. Но уже по организации этого митинга (я косвенно в этом участвовал, помогал Светову по его просьбе) было понятно, что никто этим заниматься не будет. Мне кажется, [потом] не подавались заявки, потому что было понятно, что все. Как говорят лидеры протеста, нет повестки. Выходить и говорить одно и то же, что мерзкая власть посадила протестующих, каждый раз невозможно», — говорит Азар. 

Илья Азар не выдвигался в Мосгордуму, но за прошлое лето стал одним из главных новых политиков Москвы. В октябре 2019 года, когда массовые протестные акции прекратились, Азар вместе с другими активистами придумал «метропикет» — еженедельные одиночные пикеты у различных станций метро, прежде всего в спальных районах. С введением карантина из-за эпидемии коронавируса и невозможностью выходить на улицу «метропикет» перешел в онлайн. Но, по словам самого Азара, успеха не имел. В конце апреля он вместе с другими участниками кампании «Нет» организовал онлайн-митинг против изменения Конституции. В нем участвовали 14 тысяч человек, запись просмотрели больше 70 тысяч раз.

С весны 2020 года ситуация с уличными протестами в Москве изменилась. Несмотря на снятие карантинных ограничений, выход с плакатом (или даже в футболке с символикой) на улицу и сейчас в большинстве случаев грозит административной статьей о нарушении правил проведения митинга.

«Винтаж — это не страшно, проблема в том, мне кажется, что уже практически не осталось людей [из активистов] без одной административки, — говорит Илья Азар. — Если так продолжится, то к концу лета у нас не останется людей, которые будут готовы выходить на улицу [из-за угрозы преследования]. А те, кто готовы, будут либо сидеть, либо просто не будут выходить. Потому что одно дело — завинтиться, другое — сесть на 15 суток, а еще хуже — на несколько лет». 

В конце мая 2020 года самого Азара арестовали на 15 суток за пикет в поддержку создателя паблика «Омбудсмен полиции» Владимира Воронцова и активиста Виктора Немытова. А в начале июля на него составили уже пятый по счету протокол — на этот раз из-за пикета в поддержку журналистки Светланы Прокопьевой. Теперь ему грозит до 30 суток ареста. 

Сам он объясняет, что в какой-то момент понял, что не может «просто так сидеть и описывать происходящий ****** [кошмар]», — и занялся общественной деятельностью.

«Все проблемы, которыми я занимаюсь — незаконные аресты, заключения, избиения на митингах, нечестные выборы, узурпация власти, — меня, как любого гражданина, беспокоили и раньше, — говорит Азар. — Обычно люди в молодости с большей душевной болью воспринимают такие вещи. У меня случилось наоборот. Мне кажется, это нормально. Я делаю это, потому что мне кажется, что это нужно делать, это меня беспокоит как гражданина. Я считаю, что журналист — тоже гражданин, и невозможно смотреть, как все летит в тартарары, и просто писать по этому поводу заметки».

Азар признает, что не заниматься активизмом было бы проще и безопаснее. «Но я все-таки исхожу из того, что не делаю ничего незаконного. К сожалению, мы постепенно подходим к черте, когда всем придется отвечать на вопрос, что важнее: оставаться на свободе, быть с семьей или продолжать? Это звучит смешно, поскольку я же реально ничего не делаю, ничего опасного для общества. Но вот Константин Котов сидит в колонии за несколько одиночных пикетов. Это очень печально, но и заставляет продолжать бороться».