«Отобрали все. Но прокладки я к сердцу прижала» Как менструация становится пыткой. Рассказывают бывшие белорусские политические (и не только) заключенные
Условия, в которых сидят и ждут приговоров белорусские заключенные, называют адскими. Женщинам приходится особенно тяжело. Им не только отказывают в медицинской помощи, их также лишают прокладок и тампонов. Летом 2024-го ситуация стала еще хуже: согласно новым правилам, средства для менструации заключенным можно передавать только два раза (!) в год. По просьбе «Медузы» белорусская журналистка и основательница проекта «Политвязынка» Евгения Долгая записала рассказы женщин, которые пережили пытки в изоляторах и колониях по всей стране. А фотограф, выступающая под псевдонимом Volya, с помощью видео и фотографий реконструировала некоторые события, описанные в этом тексте.
Володарского, Окрестина, Жодино
Во время протестов 2020 года названия следственных изоляторов на улицах Володарского и Окрестина в Минске, а также в городе Жодино Минской области стали нарицательными. Арестованных, выступивших против фальсификации выборов и Алесандра Лукашенко, там били и пытали.
Преследование несогласных в Беларуси продолжается до сих пор. В ожидании суда по уголовным обвинениям или под административным арестом люди живут в изоляторах без матрасов и одеял, без доступа к душу и без возможности получать передачи. Особенно тяжело эти условия переживают женщины.
Елена (имя изменено)
Задержана как участница протестов в 2022-м, освобождена в 2023-м. Сидела в изоляторах на Володарского и Окрестина и в женской Гомельской исправительной колонии
Когда меня задержали, у меня были месячные. Сначала привезли домой, был обыск, а потом увезли в ГУБОПиК. Дома я успела переодеться и что-то взять с собой: трое трусов, пять пар носков — что ж, не первый раз, знаю историю [своей страны]. И еще я взяла с собой упаковку прокладок. Я, конечно, брала с собой и зубные щетки, но их отобрали сразу. А эту пачку я не выпускала из рук, держала ее вместе с паспортом. С ней я была везде: на допросе в ГУБОПиКе, потом в РОВД.
Затем привезли на Окрестина. Отобрали всё. Но эти прокладки я к сердцу прижала, говорю: «Я не могу, я залью вам всю камеру [кровью], отдайте». Прокладки мне отдали, а больше у меня ничего и не было.
После суда нас [задержанных] забрали на административную. Ведут в ЦИП, сажают в карцер. Естественно, в карцере нет вообще ни черта, даже туалетной бумаги. Там нас было восемь девочек. У одной была полуторалитровая пластиковая бутылка с водой — она нас спасла. Сначала мы все из нее пили, а потом использовали и для остальных нужд, все восемь человек. Вода в карцере была — но просто кран из стены, без раковины. Чтобы хоть как-то сливать ее, под кран мы ставили мусорное ведро. Пытались мыться этой холодной водой: уже без разницы было все.
От паники мои месячные совершенно не собирались заканчиваться. В какой-то момент у меня осталось штук пять прокладок. Я понимала, что мне их надо неизвестно как растянуть. На дворе февраль, а мы в карцере [спим] на полу штабелями. Пол бетонный. Мы стали понимать, что начали отмораживать почки. Эти последние пять прокладок мы поделили и просто приклеивали их на почки — чтобы была хоть какая-то защита от холода (это вряд ли могло помочь, — прим. «Медузы»). Потому что лишней одежды нет: все, что могли, на себя надевали — очень холодно было. Так мои последние прокладки и ушли.
[Иногда] приходила медсестра, и мы, все восемь человек, хором говорили, что у нас у всех прямо сейчас месячные. Она выдавала в день, по-моему, по одной прокладке [каждой]. Мы все собирались и отдавали их той, кому было надо. Делились, как-то спасались.
Ольга Лойко
Задержана в мае 2021-го, до марта 2022-го сидела в изоляторе на улице Володарского
В магазине СИЗО прокладки продаются, но отоварка не слишком регулярна — примерно раз в две недели, бывает и реже. Ассортимент очень скудный: несколько раз были только ежедневные прокладки. Но и кроме них доступна всего одна позиция — тонкие прокладки, значок «две капли». «Супер», «ночные», тампоны — только в передачах и посылках. У кого передач и посылок не было или были редко — беда.
Мама сокамерницы [осужденной по неполитической статье] прислала ей небольшие прокладки, и та очень страдала: склеивала по несколько штук, отказывалась ходить на прогулку — чтобы не протечь. (то есть испачкать одежду кровью, — прим. «Медузы»).
Пару раз в месяц она пила кофе на ночь и пыталась дремать полусидя. В той камере у девочек было достаточно любых средств гигиены, но она стеснялась их брать: убеждала себя, что справится. Уходя, я оставила ей большой запас. Она взяла, сказала: «Буду хранить на суд». Там [во время поездки в суд] ты сутками в стакане в автозаке, потом в клетке в суде. И лишний раз никто в туалет не поведет.
Татьяна
Зимой 2023-го ее задержали за подписку на «экстремистский» аккаунт в инстаграме и поместили в минский изолятор на улице Окрестина
После задержания меня сразу отвезли в РУВД для составления протокола. Там я уговорила сотрудницу отвести меня в туалет и попросила взять прокладку из личных вещей. Я понимала, что мне грозят в лучшем случае сутки, а в худшем — уголовная статья. Попросила сотрудников дать мне еще одну прокладку с собой [перед тем, как меня перевезут] на Окрестина. Не разрешили. У меня началась паника: я понимала, что в ближайшие четыре дня у меня начнутся месячные.
Меня привезли в изолятор, а на следующий день суд дал мне десять суток. В камере находились восемь женщин. Одна из них была бездомной, по ней ползали вши. У нас не было ни одеял, ни матрасов. Родные не смогли передать необходимое, мы были в том, в чем нас задержали. Я — в черной байке [толстовке], джинсах, белой майке.
С прокладкой, которую я успела поменять в РУВД, я была больше суток. Когда она стала бесполезной, пришлось выбирать: либо я мерзну в одной байке (в камере было холодно), но рву майку — и хоть какие-то прокладки у меня будут, либо я протекаю. Я порвала майку. Когда рвала, сокамерницы все поняли и помогли мне поделить ее на лоскутки. Помню это бессилие, когда я рву любимую белую майку, открывается кормушка, и сотрудник с ухмылкой такой: «Че делаешь, а?»
Это мало помогло, я все равно протекла.
Я пыталась попросить прокладки, но [сотрудники изолятора] сказали, что не положено. Еще просила у фельдшера. Пришла пожилая женщина с кудрявыми волосами, поинтересовалась, что беспокоит. Я попросила ее принести хотя бы вату, но она даже не стала слушать.
В камере не было возможности нормально помыться: только холодная вода. Одна тряпочка, которая осталась от майки, была моим душем. Я мочила ее в воде и пыталась ею подмыться. Когда я выходила из изолятора, джинсы сзади были в крови. Я шла и плакала, мне было очень стыдно. Казалось, что все сотрудники показывают пальцем и смеются.
Ольга (имя изменено)
Задержана во время протестов дважды — в 2020-м и 2021-м. Оба раза сидела в изоляторе на Окрестина
В августе 2020 года на Окрестина ничего [из средств гигиены] не было. С собой брать ничего не разрешали, даже зубную пасту. Хорошо, что была какая-то туалетная бумага — она осталась от тех, кто там был до нас. Это все, что у нас было на «эти дни». Мне повезло: у меня в то время месячных не было. У кого были, использовали бумагу, но по ногам все равно текло, а в душ не сходишь.
Потом девушки начали рвать одежду — у кого что было. Например, майки, если у одежды был какой-то дополнительный [верхний] слой. Из них делали что-то вроде прокладок. Потом приходилось их стирать: в камере было жарко, выше 40 градусов, и сохло все довольно быстро. Попросить что-то у охраны было невозможно. Женщине, у которой был сахарный диабет, не давали даже лекарства.
Через год, в 2021 году, я еще раз оказалась на сутках [на Окрестина]. Там мы тоже вынуждены были экономить: нам давали по одной прокладке на медобход, а он был не каждый день. Мы все стали притворяться, что у всех месячные, чтобы хоть что-то получить. Но этого все равно не хватало. Передач тогда уже не было, получать прокладки было негде. У нас каждый день проходил шмон, и там был мужчина [сотрудник департамента исполнения наказаний] — он прямо копался в тумбочке, мог украсть тампон. Представьте: тебе это нужно, у тебя по ногам будет течь [кровь без тампона], а для него это какой-то прикол. Он просто его зачем-то крадет.
Как международное право борется против дискриминации из-за менструации (с ней сталкиваются все, у кого есть менструация, — и не только те, кто идентифицируют себя как женщины)
В русском и английском языках нет специальных терминов, которыми можно было бы назвать ситуацию, когда людей из-за менструации ущемляют в правах — хотя это происходит регулярно (пример, еще один, еще, еще и еще).
Тем не менее международные организации делают первые шаги к тому, чтобы привлечь внимание к этой проблеме, а также помочь снять стигму вокруг менструации. К примеру, Всемирная организация здравоохранения призывает расценивать менструацию как аспект здоровья, а не гигиены — как это чаще всего происходит сейчас.
В 2022 году ВОЗ предлагала три конкретных меры в связи с этим.
Во-первых, изменить отношение к менструации — в частности, рассуждая о ней, подразумевать, что этот процесс имеет физические, психологические и социальные аспекты. По мнению ВОЗ, говорить об этом состоянии здоровья следует в перспективе всей жизни — начиная с периода до менархе и заканчивая периодом после менопаузы.
Во-вторых, ВОЗ считает, что информация о менструации должна быть доступна всем, как и средства, которые призваны помочь справляться с менструацией. Менструация также не может рассматриваться как нечто постыдное.
Третий шаг, который предлагает ВОЗ, — превратить эти меры в конкретные действия, обеспечить их финансирование и затем проверить, произошли ли изменения.
Гомель и Заречье
В Беларуси всего две женские колонии. Там отбывают свои сроки не менее 111 белорусских политзаключенных и сотни женщин, осужденных по неполитическим статьям. Более крупная колония расположена в Гомеле: туда попадают все женщины, осужденные по уголовной статье впервые. Там сидит и Мария Колесникова — один из лидеров белорусской оппозиции (отбывает 11-летний срок в одиночной камере; до середины ноября, когда Колесниковой наконец разрешили встретиться с отцом, новостей от нее не было больше полутора лет). Те, кого приговорили второй раз — «рецидивистки», — попадают в колонию поменьше — в поселке Заречье Гомельской области.
Одно из самых распространенных нарушений в белорусских колониях — нарушение правила внутреннего распорядка, которое известно как «отчуждение и присвоение». Заключенным запрещено делиться друг с другом любыми предметами. Этот запрет распространяется на все вещи, включая еду и средства гигиены. За нарушение правил заключенных могут поместить в штрафной изолятор (ШИЗО), лишить передач, телефонных звонков и свиданий.
Почти все политические заключенные и так лишены этих возможностей: многих из них белорусские власти сразу объявляют «экстремистами». В женской колонии «экстремистки» автоматически попадают в категорию злостных нарушителей — «злостников». Они носят форму с нашивками в виде желтых треугольников.
Администрация колонии может по своему усмотрению лишать «злостников» звонков и передач, а также ввести для них лимит на отоварку. Лимитом может быть одна или две «базовые величины» (сейчас одна базовая величина составляет 40 белорусских рублей в месяц, это около 1,2 тысячи российских рублей). На эту сумму политзаключенная должна обеспечить себя туалетной бумагой, прокладками или тампонами — и продуктами, если ей не приходят передачи.
Алена
Осуждена за участие в акциях протеста осенью 2022-го, провела в заключении два года. Сидела в Гомельской женской колонии
Зарплата в колонии — от двух до 20 белорусских рублей в месяц. Кто-то на эти деньги покупает себе глазированный сырок или йогурт, кто-то — одно яблоко, чтобы хоть как то себя порадовать. Овощей и фруктов хочется безумно. Возможность передач, благодаря которым можно жить без походов в магазин, очень плавающая. Потому что на политзаключенную могут без обоснования, на пустом месте, составить рапорт — а это лишение передачи.
Колония дает право один раз в месяц написать заявление на гигиену: кусочек хозяйственного мыла, кусочек туалетного, один рулон самой дешевой туалетной бумаги, одна пачка прокладок. Туалетная бумага такого низкого качества, что она буквально разлазится в руках. Когда набор заканчивается, каждый решает проблему как может. Кто-то ворует чужое, от кого-то просто веет мочой. Кто-то втихаря выносит из швейного [цеха] кусочки плоттеров.
Анна (имя изменено)
Задержана осенью 2022 года, осуждена за участие в протестах. Освободилась весной 2024-го
Женщинам не хватает помощи, которую выдают на месяц. В моем отряде с сушилки постоянно пропадали носки. Я не могла понять почему. А потом узнала, что это [воруют] заключенные, которые остались без поддержки с воли — в основном женщины, которые давно сидят. Они буквально подкладываются этими черными носками. Носки и кусочки ткани, которые вынесли из швейного цеха — все это используют как прокладки. Я была в ужасе, когда в первый раз увидела, что в туалете швейного цеха постоянно валяются кусочки ткани [в крови].
У политических [заключенных] с этим делом проще, потому что хоть и нельзя, а люди стараются делиться. Но общая ситуация с гигиеной ужасная. Это бесконечное унижение собственного достоинства. В колонии баня один раз в неделю, помыться толком нельзя. Хорошо, если получится подмыться над унитазом [в камере] с помощью бутылки. Только представьте: моешься над унитазом, а мимо тебя ходят толпы людей. К этому тоже еще надо привыкнуть.
Дарья Афанасьева
Белорусская феминистка и активистка, выступает за права женщин и ЛГБТК-сообщества в Беларуси. Задержана как участница протестов в 2021 году, вышла на свободу в 2024-м. Сидела в Гомельской женской колонии
Болезненные месячные у меня начались только в колонии. До этого цикл всегда был очень четким, месячные шли всего три дня, и я не испытывала дискомфорта. С началом моей жизни в неволе месячные перестали идти регулярно: могли пропасть на несколько месяцев, а затем идти без перерыва две недели. Первые и последние дни стали очень болезненными. Помню, как не могла толком разогнуться на проверке — так болел живот.
[Когда такое происходит] идешь на так называемую выдачу — к окошку, где выдают таблетки. Просишь обезболивающее, говоришь, что месячные. Но тебе отказывают, потому что нужен рецепт врача, к которому нужно записываться за неделю. Врач отправит тебя к гинекологу, к которому опять надо записаться за неделю. И они [сотрудники колонии] все это знают. И вот ты стоишь, боль в животе тебя убивает, видишь перед собой эти таблетки, а выпить не можешь. Причем боли не освобождают тебя от дежурств (например, по уборке помещений, — прим. «Медузы»), разгрузки фуры с мешками картошки или уборки территории.
Однажды начались месячные, первый день — а на улице выпал снег. В колонии снег запрещен: необходимо счистить все до асфальта. И я, начиная с завтрака, несколько часов чистила снег. И вот я который час таскаю на себе снег в мешках, понимаю, что уже умираю от боли, что я протекла, а юбка у меня одна, и если кровь появится там, то надо найти время застирать это до работы [чтобы не получить взыскание].
Мария (имя изменено)
Сидела в женской исправительной колонии в Гомеле в 2019-2021 годах, была осуждена по статье о хранении наркотиков
Месячные в тюрьме — очень тяжелое событие. На фоне стресса боль обостряется, увеличивается длительность менструации. Все это происходит в условиях отсутствия гигиенических средств, невозможно их никак достать.
Мне невероятно повезло: у меня была с собой [многоразовая] менструальная чаша. Я не испытывала никаких проблем, в отличие от тех, с кем была в камере. Например, одна из женщин, которой было уже за 40, использовала ветошь, и у нее не заканчивались месячные 28 дней. Я с ней делилась прокладками, просила семью передать больше, но их не хватало. Она использовала тряпки, стирала их. Была еще одна девушка, которая на фоне долгих и болезненных месячных слегла. У нее был очень низкий уровень железа в крови, началась анемия.
Но у меня тоже была одна тяжелая история. Как-то в середине срока я проснулась на втором этаже [кровати] посреди страшного хаоса. В течение 20 минут 120 человек должны собраться на работу и оставить после себя идеальную чистоту. Все пробуют занять очередь в туалет, максимально быстро заправить свои кровати. Я просыпаюсь в луже крови, которая, как мне кажется, капает через матрас — настолько ее много.
Я вообще не понимаю, как мне встать. Все красное, что мне делать, куда идти? Как начинать это прибирать? Что делать с постельным [бельем], как заправлять кровать? У меня просто лопается голова, и я начинаю рыдать. Но всем не до меня. Я понимаю, что абсолютно одна с этой проблемой, и мне кажется, что я не могу ее решить. Я просто рыдаю, не знаю, что еще делать.
Минут 10 я сидела и плакала, пока не осталось одна. Залетает девушка, которая более или менее со мной разговаривала: «Что ты делаешь? Тебе надо выходить, сейчас получишь сутки в ШИЗО!» — если ты опаздываешь, там такие наказания. Я ей объясняю, что не знаю, что делать, как мне справиться. Она говорит: «Одевайся, погнали быстро». Вышли буквально за 30 секунд. Постельного на кровати не было, матрас в крови, но каким-то чудом это разрулилось: мне дали всего лишь наряд по туалету за опоздание. По дороге офицерка спросила нас, что происходит. Эта девушка [заключенная] объяснила, что был моральный срыв из-за месячных. Мне тогда казалось, что у меня мир рухнул.
Думаю, это произошло из-за стыда, который во мне укоренился еще с детства, во время первой менструации. Тогда у меня, видимо, все сдвинулось: [появились] страх и стыд, что на меня все будут смотреть, что в туалете колонии еще 40 человек будут смотреть, как я смываю кровь. Это надо сейчас переосмыслить, что ничего в этом зазорного нет. Что просто ты живешь, и иногда у тебя идет кровь, что это нормальное физиологическое дело. Но несмотря на то, что вокруг все женщины, даже в тюрьме почему-то было страшное неприятие этого обычного, физиологического, женского. Когда капли месячных где-то оставались, сразу возникал скандал на всю камеру. Поэтому, наверное, я и не могла справиться с тем моментом.
Елена (имя изменено)
Задержана как участница протестов в 2022-м, освобождена в 2023-м. Сидела в изоляторах на Володарского и Окрестина, а затем в женской Гомельской исправительной колонии
Когда нас только привезли на карантин [перед тем как отправить в колонию], у меня были месячные. Но в карантине же никого не интересует, больной ты или здоровый. Все по очереди таскают еду в этот изолированный корпус [из общей столовой]. Хозчасть, где готовят, находится на другом конце колонии. Через всю колонию, через весь этот город надо пилить [с грузом].
Карантин — это три отряда, примерно по 25 человек. На всех 60–70 человек надо принести еду в огромных бидонах: завтрак, обед, ужин. Мы таскали все это по очереди, мне довелось потягать баки раза четыре. Когда я говорила, что сегодня мне нельзя поднимать ничего тяжелого, мне отвечали: «Тут нет здоровых, тут все больные. Это твои проблемы. Все несут, и ты неси».
Уже неделя прошла, а у меня месячные в самом разгаре. Я понимаю: что-то не так. Начинается медосмотр, нас ведут к гинекологу. Я говорю, что не могу сегодня — у меня «критические дни». Гинеколог отвечает, что ее это не интересует: мол, давай, вперед, на кресло. Я туда залезла, облила кровью все на свете. Она в ужасе, говорит: «Да у вас кровотечение».
Мне прописали кровоостанавливающие таблетки. Я попила их, и где-то через неделю кровь наконец остановилась. То есть из меня просто недели две, а то и три, лилась кровь.
А потом была еще одна проблема. Мне прислали запас прокладок в передаче, но от стресса у меня все [выделения] было гораздо обильнее, чем в нормальной жизни. Мои запасы очень быстро закончились. А где взять? В магазине продаются только совсем тоненькие ежедневки. Тампонов нет. Это было ужасно. Я выкручивалась, вплоть до того, что использовала ватные диски.
Каждый месяц это было испытанием, особенно ночью. Все «экстремисты» спят на втором этаже: на верхних нарах. Тихо, без скрипа, с них не сползти. «Бывалые» сразу страшными голосами кричат, что их потревожили. Конфликтов не хочется. А всю эту конструкцию из ваты ночью надо поменять. Душ один раз в неделю, с этими бутылками [воды, чтобы помыться] как-то бегаешь, и мысль только одна — чтобы только не протечь. Потому что если выпачкаешь юбку, форму, сохнуть ей негде. На батарее сушить нельзя, нигде ничего сушить нельзя. Надевать другую форму ты не имеешь права — это твои проблемы. Если протечешь, измазанной тоже ходить не можешь [иначе получишь взыскание]. Тот еще квест.
Ольга Класковская
Бывшая журналистка «Народной воли», задержана в октябре 2020-го, освобождена зимой 2022-го. Провела в ШИЗО и ПКТ женской колонии в Гомеле в общей сложности почти пять месяцев. В заключении у нее открылось маточное кровотечение, ей сделали две операции
В ШИЗО нельзя брать с собой пачку прокладок, даже если это прокладки из твоей же передачи. Их выдают по одной и под настроение сотрудника: захотят — дадут, захотят — не дадут. Просишь, клянчишь мыло и прокладку. [Тогда] сотрудник штрафного изолятора связывается с завхозом отряда, в котором ты числишься, и уже сам завхоз приносит, — если повезет.
Для меня это было кошмаром. Приходилось постоянно просить, унижаться. А что делать? У меня были сильные кровотечения, когда нужно подкладывать сразу несколько прокладок. Трусы в штрафной изолятор можно [взять] только одни. А с сильными кровотечениями невозможно быть в одних трусах. Один сотрудник смилостивился, разрешил вторую пару. И вот я стирала одни трусы в холодной воде, вешала на батарею, а на меня ругались, потому что стирать можно только в постирочный день. Это был сплошной ад.
Когда меня перевели [из больницы] в отряд, лишили передач и посылок. За две базовые величины сильно не купишь прокладок. Да и качество этих прокладок из «отоварки» не очень. Поэтому мне приходилось подкладываться ветошью, чтобы как-то облегчить страдания. Я видела других заключенных, кто тоже так делал. Потому что выхода по сути нет.
Я чувствовала полное унижение, безысходность, фрустрацию, неполноценность. Помню, как стою в ШИЗО с голыми ногами — потому что колготки и леггинсы туда нельзя, — и по ногам у меня стекает кровь, на полу кровь. А сотрудники колонии стоят, улыбаются и говорят: «А нечего было нарушать закон».
Фотограф Volya рассказывает о том, как сама побывала в изоляторе
Во время протестов в Беларуси Volya была задержана дважды — на женском марше 19 сентября 2020-го и на воскресном марше 8 ноября в том же году
Одни из самых массовых задержаний были 8 ноября 2020 года. Сначала задерживали только мужчин. Но потом мы услышали из рации приказ: «Брать всех баб». В РОВД, куда меня доставили, было больше сотни задержанных, половина из них — женщины. У одной из девушек была помечена красной краской рука, другой нанесли краской крест на спину. Так помечали тех, кто оказал сопротивление при задержании или был под подозрением как организатор.
После оформления нас отправили в тюрьму Жодино. Там нас встретили с собаками и оскорблениями. Отобрали сумки с вещами, заставили всех сесть на корточки и так бежать примерно километр по подземному коридору до камер. Одна женщина просила позволить ей идти, потому что у нее были проблемы с сердцем, но ей не разрешили. Сказали, если она не побежит, как все, остальным будет хуже. Женщина плакала и бежала на корточках.
Потом начался досмотр. Перед заселением в камеру ты раздеваешься перед сотрудницей [тюрьмы] догола и приседаешь — даже если у тебя месячные. Прокладки необходимо оторвать [от трусов]. После досмотра всех распределили по камерам. В четырехместной камере нас было 20 человек. В самой камере не было ничего: ни средств гигиены, ни матрасов, ни подушек, только один рулон туалетной бумаги. Питьевой воды и еды тоже не давали. Спали кто на решетке кровати, кто на скамейках за столом. Я спала на полу. В камере было холодно, но окна закрыты — дышать [было] нечем. Все это время мы слышали, как бьют мужчин и заставляют петь гимн. Утром к нам приехал суд.
Я внимательно читала протокол и находила там ошибки. Мое дело отправили на доработку — невероятное везение. Мое первое дело [от 19 сентября] так и пропало, второе доработали, после этого был суд. Мне выписали пять базовых штрафов. В тот день со штрафами выпустили почти всех. Цель задержания заключалась в том, чтобы запугать и внести в базу [данных участников акций].
Если в изолятор удается чудом пронести прокладки, это удача, ведь их можно использовать не только по прямому назначению. Иногда они заменяли подушку, защищали от [холодного] бетона. Еще их использовали как маску для сна, потому что свет в камере горит все время.
Когда идешь на марш, берешь с собой максимально много прокладок: на себя и сокамерниц. Так делала я — и все мои знакомые девушки.
Текст: Евгения Долгая и Volya
Фото и видео: Volya
Редактор: Юлия Леонкина
Фоторедактор: Катя Балабан