истории

Маска, Безоса, Цукерберга и других IT-миллиардеров стали часто называть «бролигархами». Что означает этот термин — и почему бизнес охотно присягает Трампу? Изучаем «правый поворот» Кремниевой долины

15:26, 1 февраль 2025

Источник: Meduza

Кремниевую долину еще недавно принято было считать оплотом либерализма и прогрессивизма. Но по меньшей мере с лета 2024 года сторонники таких же взглядов из американских медиа и научных кругов бьют тревогу: основатели крупнейших технологических компаний правеют. Илон Маск, Марк Цукерберг, Джефф Безос и прочие титаны индустрии один за другим присягают на верность Дональду Трампу. Они оказывают все большее влияние не только на умы граждан, но и на государственную политику — и хотят превратить США не то в консервативно-либертарианскую утопию, не то в технофашистскую диктатуру. Для описания нового статуса героев Долины ученые уже придумали специальный термин — «бролигархи».

Аудиоверсию этого текста слушайте на «Радио Медуза»

Кто такие бролигархи

Автором термина обычно называют социолога Брук Харрингтон. Но она скорее популяризатор: слово стало распространяться в англоязычной прессе после ее статьи в журнале The Atlantic под заголовком «Чего бролигархи хотят от Трампа», которая вышла 24 ноября 2024 года. А появился термин несколькими месяцами ранее — в колонке Кэрол Кэдуолдр в The Observer.

«Бро» в «бролигархах» происходит от tech-bro, что значит примерно «техночувак». Согласно Кембриджскому словарю, это «человек (обычно мужчина), который работает в сфере цифровых технологий, в особенности в США; ему, по мнению некоторых, недостает социальных навыков, и он чрезмерно уверен в собственных способностях».

Происхождение второго корня слова «бролигархи» более очевидно. Джо Байден в прощальном обращении к американскому народу сказал, что в США складывается олигархия, и предостерег от чрезмерного роста влияния «высокотехнологичного промышленного комплекса» — социальных сетей и искусственного интеллекта.

Байден провел параллель между нынешним положением дел в США и ситуацией более чем столетней давности, когда американские власти боролись с «баронами-разбойниками» — монополистами вроде стального магната Эндрю Карнеги, нефтяного магната Джона Рокфеллера и банкира Джона Моргана. Имен Байден не назвал, но нетрудно догадаться, кого он подразумевал под новыми «баронами-разбойниками»: Илона Маска (X, Tesla, SpaceX), Джеффа Безоса (Amazon), Марка Цукерберга (Facebook, Instagram), Тима Кука (Apple), Сундара Пичаи (Google), Сэма Альтмана (OpenAI) и прочих влиятельных предпринимателей и менеджеров Кремниевой долины. Тех самых бролигархов.

Маск — самый богатый человек в мире — во время избирательной кампании 2024 года стал самым деятельным сторонником Трампа: потратил 277 миллионов долларов, а после победы республиканца возглавил новый департамент государственной эффективности. 

Цукерберг, Безос и Пичаи (а еще Билл Гейтс, который давно уже отошел от дел) после победы Трампа один за другим побывали в его резиденции Мар-а-Лаго во Флориде. Каждого ожидал долгий ланч или ужин с самим политиком и главой его администрации Сьюзи Уайлс.

Цукерберг через некоторое время после своего визита отменил пессимизацию политического контента в Facebook и Instagram — а заодно фактчекинг. То есть ввел, по сути, ту же систему модерации, что и у Маска в Х: платформа не отвечает ни за достоверность публикуемой информации, ни за политкорректность, ни за душевное спокойствие пользователей. Американские эксперты почти единодушны: Цукерберг старается угодить Трампу, потому что республиканец и его сторонники, по их мнению, регулярно подвергались цензуре в соцсетях, подконтрольных основателю Facebook.

Meta Цукерберга (материнская компания Facebook и Instagram) и Amazon Безоса, наряду со многими другими компаниями, отменяют программы DEI (раз, два), в рамках которых на работу целенаправленно брали людей разных расовых, национальных и гендерных идентичностей. В этом они также следуют политике Трампа. Одним из первых указов тот отменил такие программы в федеральных органах власти как «дискриминационные».

Бролигархи наперегонки жертвовали деньги в инаугурационный фонд Трампа, а на самой церемонии вступления президента в должность стали самыми обсуждаемыми гостями. Особенно, конечно, Маск, который ни с того ни с сего показал тот самый жест. Но и помимо этого многие наблюдатели отметили, что лидеры IT-индустрии своим присутствием затмили политиков и звезд (раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь).

Так что же случилось с Кремниевой долиной? Множество объяснений журналистов и экспертов можно свести к трем основным теориям. Сразу оговоримся: они не взаимоисключающие, а скорее, наоборот, взаимодополняющие.

Бролигархи начитались неореакционеров

В январе 2025 года сразу несколько американских либеральных изданий (The New York Times, Vox, Newsweek, Politico) выпустили статьи со схожим посылом: за «правым поворотом» Кремниевой долины стоит определенная идеология. И более того, один определенный идеолог. Его зовут Кертис Ярвин, ему 51 год, он бывший программист, политический блогер и один из основателей так называемого неореакционного движения (оно же «Темное Просвещение»).

Каждый автор счел необходимым подчеркнуть: Ярвин мало известен широкой публике, еще совсем недавно он был маргиналом. Именно так про него писали издания об IT-бизнесе вроде TechCrunch больше 10 лет назад. Но его идеи повлияли и на бролигархов, и на некоторых ключевых членов команды Трампа, прежде всего на вице-президента Джей Ди Вэнса. 18 января 2025-го The New York Times опубликовала пространное интервью Ярвина — и тем самым как бы легализовала его в мейнстриме.

Поиски «серого кардинала» — популярный жанр. В 2022 году западная пресса так же пыталась обнаружить «идеолога Путина» — и нашла его в Александре Дугине. Люди, знакомые с устройством российской политической машины, по большей части относились к этой теории со скепсисом: Дугин явно не был способен повлиять на Путина с той силой, которую ему приписывали журналисты.

С Ярвином все несколько сложнее. В плюралистической американской политической системе идеолог-аутсайдер вполне может приобрести значительное влияние. Другое дело, что главные идеи Ярвина все-таки слишком радикальны, чтобы тот же Вэнс публично с ними солидаризировался. Например, идея о том, что от демократии следует отказаться как от провалившегося эксперимента.

В качестве альтернативы Ярвин предлагает монархию. Но не традиционную — с коронованной особой во главе, — а корпоративную. Управлять таким режимом должен эффективный лидер с ясным видением будущего и с неограниченными полномочиями. За пример Ярвин предлагает взять как раз империи бролигархов: Tesla, Apple и прочие корпорации. Именно они, по мысли теоретика, самые эффективные американские институции. И именно по их модели стоит выстроить все государство, убежден Ярвин.

Ярвин и сам признает, что время для реализации его видения еще не пришло, и подчеркивает, что он лишь часть большой и разнородной коалиции. «[Правых] объединяет не какая-то позитивная вера, а отсутствие веры, — объяснял он в том самом интервью The New York Times. — Мы не почитаем тех же богов [что и прогрессивисты]. Мы не считаем The New York Times или Гарвард чем-то боговдохновенным и не считаем, что правила, по которым они функционируют, позволяют всегда достичь истины и мудрости. <…> Это разочарование в вере в старые системы. И то, что должно сменить это разочарование, — это <…> попросту бóльшая открытость новым идеям».

Иными словами, из двух ключевых вопросов для любой идеологии: «Что не так с миром?» и «Как его починить?» — у неореакционеров есть ответ только на первый. Главная проблема, по их мнению, — ложная вера в идеалы всеобщего равенства и демократии. Эта вера уже выродилась в ортодоксию. А для ее поддержания вырос аналог церкви — союз мейнстримных медиа и академических институций, которые активно борются с инакомыслием (Ярвин называет их «the Cathedral», то есть «Собор»). Демократический «режим» культивирует посредственность, подавляет естественную тягу человека к саморазвитию, самореализации и самовыражению — он попросту несовместим со свободой, заключают неореакционеры.

По поводу того, что со всем этим делать, консенсуса среди них нет: то ли нужна аристократическая диктатура, то ли анархо-капитализм, то ли возвращение к моделям эпохи до Французской революции, то ли обращение к истокам вроде «Политики» Аристотеля. Это на самом деле не идеология, а критика современного социально-политического и экономического устройства. И она, очевидно, отзывается в сердцах многих бролигархов.

​Бролигархи начитались киберпанка

В биографиях почти всех бролигархов есть общая черта: в детстве и отрочестве они были гиками. Играли в Dungeons & Dragons, обожали комиксы про супергероев, запоем читали фэнтези и фантастику, будь то Джон Толкин, Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн или Уильям Гибсон. И сохранили эту страсть, став взрослыми. Скажем, компании Питера Тиля называются словами из мира Толкина: Palantir («видящий камень» во «Властелине колец»), Valar (нечто вроде ангелов в «Сильмариллионе»), Mithril (чудесный металл во вселенной писателя).

Под конец нулевых массовая культура в значительной степени переориентировалась на гиков. В 2007 году они стали героями сверхпопулярного ситкома «Теория Большого взрыва». В 2008-м с первого «Железного человека» начался расцвет супергеройских кинофраншиз.

Все это — специфический неоромантизм. Герои — почти всегда в том или ином смысле сверхлюди и вследствие этого изгои. Пошлый мир «нормальных людей» их не понимает, не принимает — и страшно им завидует. Сценарист «Железного человека» Марк Фергус прямо говорил, что при разработке образа Тони Старка вдохновлялся в первую очередь Илоном Маском.

К этому стоит добавить важнейшую тему классической фантастики, и особенно киберпанка, — трансгуманизм, идею сознательного управления эволюцией человечества и преодоления биологических ограничений (бессмертие, увеличение физических и умственных способностей и тому подобное). Биограф Маска Уолтер Айзексон настаивает, что его герой, почерпнув некоторую часть своих взглядов в фантастике, вполне серьезно работает над ними в реальной жизни. Обещанные Трампом полтриллиона долларов на искусственный интеллект тут как нельзя более кстати — даже если в итоге окажутся потрачены без Маска, который раскритиковал проект в его нынешнем виде.

Уже почти не осталось специалистов, которые считают трансгуманистические мечты технически неосуществимыми. Сомнения лежат скорее в философской плоскости: останутся ли люди людьми, будет ли место для личности в технологической сингулярности (примеры: раз, два, три).

В этом суть многих претензий к культуре техбро: любую проблему они рассматривают как чисто техническую и пытаются решить ее таким же способом, каким привыкли устранять баги в программах или конструктивные дефекты в ракетах. А социальные и этические проблемы не могут иметь чисто технических решений.

Наконец, к культуре неоромантизма есть еще одна — возможно, самая важная — претензия. Все это противопоставление героев и толпы, визионерство, избранничество и культ воли — идейный материал, из которого делается авторитаризм. Фашизм тоже был по происхождению романтической идеологией.

Это просто бизнес

Считать бролигархов монолитной группой — мягко говоря, большое упрощение. У каждого из них можно обнаружить свои особые мотивы дружить с Трампом и праветь — ну или делать вид, что правеет.

С Питером Тилем проще всего: он еще со студенческих времен консервативный либертарианец, писал соответствующие книги и эссе. В 2016 и 2020 годах он был единственным видным представителем Кремниевой долины, кто публично поддержал Трампа и словом, и долларом.

С Марком Цукербергом сложнее. Трамп еще в свое первое президентство твердил, что Facebook «всегда был против него». В 2020 году его сторонники обвиняли соцсеть в том, что она подыгрывает сопернику республиканца Джо Байдену, блокируя ссылки на расследование о его сыне Хантере. Впоследствии Цукерберг признал, что эти ссылки в выдаче действительно понижали — потому что боялись «российской дезинформации». Уже в 2024-м Трамп, припоминая роль Facebook в той кампании, угрожал основателю соцсети «тюрьмой до конца жизни».

Наконец, в 2021-м Цукерберг лично заблокировал аккаунты Трампа в Facebook и Instagram с формулировкой «за использование нашей платформы для подстрекательства к насильственному восстанию против демократически избранного правительства» (дело было после штурма Капитолия). Потом на слушаниях в конгрессе глава Facebook говорил, что «бывший президент должен нести ответственность за свои слова».

А 30 января 2025-го Meta согласилась заплатить Трампу 25 миллионов долларов в рамках досудебного урегулирования иска о той блокировке.

В глазах сторонников Трампа Цукерберг давно уже живой символ цензуры и вообще всего, что не так с соцсетями и IT-корпорациями. Остальным легко упрекнуть его в непоследовательности и оппортунизме: он то разглагольствует о свободе слова и политическом нейтралитете платформы, то бросается помогать администрации Байдена бороться с «российской дезинформацией», то «закручивает гайки» с модерацией, то «откручивает» их обратно.

Напрашивается простое объяснение: ему на самом деле нет никакого дела до достоверности и политического баланса — он заинтересован лишь в том, чтобы Facebook и Instagram продолжали работать и приносить деньги. Если надо ввести цензуру, чтобы от него отстала администрация Байдена и конгрессмены-демократы, — он введет; если надо пойти на поклон к Трампу, чтобы отстали республиканцы, — пойдет. Ничего личного, просто бизнес.

Или Джефф Безос. В 2019 году его Amazon подал в суд на администрацию Трампа, утверждая, что президент, считая Безоса политическим оппонентом (в частности, будучи недоволен тем, что пишет газета The Washington Post, которая также принадлежит Безосу), надавил на Пентагон — и лишил компанию контракта на 10 миллиардов долларов. А в 2024-м Безос запретил The Washington Post публиковать редакционное заявление о поддержке кандидата на президентских выборах — в нарушение 36-летней традиции. Редакция собиралась поддержать соперницу Трампа Камалу Харрис.

Свои интересы в Вашингтоне: госконтракты, налоговые и регуляционные льготы и много чего еще — есть и у Google, и у Apple, и у других крупнейших высокотехнологичных компаний. В первое президентство Трампа бролигархи усвоили, что прямая и демонстративная лесть действует на него гораздо лучше, чем изощренное закулисное лоббирование. И стоило Трампу победить — принялись ему льстить.

Кремниевая долина — это не только бролигархи. Но остальные ничего не могут поделать

Бролигарх, известный венчурный инвестор Марк Андриссен в недавнем интервью The New York Times рассказывал (цитата слегка отредактирована и сокращена, смысл полностью сохранен):

Вероятно, в этом рассказе есть некоторое преувеличение. Но есть и немало настоящих примеров политического активизма сотрудников IT-компаний. В 2018 году несколько сотрудников Google со скандалом уволились в знак протеста против сотрудничества компании с Пентагоном. В 2020-м сотрудники Facebook публично критиковали Цукерберга за отказ цензурировать кровожадные высказывания Трампа об участниках протестов против убийства Джорджа Флойда. Многие молодые айтишники участвовали в этих протестах. Основатель Google Сергей Брин в 2017-м присоединился к своим сотрудникам на митинге против антииммиграционной политики Трампа. И это не говоря о громких трудовых протестах в Amazon (еще пример, еще), Google и многих других корпорациях. 

Казалось бы, странно: бролигархи, правея, игнорируют настроения большинства своих сотрудников и вообще идут наперекор прогрессивному духу индустрии. Но это вполне объяснимо: за последние несколько лет образ Кремниевой долины как вольницы и вечного праздника непослушания потускнел.

В десятые годы был такой мем: «Научись кодить!» Этим советом айтишники подшучивали над представителями других профессий, когда те жаловались на тяжелые условия труда, низкие зарплаты и сокращения. Программисты востребованы, их уважают, им хорошо платят — а ты занимаешься чем-то не тем.

Однако с 2022-го по крупнейшим IT-компаниям прокатилось несколько волн массовых сокращений. Кроме того, очень многие люди последовали совету «научиться кодить» — и найти сотрудников стало гораздо проще. Работники оказались в более конкурентных условиях и научились держаться за свои места.

Нельзя сказать, что последние политические маневры бролигархов вовсе не вызвали протестов со стороны подчиненных. Но это были не забастовки и митинги, а непочтительные шутки и тихий саботаж — характерные примеры того, что в политологии называют «оружием слабых».