«Почему меня до сих пор не посадили, я не знаю» Интервью Ильи Яшина. Ему запретили баллотироваться в Мосгордуму, обвинив в связях с «экстремистами» из ФБК
Мосгоризбирком не допустил до выборов в Мосгордуму оппозиционера, главу совета депутатов Красносельского округа Москвы Илью Яшина. Причиной стало то, что Яшин якобы «причастен» к ФБК и штабам Навального — ранее суд признал эти организации «экстремистскими». По новым законам — которые, правда, еще не вступили в силу — сторонники таких организаций в течение определенного времени не могут участвовать в выборах. Спецкор «Медузы» Андрей Перцев поговорил с Ильей Яшиным о том, как решение избиркома повлияет на его планы, как он оценивает свою работу в муниципальном совете и что думает о политической ситуации в России и выборах в Госдуму, которые пройдут в сентябре 2021 года.
— Ты будешь обжаловать решение Мосгоризбиркома?
— Сейчас буквально отправляем заявление в суд.
— Можно было, конечно, предположить, что бывших сотрудников ФБК или штабов Навального постараются не пустить на выборы по этому закону. Но ты формально к этим структурам никакого отношения не имел. Ты ждал такого сценария?
— Я понимал, что, скорее всего, я попаду под этот закон. Он для того и принимался, чтобы снимать таких кандидатов. Неожиданностью стало, что они не стараются даже создать видимость соблюдения буквы этого закона. Даже его они нарушают.
Мне казался вероятным такой сценарий: как минимум мне дают начать сбор подписей, дожидаются, когда закон по ФБК вступит в законную силу, потом инициируют судебное разбирательство уже непосредственно в моем отношении. В законе прямо написано, что в отношении кандидата, которого снимают с выборов, должно быть отдельное, вступившее в силу решение суда. Уже в соответствии с судебным решением в регистрации мне отказывают — вот этого я ждал.
То, что они так грубо, топорно и просто не по закону, а по понятиям будут снимать с выборов, стало неожиданностью. Непонятно, зачем так демонстративно и грубо нарушать свои собственные законы? В решении комиссии, которое мне выдано, есть ссылка на норму закона, где прямо написано, что кандидата можно снять по решению суда, вступившему в законную силу. Они сами ссылаются на норму, которую нарушают. Ни в одном законе не указано, что с выборов по этой статье может снять избирком.
— Если закон нарушается так грубо, может, есть шансы обжаловать это решение?
— Честно говоря, сомневаюсь. Понятно, что принято политическое решение. Избирательные комиссии и суды такие решения реализуют и обслуживают. Мы весь юридический путь пройдем, до Конституционного суда дойдем, но думаю, что в целом они вряд ли допустят меня. Не верю, что я буду в бюллетене в сентябре, но это не значит, что я отказываюсь бороться.
— В следующем году, уже на муниципальных выборах, тебе могут отказать в регистрации на тех же основаниях?
— Очевидно, что они попытаются не пустить меня и на следующие муниципальные выборы. Как именно они будут делать — так же грубо или потоньше, — не знаю.
— Бывший депутат Госдумы Дмитрий Гудков уехал из России, бывшего координатора «Открытой России» Андрея Пивоварова арестовали. Список можно продолжить. Ты был чуть ли не единственным оппозиционным политиком, остающимся на свободе. Почему, на твой взгляд, этот каток поехал: что происходит?
— Объяснение у меня единственное. У власти очень сильно упал уровень поддержки, до критически низкой отметки. Поэтому они пытаются зачищать политическое поле. Когда власть сильна и ее поддержка высока, нет никакой необходимости никого снимать и тем более сажать — ты просто идешь на выборы и побеждаешь оппозицию. Если поддержка снижается до критической отметки и ты понимаешь, что можешь проиграть кому угодно, ты просто начинаешь репрессии, закатываешь всех, чтобы конкурировать было просто не с кем. Я другого объяснения не вижу.
— Может, надо поступить как Дмитрий Гудков — не было таких мыслей?
— У меня таких планов нет, эмигрировать я не планирую.
— Ты думал, почему этот каток на тебя еще не покатился?
— Слушай, как не покатился? И обыски у меня были, и уголовные дела у меня были, к родителям приходили, и бабушку мою пробили, и жене отменяют концерты (жена Яшина — солистка группы «АлоэВера» Вера Мусаелян, — прим. «Медузы»). Проверки прокуратуры у меня уже больше года в муниципалитете пытаются что-то накопать. Нельзя сказать, что меня это не коснулось.
Почему меня до сих пор не посадили, я не знаю. Вопрос к организаторам этих процессов, какие у них на меня планы. Одна гипотеза у меня есть: если ты баллотируешься на муниципальный или региональный уровень, тебя просто снимают с выборов по беспределу. Если хочешь выдвинуться в Госдуму, на тебя возбуждают уголовные дела, объявляют в розыск, выдавливают из страны. Если ты баллотируешься в президенты — тебя убивают.
— Про муниципального депутата Тверского района Кетеван Хараидзе многие и не слышали до ее ареста. Она тоже хотела выдвинуться в Госдуму.
— Думаю, конкретно в ее случае совпали политические интересы власти и строительной мафии. Она не очень известна как депутат в общефедеральных масштабах, в Тверском районе ее хорошо знают. Она борется с незаконной застройкой, благодаря своей активности Хараидзе остановила на два месяца стройку большого жилого комплекса в районе Тверской. Если на два месяца останавливается такая стройка, серьезные люди теряют большие деньги. Все это для них совпало с волной уголовных дел против кандидатов в депутаты. Видимо, заказчики уголовного дела рассчитывали, что на фоне процесса Пивоварова, дела Гудкова этот случай никто не заметит. Но их расчеты не оправдались.
— Почему ты решил баллотироваться именно в Мосгордуму, а не в Госдуму?
— Шансы пройти в Москве у меня везде примерно одинаковые и неплохие — и в Госдуму, и в Мосгордуму. Конкретно в Мосгордуму я решил идти по двум причинам. Во-первых, я не хотел сталкиваться с [юристом ФБК] Любовью Соболь, которая решила выдвигаться по ЦАО [но отказалась от участия в выборах из-за признания ФБК «экстремистами»]. Мне не хотелось бы, чтобы наши интересы пересекались, конкурировать с ней я не хочу. Мосгордума мне понятна, я бы хотел там работать. Я хорошо понимаю, как работает система, хорошо понимаю проблемы Москвы, какие ей нужны законы. Это естественный шаг в моей политической карьере, он адекватный и разумный.
— Там же хочет баллотироваться от «Яблока» оппозиционер Владимир Рыжков. Вы пробовали обсудить почему и зачем, чтобы не пересекаться?
— Я Рыжкова рассматриваю как административного кандидата, которого выдвигает мэрия Москвы. 37-й округ очень протестный, один из самых протестных в Москве. Выдвинуть там дистиллированного единоросса невозможно, у кандидата от ЕР сразу будет минус 50% поддержки, огромный антирейтинг.
Мэрия придумывала разные способы. Сначала поддерживала безобидного коммуниста [режиссера Николая] Губенко. Вроде бы он выдвигался от КПРФ, но потом голосовал за инициативы Лужкова, Собянина, поддерживал бюджеты и принципиальные инициативы мэрии. Губенко умер, и городской власти эту проблему надо как-то решать. Вместо рафинированного, безобидного коммуниста [в мэрии] придумали рафинированного, безобидного демократа из «Яблока», который тоже сотрудничает с мэрией.
Рыжков с 2019 года тесно взаимодействует с городской властью. После протестов 2019 года Собянин своим официальным распоряжением назначил Рыжкова представлять его интересы в Общественной палате Москвы. Ты можешь себе представить, чтобы Собянин назначил в Общественную палату меня, Соболь или [директора ФБК] Ивана Жданова? Или Елену Русакову, которая баллотируется в том же округе как независимый кандидат?
— Честно говоря, нет.
— Владимира Рыжкова я считаю административным кандидатом, таким вариантом [проректора Высшей школы экономики Валерии] Касамары. Говорить с ним, если честно, мне не о чем. Я готов был с ним провести дебаты, если бы меня допустили на выборы. Но никакой поддержки с моей стороны кандидату от мэрии не будет — я буду поддерживать независимого кандидата Елену Русакову.
— То есть вы с ней могли баллотироваться параллельно?
— Мы с ней договорились, что изначально пойдем на выборы вместе, будем помогать собирать друг другу подписи. Если бы зарегистрировали обоих, провели бы соцопрос или праймериз. Мы договаривались, что в итоговом бюллетене обеих наших фамилий не будет.
— В 2017 году ты шел на выборы совета депутатов муниципалитета Красносельский с командой. Удалось ее сохранить? Были ли попытки власти кого-то из команды переманить, подкупить?
— Нас как было семь человек против троих единороссов, так и остается, команда сохранилась, но попытки действительно были.
— С управой района как идет общение?
— У нас рабочие отношения, мы их критикуем, внимательно изучаем сметы на благоустройство, какие-то согласуем, какие-то нет. На одном из последних заседаний мы не приняли отчет главы управы, но приняли отчет «Жилищника». Мы стараемся выстроить отношения так, чтобы они приносили пользу нашим избирателям, в управе это тоже знают и понимают.
— Можешь продолжить: «Красносельский район отличается от других районов тем, что…»
— Тем, что здесь действительно существует баланс — совет депутатов выступает как контролирующий орган. Жители знают, что, если возникают какие-то проблемы с управой, если она нарушает чьи-то права или злоупотребляет полномочиями, надо идти к депутатам. У них инструменты, чтобы эти проблемы решить. Для Москвы это, можно сказать, роскошь, мало где так система работает.
— Можно ли сказать, что победа оппозиции на муниципальных выборах в нескольких районах Москвы в 2017 году что-то поменяла в системе управления городом? Или хотя бы муниципальном управлении?
— В системе не поменялось, к сожалению, ничего. Мы подготовили законопроект о системе местного самоуправления, он в Мосгордуме обсуждался, но систему изменить не удалось. В некоторых районах удалось поменять принципы работы, провести какой-то косметический ремонт системы, но сама она сохранилась.
Это следствие принципиальной позиции Собянина, которую он озвучил в том же 2017 году во время дебатов с [бывшим министром финансов, ныне главой Счетной палаты Алексеем] Кудриным на Гражданском форуме. Кудрин говорил, что по итогам муниципальных выборов очевиден возросший спрос москвичей на местное самоуправление, и предлагал хотя бы в экспериментальном порядке дать некоторым муниципалитетам больше полномочий. Собянин ответил, что не видит в этом смысла и вообще считает муниципалитеты бесполезными, потому что органы исполнительной власти мэрии выполняют функции муниципальных органов.
И это действительно так: по сути, формируемые мэрией управы — это и есть органы управления, которые подменяют муниципалитеты. Они исполняют полномочия, которые надо отдать избранным депутатам. Это было бы гораздо эффективнее потому что депутаты отвечают перед жителями и отчитываются перед ними. Глава управы отчитывается перед мэром, эта система абсолютно не эффективна.
— Как, на твой взгляд, надо поменять систему управления Москвой? С одной стороны, жители могут избрать больше тысячи муниципальных депутатов, которые очень ограничены в полномочиях. Но выше только депутаты Мосгордумы, избранные по огромным округам, и мэр. Может, надо выбирать глав управ, сделать советы депутатов при префектурах?
— Мы писали закон на эту тему. Если в двух словах, районные управы надо подчинить избранным депутатам, сделать ее исполнительным органом муниципалитета, а не мэрии. Тогда у людей появится непосредственная возможность влиять на политику властей в своем районе. Депутаты формируют районную управу, люди от них могут требовать. Сейчас управы формируются по вертикальному принципу, глава управы работает, чтобы нравиться мэру. Управ 125 — понятно, что один мэр даже при помощи префектур за этим не уследит. Все сводится к формальным отчетам, галочкам, кампанейщине. Эта проблема решилась бы переподчинением управ от мэрии советам депутатов.
— В следующем году возможно повторение успеха оппозиции 2017 года на муниципальных выборах? Люди явно не стали более довольны жизнью…
— Думаю, да! Если всех не поснимают с выборов, ЕР будет трудно удержать даже районы, которые она держит сейчас. У партии рейтинг в Москве 15%, как она собирается что-то выигрывать — для меня огромный вопрос. Даже с трехдневным и электронным голосованием, даже с административным ресурсом и фальсификациями. Это нужно реально волшебство.
— На праймериз «Единой России» в Москве зарегистрировалось около 500 тысяч человек. Получается, почти каждый девятый московский избиратель — сторонник Единой России.
— Через «Госуслуги» они могли это сделать, люди жаловались, что за них кто-то голосовал. Но на настоящих выборах сделать такое сложнее — [на праймериз] не было наблюдателей, контроля, общественного интереса. Праймериз на нашу жизнь не влияют, в отличие от выборов.
— Как относишься к Земскому съезду, который организовала бывший муниципальный депутат Юлия Галямина?
— Нормально. Я с симпатией отношусь к инициативам, которые выстраивают горизонтальные связи между депутатами.
— Ты сам не думал поехать на этот съезд?
— Нет, на этот день у меня просто были другие планы.
— Репрессии и давление — это ситуативная история перед выборами в Госдуму или логичное продолжение развития вертикали власти?
— Это логика развития политического режима, это такой его этап. Какой будет следующий — я даже не хочу думать. Вряд ли он будет лучше, чем нынешний этап. Закончатся эти выборы — замаячат президентские, потом еще какие-нибудь. Рейтинги власти становятся ниже и ниже, а значит, давление на оппозицию и общество будет выше. Это связанные между собой вещи.
— В нулевые годы «Марши несогласных» разгоняли, по моим ощущениям, довольно жестко. А по твоему мнению, когда жестче разгоняли — тогда или сейчас?
— Сейчас. Это даже несопоставимо. С одной стороны, когда людей не очень много — а на марши выходили три-пять тысяч человек, — рассеять толпу, разбить на квадраты и растащить по автозакам силовикам было проще. Сейчас на акции выходят несколько десятков тысяч человек, местами люди дают отпор.
С другой стороны, Росгвардию, ОМОН, второй оперативный полк явно научили ненавидеть. С ними ведется многолетняя политическая работа, им рассказывают, что оппозиция — враги России, агенты Госдепа. В 2008 году я не замечал такой ненависти в передовых отрядах полиции. Они с садистским удовольствием ломают руки, бьют женщин. Это появилось сейчас. Рядовой состав полиции — участковые, сотрудники райотдела — как был индифферентным или даже критически настроенным по отношению к власти, так и остался. Политическую полицию готовят и буквально натравливают на оппозицию.
— Что оппозиционерам в такой ситуации делать?
— Если есть возможность участвовать в выборах, надо участвовать в них — как кандидату, как агитатору, как наблюдателю. Второе направление — просвещение, для него пока есть достаточно широкие возможностями, связанные с соцсетями, с медийными площадками в интернете, тем же ютьюбом. У любого уважающего себя оппозиционера есть ютьюб-канал — и это правильно, ютьюб вполне успешно конкурирует с телевидением. Уличные акции протеста практически невозможно провести: над всеми нами висит «дадинская статья», людей стали жестче давить на митингах. Но от акций оппозиция тоже совсем не отказывается.
— «Умное голосование» на выборах в Мосгордуму сработало хорошо. Сработает ли оно сейчас? Как тебе кампания кандидатов от власти?
— В крупных городах у ЕР будут огромные проблемы. Ее рейтинги на критически низких отметках. Повсеместно единороссы будут маскироваться под оппозиционных кандидатов, так делает в Центральном округе Москвы кандидат [координатор поискового отряда «ЛизаАлерт»] Олег Леонов. В субботу его задержали за организацию несанкционированного митинга, демонстративно увели в отделение полиции. Но все понимают, что он скрытый единоросс, которого поддерживает администрация президента.
ЦАО [Центральный административный округ Москвы] — это протестный округ, поэтому с помощью таких пиар-уловок ему пытаются создать образ протестного кандидата. Не очень верю, что это получится. Зато верю, что у технологии «Умного голосования» есть серьезные шансы опрокинуть единороссов в целом ряде городов. Разве что власть физически сможет заблокировать эту технологию — очевидно, что она и работает в этом направлении.
С другой стороны, организаторы «Умного голосования» без дела не сидят и готовятся. Люди хотят голосовать за независимых кандидатов, попытка купить или перехитрить их вызовет обратный эффект.
Беседовал Андрей Перцев