Крах Асада — провал внешней политики Ирана. Сирия была важным звеном в «оси сопротивления», которую строил Тегеран Теперь Ирану будет тяжело воевать с США и Израилем чужими руками. Чем это грозит?
Стремительный захват радикалами из «Хайат Тахрир аш-Шам» (ХТШ) власти в Сирии можно назвать главным провалом внешней политики Ирана как минимум с 1980-х — периода ирано-иракской войны. Влияние Исламской Республики, кажется, ослабло настолько, что это уже пугает иранскую элиту. В таких условиях Тегеран будет искать возможности гарантировать свое выживание — и может пойти на крайние меры. О том, как разрушилась иранская «ось сопротивления» и чем это грозит остальному миру, в материале для «Медузы» рассуждает востоковед, автор книги «Всем Иран» Никита Смагин.
Почему Иран сделал ставку на режим Асада и сколько ему это стоило (спойлер: не так уж и много)
Когда в начале 2010-х режим Башара Асада вступил в вооруженный конфликт с оппозицией, Тегеран не сразу решился вмешаться в происходящее. Считается, что верховный лидер Ирана Али Хаменеи мешкал, опасаясь потенциальных рисков и расходов, которые его страна может не потянуть. Однако в 2012 году глава специального подразделения Корпуса стражей Исламской революции «Аль-Кудс» Касем Сулеймани и лидер дружественной ливанской группировки «Хизбалла» Хасан Насралла убедили иранского руководителя, что сохранение власти Асада жизненно необходимо для будущего не только «Хизбаллы», но и всей сети союзников Исламской Республики в регионе. По иронии судьбы ни Сулеймани, ни Насралла не дожили до краха своей стратегии.
При этом в аспекте расходов — цены вмешательства в конфликт — Тегеран все это время действовал достаточно умеренно. Условные 30 миллиардов долларов, потраченные за все годы на поддержку режима Асада (то есть меньше трех миллиардов в год), — ощутимая сумма, но явно не те деньги, которые могли бы обрушить способности иранского бюджета. Более того, значительную часть этой помощи составляла поддержка энергетического сектора Сирии. На отдельных этапах, после санкций Барака Обамы и Дональда Трампа, это даже позволяло Ирану бороться с проблемой переполненных хранилищ и излишков нефти. То есть далеко не всегда речь шла о том, что углеводороды отрывают от сердца, чтобы задаром передать Сирии, — порой их просто некуда было отправлять.
Еще более сдержанные цифры получаются при подсчете иранских потерь. Рядовая оценка — около двух тысяч погибших «защитников святынь» за все годы сирийской войны. Значительная их часть — афганцы, которые вербовались для вступления в ряды организации «Фатимиюн». Это специальная шиитская структура, собранная Тегераном из афганских шиитов для участия в гражданской войне в Сирии.
Для сравнения: на начало 2024 года общее число потерь в сирийской гражданской войне оценивалось более чем в 600 тысяч человек, из которых 90 тысяч служили в армии Асада. Из рядов «Хизбаллы» и других поддержавших Дамаск иностранцев (речь прежде всего об афганцах и иракцах), по этим же данным, погибло около 10 тысяч человек. В подразделениях проиранских сил сражались и десятки тысяч сирийцев, которые тоже стали жертвами этой войны.
Все эти подсчеты весьма условны, и в различных источниках можно увидеть серьезные разночтения. Однако они дают примерное представление о подходе Тегерана к войне в Сирии, который в блогосфере ехидно называют «готовы воевать до последнего араба». То есть свои ресурсы, в особенности человеческие, Иран всегда стремился расходовать предельно аккуратно и бережно. Задача КСИР — структурировать подразделения союзников, обеспечивая координацию и техническую поддержку. А погибать в войне должны были не иранцы, а кто-то другой.
Этим соображением во многом и объясняется, почему Тегеран не спас Асада в нужный момент.
- Силы «Хизбаллы» значительно поредели за предшествующие месяцы противостояния с Израилем. Согласно проиранским источникам, в момент начала наступления «Хайат Тахрир аш-Шам» предполагалось, что ливанская группировка перебросит для спасения Асада около двух тысяч боевиков. Однако на деле отправлено было в разы меньше. Более того, оценив обстановку, «Хизбалла» решила не воевать, а вовсе вывести силы из Сирии.
- Со стороны Ирака политика была еще более показательной: власти этой страны отказались перебрасывать силы в Сирию, а представители иракской шиитской милиции указывали, что гражданская война — это внутрисирийский вопрос.
- Что касается прямой переброски сил Ирана в Сирию — этому препятствовал Израиль, который мог начать сбивать иранские самолеты. Конечно, попробовать можно было даже с учетом этого сценария, но иранское руководство решило не рисковать жизнями своих военных.
Таким образом, достаточного количества «неиранцев», готовых защищать Асада, в нужный момент не нашлось. Спасать союзника ценой сотен жизней своих солдат Иран не был готов никогда: ни на протяжении долгих лет войны, ни теперь.
Зачем Иран строил «ось сопротивления» и почему ее больше нет
Стратегия «асимметричной войны» — базовый принцип обороны Ирана, который предполагает сдерживание противника на дальних подступах. Под противниками подразумеваются в первую очередь США и Израиль. Задача в том, чтобы отодвинуть переднюю линию обороны максимально далеко от собственных границ и придвинуть предельно близко к вражеским силам. Согласно этой парадигме, проиранские структуры должны находиться на границе Израиля и в непосредственной близости от американских военных баз в регионе, угрожая прямым ударом и сдерживая врагов Исламской Республики.
Укрепление Ирана в Ираке после свержения Саддама Хусейна, а затем гражданская война в Сирии позволили Тегерану нарастить свое присутствие в регионе. В Ираке появились влиятельные проиранские силы, способные оказывать давление на правительство этой страны. А Сирия из дружественного Ирану государства, каким была до начала гражданской войны, превратилась в зависимого от Ирана игрока.
Так был создан единый пояс из союзников Исламской Республики, который протянулся от Ирана до Средиземного моря. Это стало основой «оси сопротивления» — объединенных Тегераном структур, которые вместе борются в регионе с Израилем и США. Помимо шиитского ополчения в Ираке, «Хизбаллы» в Иране и режима Асада в Сирии, в нее вошли палестинский ХАМАС, йеменские хуситы и ряд группировок поменьше. Возможности «оси» действовать скоординированно показали события после 7 октября 2023 года, когда по Израилю и американским базам ракеты полетели из Газы, Ливана, Сирии, Ирака, Йемена, а позже и из самого Ирана.
Однако «12-дневная революция» в Сирии не просто выбивает из этой конструкции одно звено. Фактически «ось» больше не может функционировать как единый связанный механизм. Проблема прежде всего в логистике. Маршрут от Ирана до Ливана через Сирию и Ирак позволял оперативно снабжать проиранские силы и при необходимости перебрасывать подразделения и ресурсы. Иран распространил беспилотники по всему Ближнему Востоку, тестируя новые модели БПЛА и различные методы ведения боевых действий. Теперь же страна лишилась значительной части союзников, которые были в Сирии, и потеряла сухопутный доступ к «Хизбалле». Разумеется, ни о каком возрождении последней после столкновений с Израилем речь пока не идет.
Больше того, крах Асада выявил еще одну проблему: проиранские силы в Ливане и Ираке в критический момент не стали выполнять распоряжения Тегерана. Последний призывал их пойти на помощь Дамаску, но сигнал не дошел. Представители «Хизбаллы» на фоне бегства сирийской армии открыто заявили, что никакой необходимости в переброске ее частей в Сирию нет.
Все это произошло в ситуации, когда ряды «оси сопротивления» и без того сильно поредели в ходе борьбы с Израилем в 2023–2024 годах. ХАМАС фактически перестал быть силой, способной к ведению боевых действий. «Хизбалла» после операции с пейджерами, многонедельных бомбардировок и наземной операции Израиля в Ливане также находится в плачевном состоянии. Неспроста группировка пошла на прекращение огня с Израилем в конце ноября. Для войны за пределами Ливана у нее сегодня просто нет ресурсов.
Все это не означает, что проиранские силы исчезли с Ближнего Востока. Почти не пострадали ресурсы союзников Исламской Республики в Ираке, хуситы пережили удары США и Израиля, да и «Хизбалла» с ХАМАС еще не близки к полному уничтожению — и вряд ли оно вообще возможно. Поэтому в отдельной точке они все еще могут создать неприятности США или Израилю. Однако действовать как единая организованная сила весь этот фронт больше не в состоянии. «Оси сопротивления» как масштабной военно-политической единицы больше нет.
Какую теперь стратегию выберет Иран и стоит ли опасаться ядерной войны
За 2024 год Иран потерял то, что строилось на протяжении долгих лет и должно было защищать его от возможных атак со стороны противников. В такой ситуации экзистенциальный страх иранской элиты, и без того обостренный после двух ударов со стороны Израиля, многократно увеличивается. Стране нужно срочно искать новые подходы к обороне.
Прежде всего, Тегеран будет двигаться от прокси-стратегии к вариантам прямого сдерживания. То есть центральную роль теперь должны играть беспилотники и ракетный потенциал, а не военные союзники на границе Израиля. Но этого недостаточно. Чуть ли не единственный выход, который в глазах Ирана может гарантировать выживание, — это ядерное оружие. Дискуссия об этом в последние месяцы впервые в истории страны начала выливаться в публичные призывы политиков и близких к властям экспертов пересмотреть ядерную доктрину государства. Сирийский поворот может дать новый, еще более мощный толчок к переменам. Сразу после свержения Асада открытые призывы испытать ядерное оружие звучали среди членов иранского парламента (меджлиса). Похоже, что итоговое решение еще не принято, но шансы выбора Тегерана в пользу опасной эскалации сегодня высоки как никогда.
На этом фоне невеселой иронией выглядит тот факт, что всего несколько месяцев назад сам Иран поставил под сомнение тезис о том, что ядерное оружие защищает тебя от ударов противника. В 2024 году Исламская Республика стала первым государством в истории, которая нанесла прямые удары сразу по двум ядерным державам: Пакистану и Израилю (в последнем случае — дважды). И после этого никто не превратил Тегеран в «радиоактивный пепел».
Однако главная угроза для иранской власти находится скорее внутри страны. Исламская Республика пребывает в перманентном кризисе легитимности как минимум с осени 2022 года, когда Иран охватили масштабные протесты. Успехи «Хайат Тахрир аш-Шам» по свержению властей Сирии наверняка вдохновят часть противников Тегерана. Это не значит, что протесты начнутся немедленно. Но значит, что они могут начаться в любой момент.
В этой связи иранские власти обладают двумя базовыми опциями: репрессии или реформы. На протяжении своего существования Исламская Республика проявляла куда больше гибкости во взаимодействии с населением, чем тот же Асад, сочетая репрессивные действия с точечным реформированием. В Иране регулярно проходят конкурентные выборы, на которых сменяется президент — формально второй по влиянию человек в государстве после верховного лидера. Вероятно, поэтому, несмотря на регулярные протесты, гражданская война в Иране, в отличие от Сирии, не случилась. На некоторых этапах даже казалось, что властям удалось вселить новую надежду в иранское общество, как это было в момент прихода к власти реформиста Хасана Рухани и подписания ядерной сделки в 2015 году.
Однако сегодня большая часть населения утратила доверие к электоральному процессу. Похоже, даже неожиданная победа реформиста Масуда Пезешкиана на президентских выборах в этом году на ситуацию не повлияла. При этом в ближайшие годы Тегеран ждет неизбежное событие, которое станет ключевой точкой бифуркации для страны в XXI веке, — уход из жизни верховного лидера, которому уже 85 лет. Крах многолетней системы региональной обороны и развал главного дружественного режима явно не увеличивают шансы на спокойное исполнение операции «преемник». На такой сценарий якобы рассчитывают сын рахбара Моджтаба и часть иранской элиты.
Никита Смагин