Диссидент из книжки За 20 лет в оппозиции Владимир Кара-Мурза пережил два отравления и добился принятия «закона Магнитского» — теперь его обвиняют в госизмене. «Медуза» рассказывает его историю
Диссидент из книжки За 20 лет в оппозиции Владимир Кара-Мурза пережил два отравления и добился принятия «закона Магнитского» — теперь его обвиняют в госизмене. «Медуза» рассказывает его историю
Этот текст был опубликован после того, как Владимира Кара-Мурзу задержали по подозрению в распространении «фейков» о войне. 17 апреля 2023 года политика приговорили к 25 годам лишения свободы по обвинениям в «фейках», сотрудничестве с «нежелательной» организацией и «госизмене».
В третью годовщину убийства Бориса Немцова — 27 февраля 2018-го — Владимир Кара-Мурза был в Вашингтоне. Там, прямо перед посольством России, он открывал переименованную в честь Немцова площадь. Кара-Мурза хотел, чтобы российские дипломаты, каждый день приходя на работу, вспоминали убитого оппозиционера.
Соседний переулок перекрыли. На открытие пришло примерно 300 человек: журналисты, сенаторы, члены конгресса США и городского совета Вашингтона.
Наталия Арно, президент фонда «Свободная Россия», участвовавшая в церемонии, вспоминает, что никогда не видела, чтобы обычно собранный Кара-Мурза так волновался. На то, чтобы добиться переименования площади и установки памятной таблички, у него ушло немало времени. Он хотел, чтобы все прошло идеально.
«Для него это было личным, — говорит Арно. — Он переживал, был очень горд». Оппозиционер говорил: «Даже если я больше ничего не сделаю, это большое достижение».
Владимир Кара-Мурза в политике больше 20 лет, но за пределами России известен гораздо больше, чем внутри страны. Когда в апреле 2022-го против него возбудили уголовное дело по статье «о фейках» про войну, правозащитные организации Amnesty International и Human Rights Watch сразу же признали его узником совести — и потребовали освободить. Журналист Михаил Фишман в разговоре с «Медузой» и вовсе назвал Кара-Мурзу «политзаключенным номер два в России» — первым после Алексея Навального. Но поддержать политика к зданию Басманного суда, который отправил того в СИЗО, вышло всего несколько человек.
При этом именно действия Кара-Мурзы серьезно подпортили жизнь российской элиты в последние десять лет.
Ребенок перестройки
Жена Владимира Кара-Мурзы Евгения училась с ним в одной школе — № 1216, находившейся на Лубянке.
«Володя всегда выделялся среди сверстников, — вспоминает Евгения. — Даже шутки у него были какие-то… взрослые и более интересные, что ли? Большинство ребят его шутки не понимали».
Отличником Кара-Мурза не был — не любил математику, — но учился хорошо: ему давались английский и французский, он отлично знал историю и литературу. После уроков он шел в музыкальную школу, где учился по классу кларнета. В юности серьезно раздумывал о карьере профессионального музыканта.
«При этом был хулиганом, — добавляет Евгения. — Ему часто влетало за поведение».
Во многом, замечает Евгения, на взросление Владимира Кара-Мурзы повлияла его семья — «классическая старомосковская интеллигенция». Отец, Владимир Кара-Мурза — старший, был журналистом (и историком по образованию). Мать, Елена Гордон, искусствовед по профессии, работала в Пушкинском музее — а позже стала переводчицей.
В советские годы Владимир Кара-Мурза — старший давал частные уроки истории, работал дворником и кочегаром и состоял в андерграундной арт-группе «Мухоморы». В интервью Владимир Кара-Мурза рассказывал, что для отца было вопросом принципа не работать на советскую власть. Уже после перестройки тот стал одним из самых известных в стране независимых журналистов. С 1995 года Кара-Мурза-старший вел на НТВ авторскую программу «Сегодня в полночь», в которой анализировал последние новости.
«Отец был одним из основателей того, настоящего, „старого“ НТВ, поэтому я с детства бывал и в „Останкино“, и в Думе, и многих людей из телевизора знал лично, — рассказывает Владимир Кара-Мурза в переписке с „Медузой“. — Ну и история семьи, конечно, ко многому обязывает. И прадед, и дед были журналистами, и отец к тому же еще и историком — так что я, можно сказать, уже в третьем-четвертом поколении».
Друзья и коллеги Владимира Кара-Мурзы — старшего в разговоре с «Медузой» отмечают его главные черты — бескомпромиссность и принципиальность. После разгона «золотого» НТВ, рассказывает друг Кара-Мурзы-старшего, пожелавший остаться неназванным, тот поссорился с бывшим гендиректором канала Олегом Добродеевым (сейчас — гендиректор ВГТРК) — «и это в каком-то смысле стоило [Кара-Мурзе] карьеры». Тем не менее Владимир Кара-Мурза — старший работал журналистом до самой смерти от болезни сердца в 2019 году.
Друг Кара-Мурзы-старшего, попросивший не называть свое имя из соображений безопасности, замечает, что, несмотря на такую бескомпромиссность, тот дружил с самыми разными людьми: «В том числе с теми, которых трудно представить в его обществе. К примеру, легко уживался даже с Ильей Глазуновым. Его просто очень интересовали люди. Он очень любил людей собирать за одним столом. Знал все про всех. Очень хорошо знал московскую жизнь, жизнь московской интеллигенции, московскую публику».
На взглядах Кара-Мурзы-младшего отразилось не только воспитание, но и время, в которое он рос: школьником он застал перестройку.
«Мы были юными, когда развалился Советский Союз, — объясняет Евгения Кара-Мурза. — И Володя формировался во всем этом. Он впитывал все как губка».
«В каком-то смысле, политизация моего поколения, по крайней мере в Москве, была неизбежна, — рассуждает Владимир Кара-Мурза. — Мое детство — это конец восьмидесятых — начало девяностых; время пробуждения общества, первых глотков свободы».
Оппозиционер рассказывает, что его первое политическое впечатление — август 1991 года: танки на улицах, баррикады, исписанный постамент от памятника Феликса Дзержинского на Лубянке. Отец Владимира тогда провел у Белого дома три дня и три ночи, «в числе сотен тысяч безоружных людей, вышедших на улицы — и остановивших танки».
«Очень важный урок тех дней, который останется со мной на всю жизнь: какой бы мощной ни казалась авторитарная власть, если достаточно людей готовы отстаивать свою свободу и свое достоинство, вся эта мощь ничего не стоит», — пишет Кара-Мурза «Медузе».
Когда Кара-Мурзе было шестнадцать (в 1997-м), его мать, Елена Гордон, по работе переехала в Великобританию. Владимир поехал с ней — однако, как вспоминает Евгения Кара-Мурза, «при любой возможности старался вернуться в Россию».
«Каждый год в сентябре он приезжал праздновать свой день рождения в Москву — и созывал большую компанию одноклассников, — рассказывает Евгения. — Я часто там бывала тоже. Он приглашал всех в гости в квартиру своего папы — известная тогда была квартира, где собиралось много свободомыслящих людей. Ребята играли на бильярде, принадлежавшем его папе, что-то вкусное ели, очень много общались».
Отношения Владимира и Евгении начались в нулевых, на последнем курсе университета: она оканчивала лингвистический университет в Москве, он — исторический факультет Кембриджа.
«У меня до него в отношениях с молодыми людьми часто возникал такой момент — мне становилось скучно. И я уходила, — говорит Евгения. — С Володей такого не было».
Делать политику чистыми руками
Во время думской кампании 1999 года Владимир Кара-Мурза, молодой журналист газеты «Новые Известия» — там он работал с шестнадцати лет, — брал интервью у Бориса Немцова, тогда одного из лидеров партии «Союз правых сил».
«Контакт возник сразу, — вспоминает Кара-Мурза ту встречу, — и первое, самое сильное впечатление — открытость, уважение к собеседнику, отсутствие дистанции. И это при той разнице [в статусе], которая между нами была».
СПС шел на выборы под лозунгами с упором на молодость и новизну: «Молодых надо», «Молодые. Грамотные. Энергичные», «Они ведь молодые, без маразма». Блок прошел в парламент, получив 8,5% голосов. Советником Бориса Немцова в Думе третьего созыва стал девятнадцатилетний Владимир Кара-Мурза. «Успел застать парламент, который был „местом для дискуссий“», — с иронией замечает оппозиционер.
«Сказать, что [Немцов] повлиял на меня, — это ничего не сказать, — говорит Владимир. — Я не был бы тем, кто я есть, и не сделал бы многого из того, что сделал, если бы не он».
Согласна с этим и Евгения Кара-Мурза: «Немцов для Володи был учителем, с большой буквы. Потом уже стал соратником. Потом — близким другом, крестным нашей дочери второй. Володя живет, совершенно убежденный в том, что политику можно делать чистыми руками. Из-за Немцова».
При этом Алексей Венедиктов, близко общающийся с Владимиром Кара-Мурзой и знавший его отца еще до НТВ, уверен, что все наоборот: «Борис Немцов был гораздо более гибким, гораздо более политичным, более циничным, чем Володя Кара-Мурза. Кара-Мурза, с моей точки зрения, являлся для него таким сдерживающим фактором».
Свободные, но нечестные
В интервью Владимир Кара-Мурза часто говорит, что не испытывал иллюзий по поводу российского режима с самого начала карьеры — несмотря на то, что в 2000 году даже Борис Немцов открыто поддержал Путина на президентских выборах. «Я считаю, что Россия должна избрать нового президента, честного, физически крепкого и ответственного», — говорил он в интервью на «Эхо Москвы» 27 ноября 1999 года. Кара-Мурза в переписке с «Медузой»:
Я хорошо понял, who is Mr. Putin и куда он поведет нашу страну, — это было 20 декабря 1999 года. День чекиста. В тот день Путин (тогда еще премьер) открыл на Лубянке мемориальную доску «выдающемуся государственному деятелю» Юрию Андропову — человеку, который участвовал в организации вторжения в Венгрию и создал в КГБ специальное управление для борьбы с диссидентами.
После этого еще оставались какие-то вопросы? Если у кого-то и оставались, в первый же год своего президентства Путин вернул музыку сталинского гимна. Россия — страна символов, и вряд ли можно было бы найти более точный. Все, что мы имеем сегодня, началось тогда, в 1999–2000 годах.
Когда Владимир Кара-Мурза рассказывает о российской политике начала нулевых, то называет этот период «хрестоматийным примером постепенного и как бы „легитимного“ перехода от демократии к авторитаризму».
Политик уверен: «Путин в этом смысле — прилежный ученик Муссолини, который, когда в двадцатые годы устанавливал в Италии фашистскую диктатуру, говорил, что „курицу лучше ощипывать по одному перышку, чтобы меньше пищала“. День за днем, аккуратно, постепенно, но последовательно, продуманно и с заранее понятным концом. Так и у нас в начале 2000-х. Со временем воздуха становилось все меньше».
Переломным оппозиционер считает 2003 год. «Тогда произошли три знаковые вещи: в июне был отключен от эфира последний независимый федеральный канал (ТВС), в октябре арестовали Михаила Ходорковского (четкий сигнал бизнесу — не поддерживать оппозицию и вообще независимую политику), в декабре прошли выборы в Государственную думу, которые, по незабываемому определению наблюдателей Совета Европы, были признаны „свободными, но нечестными“. После всего этого Россию уже невозможно было считать демократической страной».
Сам Кара-Мурза в 2003-м шел на выборы в Госдуму как единый кандидат от двух партий («Союз правых сил» и «Яблоко») — «единственный на всю страну», как вспоминает сам политик. Само это сочетание было удивительным: партии традиционно не могли друг с другом договориться.
«[Кара-Мурза] еще с начала нулевых продвигал такую „надпартийную“ линию, — говорит Михаил Фишман. — Тогда, как известно, были большие трения между [Григорием] Явлинским и „Союзом правых сил“. И Кара-Мурза был единственным, кто поддерживал отношения и с теми, и с другими».
Однако «Единая Россия» попыталась снять Кара-Мурзу с выборов. «Мол, нельзя ставить на агитационные материалы символику сразу двух партий, — рассказывает он. — Пришлось принести в избирком образец моего плаката с живыми подписями двух лидеров. „Согласен — Немцов“. „Согласен — Явлинский“. Он у меня сейчас висит в кабинете [дома, в США]».
В ходе теледебатов с кандидатом от «Единой России» Владимиром Груздевым, на выступлении Кара-Мурзы внезапно «по техническим причинам» отключился звук. На его билбордах гасло освещение.
«Срывали листовки, отказывались разносить газету с моей рекламой, не выдавали документы наблюдателям — одним словом, обычные выборы эпохи „раннего Путина“, когда оппозиционеры еще могли пробиться в бюллетень», — рассказывает политик «Медузе».
По официальным данным, Кара-Мурза получил 8% голосов, а его оппонент от «Единой России» — больше 50%. В день голосования (как и на протяжении всей кампании) сообщалось о многочисленных нарушениях. А в книге британского журналиста Эндрю Джека «Inside Putinʼs Russia» Чертановский округ, в котором пытался избраться Кара-Мурза, и вовсе был приведен в качестве примера нечестных выборов в России.
«Горжусь, что даже в таких условиях (и в 22-летнем возрасте) сумел занять второе место из десяти кандидатов и получить почти 24 тысячи голосов», — пишет Кара-Мурза сейчас.
В одной лодке
В 2008 году «Союз правых сил», в котором состоял Кара-Мурза, самораспустился. На его основе возникла другая формально оппозиционная Кремлю партия, «Правое дело», в высший совет которой вошел бывший сопредседатель СПС Анатолий Чубайс. «Правое дело» создавалось по инициативе администрации президента, и этот процесс, по словам источников газеты The New Times, лично курировал первый заместитель главы АП Владислав Сурков.
Роспуск СПС сопровождал публичный скандал. Партию покинули ее ключевые участники — Борис Немцов, Егор Гайдар и Никита Белых, председатель СПС на тот момент. Они обвинили Кремль и других членов партии в попытке превратить СПС в «марионеточный проект».
Вадим Прохоров, многолетний адвокат и друг Кара-Мурзы и Немцова, тоже состоявший в то время в СПС, вспоминает это так: «Оставшаяся команда Чубайса активно сливала СПС под Кремль. Была попытка создать управляемую администрацией президента либеральную партию. Мы с Борисом Ефимовичем [Немцовым] и Кара-Мурзой были с этим категорически не согласны».
Прохоров замечает, что во многом раскол партии сплотил его с Кара-Мурзой: «Мы оказались в одной лодке. Мы были в той части СПС, которая была категорически против соглашательства с Путиным, — и как выяснилось, были абсолютно правы».
В итоге и Кара-Мурза, и Прохоров оказались в оппозиционном движении «Солидарность», среди основателей которого был и Борис Немцов. «И с тех пор как-то да идем по политической жизни, и по дружеской тоже», — говорит Прохоров.
Политику Кара-Мурза продолжал совмещать с журналистикой. В 2003 году ему предложили возглавить вашингтонское бюро телеканала RTVi. Кара-Мурза согласился. На этом канале он проработал восемь лет — и обзавелся контактами в Америке, которые позже помогли ему воплотить в жизнь один из самых важных его проектов — персональные санкции против членов российской элиты.
«Представитель Немцова в Америке»
16 ноября 2009 года на полу камеры в СИЗО «Матросская Тишина» умер юрист Сергей Магнитский, обнаруживший, что российские силовики за счет компании одного из его клиентов, Билла Браудера, похитили из бюджета 230 миллионов долларов.
Магнитский дал показания в Следственном комитете и рассказал о преступлении репортеру Bloomberg Businessweek Джейсону Бушу. Вскоре Магнитский был арестован. Его обвиняли в уклонении от уплаты налогов.
Последние одиннадцать месяцев своей жизни Магнитский провел в камере. Он подвергался пыткам и не получал медицинскую помощь, даже несмотря на острый панкреатит.
Летом 2010 года в конгресс США внесли законопроект о закрытии въезда в страну и заморозке активов шестидесяти российских силовиков, причастных к смерти Сергея Магнитского. Соавторами законопроекта были сенаторы Бенджамин Кардин и Джон Маккейн, встречу с которыми Кара-Мурза организовал Немцову.
Идея о персональных санкциях впервые появилась у Немцова за три года до этой встречи. Как пишет Михаил Фишман в книге «Преемник», она пришла Немцову еще в декабре 2007 года. Речь шла о санкциях в отношении Владислава Суркова, на тот момент вице-премьера.
Возмущение было объяснимо. Результаты парламентских выборов 2007 года, как полагали независимые наблюдатели, были фальсифицированы, а Немцова несколько месяцев преследовали активисты созданного Сурковым молодежного провластного движения «Наши».
Кара-Мурза в книге Фишмана вспоминает, что идея санкций родилась в разговоре, который случился у Немцова, Михаила Касьянова и Владимира Буковского.
«И Боря начал, — рассказывал Фишману политик, — странно получается: эти люди, ура-патриоты, выступают за суверенную демократию, топчут базовые демократические ценности, а сами любят пользоваться благами и привилегиями того самого демократического общества, которое они так ненавидят». В качестве примера в том разговоре Немцов привел именно Суркова, «который каждые выходные ездит в Лондон».
Три года спустя Немцов предложил Кара-Мурзе заняться продвижением «закона Магнитского» в Штатах. «Признаюсь честно, я не сразу оценил, насколько это важно, — пишет Кара-Мурза „Медузе“, — сейчас понимаю, что это, да, наверное, была ключевая линия противостояния кремлевским клептократам».
Немцов, как рассказывает Кара-Мурза, предложил Бенджамину Кардину и Джону Маккейну расширить действие законопроекта «не только на фигурантов одного конкретного дела, а на всех нарушителей прав человека в России, то есть превратить его в универсальный инструмент против безнаказанности».
Сначала, говорит Кара-Мурза, он был «в легком ужасе» от объема задачи: «Весь 2011 и большую часть 2012 года я ходил на Капитолийский холм как на работу — постоянные встречи с членами палаты конгресса, советниками, помощниками, сотрудниками аппарата. Когда нужна была „тяжеловесная“ поддержка, просил приезжать Немцова — и он всегда приезжал. Встречался, спорил, переубеждал — на самом высоком уровне».
В 2011 году Кардин и Маккейн внесли в конгресс эту, расширенную версию «закона Магнитского». Этот законопроект был принят 7 июня 2012 года. В сентябре стало известно, что свой «закон Магнитского» приняла Великобритания. Затем и другие страны.
12 декабря того же года «закон Магнитского» одобрила нижняя палата конгресса, два дня спустя его подписал президент США. Вот что об этом пишет Кара-Мурза:
Я напоминаю, что это [все еще] было время так называемой «перезагрузки», когда Белый дом хотел дружить с Кремлем и противился любым антикремлевским инициативам. Администрация Обамы сделала все, чтобы остановить «закон Магнитского». Никогда не забуду, как один (очень) высокопоставленный чиновник тогдашней администрации дергал меня за лацканы пиджака на каком-то посольском приеме и чуть ли не кричал, какое право имеют российские граждане убеждать американский конгресс принять тот или иной закон. Но в итоге убедили. Как сказал сенатор Джон Маккейн, «без Бориса Немцова „закона Магнитского“ бы не было».
«Фактически, — говорит друг семьи Кара-Мурзы, пожелавший остаться анонимным, — Володя был представителем Бориса Немцова в Америке. Конечно, его обвиняли в том что он занимался не журналистской деятельностью, а политической. Но понимаете ли, в России это трудно разделить».
«Самый пророссийский законопроект»
Бизнесмен Билл Браудер, чья компания Hermitage Capital в нулевые была клиентом убитого Сергея Магнитского, встретил Владимира Кара-Мурзу в 2012 году в канадском парламенте в Оттаве.
Кара-Мурза и Браудер пришли в тот день в здание парламента с общей целью — высказаться в поддержку принятия Канадой «акта Магнитского».
«Он поразил меня своей манерой держаться и своим прекрасным знанием английского и французского, — в разговоре с „Медузой“ вспоминает Браудер о той встрече. — В том, как он говорит, чувствуются уверенность, достоинство, принципы. И все, кто с ним встречается, замечают это. И это делает его таким убедительным политиком и активистом».
С тех пор Браудер, используя компанию которого силовики похитили из бюджета России больше 5,5 миллиарда рублей, и Кара-Мурза не раз вместе выступали в поддержку законопроекта. Билл Браудер обычно рассказывал о самом Магнитском, а Владимир Кара-Мурза в своем выступлении объяснял, как к «акту Магнитского» относятся в России — и в чем его важность.
«Всегда находились те, кто опасался „акта Магнитского“, потому что не хотел делать ничего антироссийского, — говорит Браудер. — На что Владимир, наоборот, объяснял, что этот акт не антироссийский, а пророссийский. Он антиклептократический. Владимир повторял это раз за разом. И он любил говорить, что если в России появится нормальная система правосудия, то он сам будет первым, кто пойдет добиваться отмены „акта Магнитского“».
Немцов и Кара-Мурза, рассказывает Илья Яшин (интервью для этого текста было взято до ареста политика), делали особый упор на то, что санкции должны быть персональными — «люди, а не страна»: «Они объясняли, что санкции против России дадут обратный эффект. Вводя санкции против страны, вы даете [российским властям] аргумент и помогаете им. Вы даете им шанс сплотить вокруг себя людей».
«Немцов и Кара-Мурза сделали удивительную штуку», — отмечает Яшин. Вместе им удалось добиться одновременного голосования по двум законам — «акту Магнитского» и поправке Джексона — Вэника. Они смогли убедить американских парламентариев отменить санкции против страны в целом — а вместо них принять «акт Магнитского», подразумевавших ограничения против конкретных людей.
«По сути, „акт Магнитского“ был прообразом санкций, которые приняли западные страны в адрес российских чиновников в 2014 году, после аннексии Крыма. И санкций, которые приняты сейчас, во время войны с Украиной. До „акта Магнитского“ заморозку активов отдельных чиновников не практиковали — а теперь она широко используется», — отмечает Браудер.
Летом того же, 2012 года Владимира Кара-Мурзу уволили с RTVi, канала, на котором он проработал восемь лет. Посольство РФ отменило журналистскую аккредитацию Кара-Мурзы, необходимую для работы в России, за полтора месяца до официальной даты его увольнения. Это обосновали тем, что Кара-Мурза «больше не является журналистом».
По информации Бориса Немцова, распоряжение уволить Кара-Мурзу отдал лично заместитель главы администрации президента Алексей Громов.
«Володя сразу попал во все черные списки, — говорит „Медузе“ политик Дмитрий Гудков, который дружит с Кара-Мурзой около пятнадцати лет. — Все что угодно могут простить — критику и так далее. А когда ты непосредственно закрываешь въезд в США тем, у кого там интересы… <…> Казалось, [только] силовиков среднего звена задели. Но на самом деле это был ящик Пандоры».
«После увольнения с RTVi Володя пытался найти работу в журналистике, связываясь в том числе с теми изданиями, которые ему до этого предлагали сотрудничество в совершенно разных формах», — вспоминает Евгения Кара-Мурза.
Однако все СМИ, с которыми связывался Владимир, отвечали: сотрудничество невозможно.
«В каких конкретно изданиях [Владимир Кара-Мурза] искал работу, не помню, — говорит Евгения. — Везде искал. В тех изданиях, которые незадолго до этого сами предлагали ему работу. Российских, естественно, потому что для него всегда была важна связь с Россией».
Причины отказа называли разные — но выглядели они надуманными. «По-моему, только один или два человека как-то Володе намекнули, что у него есть определенный багаж и что, если его возьмут на работу, у них могут возникнуть неприятности», — говорит Евгения.
Тогда, по словам Евгении, Владимир понял, что журналистика для него закрыта. «Он не то чтобы добровольно ушел из журналистики, но я думаю, что это все равно бы произошло, — говорит супруга политика. — Володя уже не мог на тот момент оставаться объективным журналистом, передающим информацию, — ему нужно было еще что-то, ему уже становилось тесно в этом. В какой-то момент он просто понял, что да, он политик».
В тот период Владимир, как вспоминает Евгения, переживал, что не сможет обеспечивать семью. «Он не знал, будет ли ему вообще чем-то кормить троих детей — как вы понимаете, свечного заводика у нас нет. Все, что мы можем, — делать что-то своей головой, своими руками», — рассказывает Евгения. И добавляет: «Было очень тяжело».
Чтобы обеспечивать семью, Евгения вышла из декрета, хотя их сыну на тот момент не было и года: «Мне повезло — я получила грин-карту [в США], которая мне давала право на нормальную полноценную работу. И я начала работать переводчиком. Ужасно смешно я возвращалась к работе. Это выглядело так: у меня на одной руке спал сын, а другой рукой я переводила. Я могла работать, только когда он спал. Но это все равно было счастье: возможность работать, наконец-то, а не подгузники».
Владимир же нашел работу старшим советником в нью-йоркском «Институте Современной России», который возглавлял сын Михаила Ходорковского Павел. Кара-Мурза занимался развитием института — проводил мероприятия о проблемах России совместно с другими организациями, публиковал статьи оппозиционных авторов.
Когда Михаил Ходорковский, проведший в заключении более десяти лет, вышел на свободу, они с Кара-Мурзой встретились в баре гостиницы Essex House недалеко от Центрального парка в Нью-Йорке. Ходорковский предложил Кара-Мурзе вернуться в Москву и стать координатором движения «Открытая Россия».
«Я согласился сразу, спросил только: „Можно ли вылететь сегодня вечером?“ — рассказывает „Медузе“ Кара-Мурза. — В Америке было очень интересно работать, но я спал и видел, как бы вернуться домой. Я — москвич в пятом поколении, я не могу без Москвы».
«Никогда не забуду этот разговор, — добавляет политик. — МБХ посмотрел на меня очень внимательно и сказал тоном, не подразумевающим возражений: „Только я вам настоятельно рекомендую семью пока оставить здесь“. Признаюсь честно, я подумал, что он чрезмерно осторожничает. Что может случиться? Это было до убийства Бориса, до моих отравлений. Не могу вам передать, как я сейчас ему благодарен за ту „настоятельную рекомендацию“ по поводу семьи».
«Борис Ефимович будет продолжать жить»
Присоединение Крыма весной 2014-го Кара-Мурза встретил в Соединенных Штатах. Политик называл и продолжает называть его «преступлением режима», которое не получило должной реакции Запада.
В Москву оппозиционер вернулся летом того же года. Жена и дети остались в Штатах. Кара-Мурза старался летать к ним каждый месяц, но в основном «колесил по России, побывал везде, от Калининграда до Иркутска». Работа в «Открытой России», считает политик, помогла ему по-настоящему увидеть страну.
Смысл работы заключался в создании большой региональной сети активистов. Кара-Мурза проводил встречи, лекции, семинары, показы фильмов. «Ой, он был счастлив, — вспоминает Евгения. — Счастлив быть в России, ездить по регионам, знакомиться с таким количеством интересных людей, которые смотрят в том же направлении — понимают, что Россия заслуживает лучшего».
Уже через несколько месяцев, в феврале 2015 года, произошло событие, которое изменило всю жизнь Владимира Кара-Мурзы, — убийство Бориса Немцова.
Немцов был убит 27 февраля 2015 года — несколькими выстрелами в спину на Большом Москворецком мосту, во время прогулки с подругой, украинской моделью Анной Дурицкой. Заказчики его убийства так и не были осуждены.
На вопрос, как он пережил убийство друга, Кара-Мурза отвечает: «А я его не пережил. Помню тот день по минутам, помню нашу последнюю переписку — „До завтра!“, 23:06. Выстрелы прозвучали в 23:31. А дальше все как в тумане: как услышал, как примчался на этот мост… Как будто это не реальность, а страшный сон, который сейчас закончится».
«Володя человек очень открытый и добродушный — но когда произошло то, что произошло с Немцовым, он на какое-то время стал… старше, что ли? — говорит друг Кара-Мурзы, сооснователь и глава „Института анализа и изучения постцифрового общества“ Михаил Яструбицкий. — Это было заметно. Это не было какой-то демонстрацией страдания — но я это чувствовал. Для него это была колоссальная потеря».
Почти сразу после смерти Немцова Владимир Кара-Мурза начал работать над документальным фильмом о нем.
«Я думаю, что для него этот фильм был не столько возможностью проститься с другом, сколько возможностью побыть с ним еще немножко, — говорит Евгения Кара-Мурза. — Разговаривая с людьми, пересматривая старые записи».
Само убийство политик решил не включать в фильм — и позже не раз рассказывал, что фильм «не о смерти, а о жизни».
Еще одним символически важным поступком было переименовать площадь перед посольством России в Вашингтоне в честь Немцова, замечает Евгения. Ту самую площадь, где был открыт первый памятник Немцову. По словам супруги, политик часто говорил: «Я сделаю так, чтобы они [сотрудники посольства] каждый день смотрели из окна и видели таблички с его именем. Чтобы знали, что они уйдут, а Борис Ефимович будет продолжать жить. Что на месте этих людей будут другие — которые будут гордиться адресом посольства Российской Федерации в Вашингтоне».
Сейчас именем Немцова названы площади, скверы и улицы рядом с посольствами России — не только в Вашингтоне, но и в Праге, Вильнюсе, Киеве, Софии и Братиславе.
Отравление
Утром 26 мая 2015 года Владимир Кара-Мурза позавтракал в кафе вместе с одним из костромских политических активистов, после чего прошелся по Садовому кольцу и отправился на встречу с Михаилом Яструбицким и другим их знакомым, имя которого Яструбицкий предпочел не называть «Медузе». Во время встречи Кара-Мурзе внезапно стало плохо.
«Мы сидели с Володей на расстоянии вытянутой руки, — вспоминает Яструбицкий. — В какой-то момент я обратил внимание на то, что у него выступила испарина на лице. По нему было видно, что он себя нехорошо почувствовал».
Дальше события разворачивались очень быстро. Владимир Кара-Мурза ненадолго отошел в туалет, вернулся, еще через пять минут начал закрывать глаза и терять сознание.
«Он сказал: „Я отойду“. Мы, в общем, не понимали, не представляли, не предполагали, что может происходить что-то ужасное, — говорит Яструбицкий. — Мы закончили разговор, и, когда мы вышли, Володя уже лежал в коридоре на сдвинутых креслах. У него была жуткая рвота, он каждые пять минут бегал в туалет. Потом, когда он уже не мог ходить и его надо было поддерживать, он лежал на этих креслах в коридоре».
Яструбицкий вызвал скорую. Проходившая мимо женщина случайно оказалась медиком. Осмотрев оппозиционера, она предположила: отравление.
«Володя испытывал какую-то боль, но сложно было понять, что, собственно, у него болит, — рассказывает Яструбицкий. — Когда приехала скорая, один из первых диагнозов который они поставили, было сердце — перебои в работе. Довольно спокойно отнеслись к этому состоянию — „ну, ничего страшного, пусть отлежится, завтра в поликлинику“».
Врачи скорой сделали кардиограмму и стали собираться. Когда они уже готовились уезжать, женщина, первой осмотревшая Кара-Мурзу, сказала, что «в таком случае снимает с себя всю ответственность», если политик умрет. Медики занервничали, сделали кардиограмму еще раз — и сказали: «Да, давайте госпитализировать». На инвалидной коляске оппозиционера довезли до машины. По дороге в больницу он начал терять сознание.
Кара-Мурзу привезли в больницу имени Давыдовского на Яузе. Яструбицкий почти весь день провел «под дверью» отделения, куда определили политика.
К девяти часам вечера удалось добиться встречи с заведующим отделением и лечащим врачом. Тогда Яструбицкий узнал диагноз, который они поставили: недостаточность клапана аорты. Он позвонил Владимиру Кара-Мурзе — старшему и объяснил ситуацию: «Володин папа мгновенно приехал, созвонился со знакомыми кардиологами, договорился что сына переместят в кардиологическую клинику имени Бакулева».
Операцию назначили на утро следующего дня, но прямо перед ее началом Михаил Алшибая, известный кардиохирург, который должен был оперировать Владимира, остановил врачей. «Что вы делаете? Сердце в порядке, это же отравление!» — позже пересказывал слова врача адвокат Кара-Мурзы Вадим Прохоров.
Затем Кара-Мурзе стало еще хуже, его перевели в реанимацию. Лечением занимался Денис Проценко — в то время заместитель главврача по реанимации, главный реаниматолог Москвы (позже стал главврачом больницы в Коммунарке, был в федеральном списке «Единой России» на думских выборах 2021 года). К Кара-Мурзе подключили восемь приборов жизнеобеспечения.
«Врачи понимали, что он уходит, но не понимали, что надо делать. С их точки зрения, они делали все возможное, но он в сознание не приходил», — рассказывает Михаил Яструбицкий.
На следующее утро главврач Алексей Свет назначил консилиум. Обсуждали, по словам Яструбицкого, возможность вывезти Владимира Кара-Мурзу в зарубежную клинику медицинским самолетом.
«Проценко сказал, что существуют довольно серьезные риски, — говорит Яструбицкий. — Вот лежит в палате, подключен [к приборам], жив. В самолете тоже все есть. Но путь от палаты до реанимобиля, проезд до самолета — там невозможно это обеспечить».
Природу отравления никто не понимал. Кара-Мурза провел в больнице полтора месяца. Ни один из его основных органов не работал. Шансы выжить врачи оценивали, как сам политик позже не раз вспоминал, в пять процентов.
«Поднимайся, работы полно»
Евгения Кара-Мурза 26 мая 2015 года была в Америке с тремя детьми.
Когда ей позвонили и сказали, что у ее мужа «что-то с сердцем», она начала собираться. Попросила свою мать прилететь из Москвы, чтобы остаться с детьми. Сама срочно вылетела в Россию.
Когда Евгения прилетела, Владимир уже был в коме: «Лежал в отделении реанимации, весь утыканный проводами, как осьминог».
Дни, которые муж провел в коме, по воспоминаниям Евгении, было сложно отличить один от другого: «Даже когда Володя приходил в себя, он не совсем приходил в себя. Он что-то понимал, что-то не понимал. Плюс дышал он через трубку, не мог говорить».
Глазами Владимир показывал на предметы в комнате, а Евгения объясняла: что это, где он находится, что происходит.
«Помню, я его так поднимала на ноги, говорила: „Давай, вставай, кто за тебя фильм будет доделывать? Я — не могу. Давай, поднимайся, работы полно. Ты нужен людям“. Я думала, возможно, на него это подействует. Его работа, его борьба — это движущая сила в его жизни», — вспоминает супруга политика в разговоре с «Медузой».
Но даже после выхода из комы Владимир Кара-Мурза долго восстанавливался. У него была повреждена периферийная нервная система, из-за этого не работали левая нога и левая рука.
«Он год как минимум ходил с тростью. Было непонятно, восстановятся ли рука с ногой или нет, — говорит Евгения. — Но для меня было главное, что мозги были на месте — эти золотые, золотые Володины мозги. Со всем остальным, я говорила, мы справимся».
В июле 2015-го Владимира перевезли на реабилитацию в Штаты. Эвакуацию и лечение оплачивал Михаил Ходорковский.
Полтора месяца после возвращения в Америку Владимиру было трудно говорить, но при первой же возможности он хотел поехать в Россию, чтобы продолжить работу, — это политик и сделал, когда состояние позволило. В ноябре 2015 года Кара-Мурза, еще ходивший с тростью, в первый раз после отравления сел в самолет.
Евгения не отговаривала мужа. «Если бы я вдруг после стольких лет совместной жизни сказала: а давай ты откажешься от своих взглядов, а давай ты откажешься от своей принципиальности, давай ты перестанешь бороться, — это было бы ужасным проявлением эгоизма и цинизма с моей стороны. Это бы значило, что я на самом деле не принимаю его таким, какой он есть», — объясняет она.
Единственное, о чем Евгения тогда попросила, — восстановиться «хотя бы для того, чтобы… ну, чтобы его ветер не сдул». В итоге в 2016 году Кара-Мурза продолжил работать над фильмом про Немцова.
«Мы с трудом ездили в командировки, — говорит Ренат Давлетгильдеев, шеф-редактор и ведущий ютьюб-канала „Ходорковский Live“, работавший над фильмом как исполнительный продюсер. — Володя ходил с палочкой, он плохо себя чувствовал».
Давлетгильдееву запомнилась сцена, которую они снимали в поле, где стояла недостроенная Горьковская АЭС. С протестов против ее строительства начался политический путь Немцова во второй половине 1980-х.
«Мы ехали [снимать] в какую-то пердь — поля, грязь, — вспоминает Давлетгильдеев. — Володя отставлял палку — я понимал, что ему тяжело стоять, но он все равно шел к этому полю. Я держу палку, Володя записывает стендап».
Несколько раз съемкам пытались помешать. Однажды когда Давлетгильдеев, Кара-Мурза и оператор Павел Филиппов завтракали в лобби отеля перед съемками, туда вбежали неизвестные и закидали политика яйцами.
Нападавшие тут же убежали. Кара-Мурза поднялся к себе в номер, чтобы вытереть лицо. Через пятнадцать минут, как вспоминает Давлетгильдеев, они уже ехали в такси на съемки, а через двадцать пять — записывали очередное интервью.
Неустановленное вещество
1 февраля 2017 года Владимир Кара-Мурза сидел в итальянском кафе «Руккола» в Климентовском переулке с другом, тогда членом регионального совета московского «Яблока» Кириллом Гончаровым. После этого Кара-Мурза пошел домой. На следующий день он должен был лететь в Штаты вместе со своей тещей Людмилой — на день рождения младшей дочери.
Но около пяти утра он проснулся в состоянии, очень похожем на то, что было в мае 2015-го. Кара-Мурза тут же позвонил жене.
«Они должны были выезжать в аэропорт буквально через два часа, — вспоминает Евгения. — Но Володя позвонил и сказал, что как-то странно себя чувствует, опять те же симптомы».
Евгения написала в фейсбуке Денису Проценко, который к тому времени стал главным врачом в ГКБ № 7 имени Юдина. Тот ответил: «Давайте мне его сюда, я сейчас соберу команду».
Оппозиционера удалось спасти, но нужно было снова ехать на восстановление в Штаты. В этот раз все проходило быстрее — по воспоминаниям Евгении, на это повлияло то, что врачи «уже знали, с чем имеют дело». Диагноз, который сразу поставили Кара-Мурзе, — «отравление неустановленным веществом».
Попытки Владимира Кара-Мурзы и его адвоката Вадима Прохорова заставить российские правоохранительные органы расследовать оба отравления ни к чему не привели — уголовное дело до сих пор не возбуждено.
Однако отравления расследовало ФБР.
«Некоторые образцы поступили в ФБР еще после первого отравления, — рассказывает адвокат Вадим Прохоров. — Еще в 2015 году, когда Владимира привезли в США. Они проводили некий анализ. И более того, накануне одного из Новых годов — то ли 2016-го, то ли 2017-го — Владимиру сообщили: видимо, к Новому году ему предоставят кое-какую информацию по поводу его отравления».
Однако вскоре ФБР отказалось передать Кара-Мурзе результаты исследования. Прохоров связывает это с визитом в Вашингтон главы ФСБ Александра Бортникова, главы ГРУ Игоря Колобова и главы СВР Сергея Нарышкина в январе 2017-го.
«После этого ФБР такие: „Нет наши анализы невнятны, ничего сказать не можем“, — рассказывает Прохоров. — По моим данным, было принято решение о размене — в чем-то навстречу пошли российские спецслужбы, а ФБР не стало публиковать результаты».
После этого Владимир Кара-Мурза подал на ФБР в суд.
«В Вашингтоне нашлась коллегия адвокатов, которая pro bono (бесплатно, — прим. „Медузы“) согласилась провести это дело, — рассказывает Прохоров. — После этого ФБР по решению суда кое-какие материалы рассекретило».
По его словам, многие страницы в документах были засекречены. Некоторые вещи, впрочем, были ясны: ФБР считало, что оба раза политика отравили, но чем именно — неизвестно.
К тому же из рассекреченных документов, по словам Прохорова, следовало, что вопрос отравления Кара-Мурзы действительно «был предметом переговоров Бортникова с ФБР». Однако в открытом доступе этих документов нет.
Расследование, которое в 2021 году совместно провели медиа Bellingcat и The Insider, установило: к отравлению Владимира Кара-Мурзы могли быть причастны те же сотрудники спецслужб, что и к отравлению Алексея Навального.
Посол свободной России
В марте 2019-го «Открытая Россия», где работал Кара-Мурза, объявила о самоликвидации — с целью защитить ее сотрудников от репрессий (впрочем, они все равно последовали).
После «Открытки», говорит Евгения Кара-Мурза, Владимир занимался тем же, чем и всегда: «Пробивал санкции, выступал на всех возможных площадках, продвигая идею о том, что Россия может быть другой — свободной и демократической. Боролся за политзаключенных».
28 июня 2019 года фонд «Свободная Россия» организовывал конференцию, на которой обсуждали вопрос — как бороться с кремлевской пропагандой, не нарушая принцип свободы слова. Владимир Кара-Мурза был одним из основных спикеров — и вскоре собирался перейти работать в фонд.
Через полчаса после окончания конференции сотрудники фонда узнали, что Генеральная прокуратура признала «Свободную Россию» «нежелательной организацией».
— Будем ли мы продолжать? — спросила председатель фонда Наталия Арно. — Не опасно ли это для тебя?
— Ну мы же уже договорились, конечно, — ответил Кара-Мурза. — Мы наметили столько программ. Я не боюсь.
В июле 2019-го он занял в «Свободной России» должность вице-президента. Кара-Мурза занимался продвижением персональных санкций и помощью политзаключенным — выступал на мероприятиях и конференциях, общался с западными чиновниками, ездил по регионам России.
«В 2019 году четыре правозащитные организации при поддержке „Мемориала“ издали большой доклад по политзаключенным в России — с рекомендациями по санкционным спискам, — говорит Наталия Арно. — Он сейчас как настольная книга в многих МИДах».
С самого начала работы, рассказывает Арно, «многие лидеры российской оппозиции называли [фонд] неформальным посольством продемократических сил на Западе. Когда мы встречались с МИДами разных стран, Госдепом США, все про это шутили. И в нашей команде Володя играл роль такого министра иностранных дел, посла независимой свободной России».
Но больше всего, как вспоминает Арно, Кара-Мурза гордился теми мероприятиями, которые делал в России, — «к примеру, в центре Сахарова, по политзаключенным».
В 2021 году, после того как в России ввели уголовную ответственность за сотрудничество с «нежелательными организациями», Кара-Мурзе все же пришлось покинуть «Свободную Россию».
«И я, и наш совет директоров — мы все говорили: „Или не езди в Россию, или уходи из фонда, это опасно“, — вспоминает Наталия Арно. — Он: „Нет-нет, Россия моя страна“. И когда в последний момент мы его поставили перед выбором, конечно, он выбрал работать в России. Я всегда понимала что это не наше желание с обеих сторон, чтобы он ушел. Это вынужденная мера».
После этого Арно и Кара-Мурза не раз общались. «Я всегда знала, что могу обратиться к Володе за помощью, за советом», — говорит Арно.
Кара-Мурза продолжил заниматься политикой и журналистикой в России. Работал старшим советником в международной правозащитной организации Human Rights First, вел программу «Грани недели» на «Эхе Москвы», писал колонки в The Washington Post, продвигал санкции против российских чиновников по всему миру и выступал в поддержку политзаключенных.
Говоря о Кара-Мурзе, многие из его знакомых упоминают его способность «усадить совершенно разных людей за стол переговоров». Однако, рассказывает Кирилл Гончаров, были те, с кем Кара-Мурза никогда не сотрудничал из принципа, — националисты и коммунисты.
Осенью 2021 года, во время выборов в Государственную думу, это стало причиной, по которой Кара-Мурза выступил против «Умного голосования» соратников Алексея Навального. Зампред московского «Яблока» Кирилл Гончаров вспоминает:
Когда «Умное голосование» поддерживало коммунистов, он очень сильно сердился. Говорил, что он не может проголосовать за условную Елену Шувалову, которая требует поставить памятник Сталину. И он был прав — все эти коммунисты поддержали специальную военную операцию. В этом смысле Владимир был гораздо прозорливее и вдумчивее многих. Он всегда говорил, что цель не оправдывает средства. Всегда напоминал, что по принципу «цель оправдывает средства» работали большевики.
О своем конфликте со сторонниками «Умного голосования» сам Кара-Мурза говорит так: «Ваш вопрос напомнил мне о выпуске программы „Куклы“ на НТВ в 1995 или 1996 году, когда набирали силу коммунисты. Там Гайдар с Явлинским на лесоповале пилят двуручной пилой бревно, и один другому говорит: „Ну вот мы и объединились“. Сегодня те, кто были по разную сторону дискуссий об „Умном голосовании“, сидят в соседних СИЗО и колониях, поэтому спор кажется несколько забавным».
На нежелание Кара-Мурзы поддерживать коммунистов во многом повлияла история его семьи. Два прадеда Кара-Мурзы были расстреляны как «шпионы» и «враги народа» при Сталине. Дед — арестован в 1937 году за «контрреволюционную деятельность». Наказание он отбывал в Амурлаге и Дальлаге.
«Кроме того, я историк по образованию и хорошо знаю, что партия коммунистов сделала с моей страной. Никогда, ни при каких обстоятельствах, ни из каких тактических соображений я не смогу поддержать партию, которая гордится этим своим прошлым и лидеры которой каждое 5 марта [в годовщину смерти Сталина] исправно несут цветочки на могилу палача. Совесть важнее любой политической тактики», — пишет Кара-Мурза «Медузе».
Такая принципиальность, считает Алексей Венедиктов, не идет Кара-Мурзе на руку, когда дело касается его политической карьеры. «В этом его упертость и ограниченность как политика — он делает ставку на нравственные и символические вещи, пренебрегая во многом реальной циничной, грязной работой», — говорит Венедиктов. В разговоре с «Медузой» он подчеркивает, что очень немногие политики могут успешно совмещать «морально-нравственные устои, неприятие компромисса и цинизм».
«Я не могу согласиться с расхожей фразой о том, что „политика — грязное дело“, — пишет „Медузе“ Владимир Кара-Мурза. — Она такая, какой ты ее делаешь. И я видел, как можно говорить то, что думаешь; выполнять то, что говоришь; оставаться верным принципам, как бы неудобно, невыгодно или опасно это ни было. Как это всегда делал Борис Немцов».
Еще одна особенность Кара-Мурзы как политика, замечает Венедиктов, в том, что он «никак не популист». «Занимаясь политикой, он не был подвержен влиянию в том числе и народных масс. И когда ему казалось, что народ думает неправильно, а он думает правильно, он действовал, как он думает», — рассуждает Венедиктов.
Говоря об этом, он сравнивает Кара-Мурзу с Егором Гайдаром — тот тоже «не очень сильно любил общаться с народом». Кара-Мурза, по мнению Венедиктова, «такой инфраструктурный человек, скорее организатор, лоббист, и очень успешный».
«Он не площадной политик, — считает Венедиктов. — Есть политики, которые не выходят на площадь, но эту площадь организовывают. Вот это Владимир Кара-Мурза».
«Уматывай из страны»
Алексей Венедиктов вспоминает, что из-за Кара-Мурзы «Эхо» неоднократно получало «сигналы» от властей: «Это обычные разговоры — „зачем тебе, он не очень талантливый, он английский подданный, зачем тебе английский подданный“, „Эхо объявят иностранным агентом“. Но я же понимаю, зачем такое говорится. Такие сигналы были — намек, что ему лучше быть не в стране, а „Эху“ лучше держаться от него подальше».
24 февраля, когда Россия начала войну с Украиной, Владимир Кара-Мурза был в Москве. Вскоре он уехал в Штаты на день рождения старшей дочери — 8 марта ей исполнялось шестнадцать лет. С семьей политик провел, по воспоминаниям Евгении, пару недель.
28 марта Владимир Кара-Мурза, проездом находившийся в Лондоне, ужинал в ресторане Chiconeʼs с Биллом Браудером. Браудер выпускал новую книгу и хотел, чтобы Кара-Мурза выступил на ее презентации в Вашингтоне.
— Да, конечно, — ответил тот. — Но сперва я поеду в Россию.
Как вспоминает сам Браудер, он был шокирован его ответом. В первые месяцы войны Россию покинули, по разным оценкам, минимум 150 тысяч человек. Среди них было множество политиков, журналистов и активистов — от Александра Невзорова до Марии Алехиной.
— Тебе не надо туда ехать, — говорил Браудер. — Тебя могут убить.
Кара-Мурза стоял на своем — объясняя, что как российский политик он должен быть в России.
— Хорошо, — сказал Браудер. — Почему бы тебе не подождать три месяца, а потом вернуться?
Владимир ответил, что не хочет ждать.
«Я был очень расстроен, — рассказывает Билл Браудер о своих ощущениях от того ужина. — Я ничего не мог сделать».
О похожих разговорах говорят и другие люди в окружении Кара-Мурзы. Заместитель председателя московского «Яблока» Кирилл Гончаров созванивался с Владимиром Кара-Мурзой в начале марта — сразу после того, как его отпустили из-под административного ареста якобы за призыв на антивоенные митинги.
Гончаров хотел посоветоваться с Кара-Мурзой — стоит ли ему уезжать из страны. Кара-Мурза рекомендовал это не делать: «Это наша страна, а не страна каких-то чиновников и силовиков».
Зная о желании Кара-Мурзы возвращаться в Россию во что бы то ни стало, друзья не раз предупреждали его: это может быть опасно. Венедиктов:
Надо понимать, что Володя Кара-Мурза — это «закон Магнитского». Этого ему никто не забыл и никто не простил. Все о его деятельности знали, и в Кремле, и на Лубянке. «Закон Магнитского» — это такая красная тряпка для быка, так сказать, первый санкционный акт, и автор его в большей степени Володя Кара-Мурза, Борис [Немцов] все-таки был внутри, а Володя снаружи.
Каждый раз, когда он приезжал в Россию, еще когда папа его был жив, я говорил: «Немедленно уматывай из страны». Я ничего не знал, мне никакие угрозы не передавали, но я понимал: он враг власти.
Узнав, что Кара-Мурза собирается вернуться в Россию и после начала войны, Венедиктов позвонил ему и сказал: «Ни в коем случае. Ты просто не понимаешь уровень накала».
— Я должен быть в стране, я же журналист, — ответил Кара-Мурза.
— Какой ты журналист? Ты политический деятель. Оппозиционный деятель. Ты для них второй после Навального. С момента «закона Магнитского», друг Немцова, и прочее, и прочее.
— Нет, я приеду.
Когда Кара-Мурза все-таки вернулся, они с Венедиктовым встретились. Тот сказал политику: «Володь, не имеет значения, что ты делаешь сейчас. Имеет значение то, что те люди, которых ты задел „законом Магнитского“, очень мстительные. И сейчас у них после начала спецоперации развязаны руки. Сейчас беспредел силовиков. Ты должен уехать».
Оппозиционер ответил, что подумает.
«Мы с Владимиром много обсуждали вопрос его безопасности», — рассказывает «Медузе» политик Дмитрий Гудков. Сам Гудков уехал из России летом 2021 года, после того, как стал подозреваемым по уголовному делу. «Я понял, что моя отсидка ничего не даст ни мне, ни стране и это будет просто… все мы будем дальше через запятую после Навального», — говорит Гудков.
Кара-Мурза, по его словам, относился к возможным рискам так: «Ну что делать, если меня посадят». Гудков продолжает:
Я ему: «Хорошо. У тебя что, здоровье хорошее? Нет. Тебя два раза травили. Это приведет к революции какой-то немедленной? Нет, не приведет. Ты же нужен как дипломат прекрасный».
Вы бы знали, сколько людей ему это в разных тонах говорили. Он взрослый человек, имеет право на свой поступок, его поступок храбрый, ничего не не скажешь. Но… не знаю. Я жалею, что нам не удалось его убедить.
Во многом, замечает он, желание Кара-Мурзы раз за разом возвращаться в Россию было связано с убеждением, что он не имеет морального права заниматься российской политикой, находясь за рубежом.
«Такой он, очень сентиментальный Володя, — говорит Гудков. — Когда к нему приходили комментаторы в соцсетях — „не надо нас учить из-за бугра“, — он очень сильно переживал. <…> Он из-за этого все время стремился приехать, будто бы какой-то комплекс вины. Ему нужно было всем доказать, что он не боится. Хотя никто и не сомневался».
В начале 2022-го Кара-Мурза тоже был намерен заниматься политикой.
«В последние месяцы мы обсуждали осеннюю муниципальную кампанию в Москве, — рассказывает Кирилл Гончаров. — Он был сторонником участия в выборах, какими бы они ни были. Я посмеивался: „Володь, какие муниципальные выборы?“ А он до последнего очень убежденно говорил, что надо участвовать всем». «Медузе» Кара-Мурза объясняет:
Выборов — в подлинном значении этого слова, как способа в свободных и конкурентных условиях выбрать (и сменить) власть — в России нет уже больше двадцати лет. И это не мое оценочное мнение, почитайте отчеты наблюдателей Совета Европы и ОБСЕ. В последний раз они признали парламентские выборы в России в целом свободными и честными в 1999 году, президентские — в 2000-м (и с этим можно было бы поспорить, но уже после этого точно нет).
Поэтому единственный смысл этого действа с заранее запрограммированным результатом — выразить позицию, представить альтернативу, дать людям мирную, легальную и безопасную возможность сказать власти «нет».
Много лет назад, вспоминает Кара-Мурза, он был в музее кельнского гестапо. Среди экспонатов там был избирательный бюллетень «с какого-то из многочисленных плебисцитов тридцатых годов о доверии фюреру». В бюллетене карандашом был поставлен крестик в графе «Нет».
«Я смотрел на этот бюллетень и думал, что человек, который поставил этот крестик, конечно, не изменил ход истории — но на его или ее совести нет тех страшных преступлений, которые совершались от имени большинства. Вот такой же возможностью сказать „нет“ я в последние годы считал участие в так называемых выборах», — говорит оппозиционер.
Дело
На одной из встреч весной 2022 года Кирилл Гончаров и Владимир Кара-Мурза пили вместе кофе — и за соседним столиком увидели мужчину, который показался им подозрительным. Политики, подумали, что это «эшник».
«Он был в такой свойственной для силовиков форме — в кожаной куртке, с борсеткой. Такой, знаете, крепкий человек с короткой стрижкой, — рассказывает Гончаров. — Мы посмеивались, что даже в кафе за Владимиром следят и не дают ему спокойно попить кофе. Со мной, с моими друзьями и коллегами он всегда был, наверное, самым оптимистичным человеком. Всегда нас подбадривал и просил, чтобы мы держали нос по ветру. Любил повторять — самая темная ночь перед рассветом».
Вскоре, 12 апреля, Владимир Кара-Мурза давал интервью телеканалу CNN. «Режим, который сейчас у власти в нашей стране, не просто коррумпированный, не просто клептократический, не просто авторитарный. Это режим убийц, — сказал он. — Это важно говорить вслух. И невероятно трагично то, что большинство западных лидеров открыли на это глаза только после того, как Владимир Путин развязал войну прямо посреди Европы».
Через несколько часов Кара-Мурзу задержали у его дома в Москве. Припарковав машину под своим балконом, он, как позже вспоминал в речи в суде, увидел — к нему бежали пять сотрудников полиции в черной форме и шапках. На просьбы представиться и объяснить, что происходит, никто не ответил. У политика отобрали телефоны. На его просьбу позвонить жене и адвокату ответили отказом.
Кара-Мурзу увезли в Хамовнический ОВД. После того как адвокату Вадиму Прохорову удалось выяснить, где находился Кара-Мурза, они с Гончаровым провели у дверей ОВД несколько часов. В ОВД объявили план «Крепость», который обычно вводят при чрезвычайных ситуациях и на учениях. Сотрудники ОВД категорически отказывались признавать, что оппозиционер там.
В тот же день политика арестовали на 15 суток по обвинению в «неповиновении полиции». В рапорте было написано, что он «вел себя неадекватно, изменил траекторию движения», увидев полицейскую машину у своего дома.
Пока Кара-Мурза отбывал этот арест, он успел написать колонку в газету The Washington Post, текст которой передал через адвоката. Статья вышла под заголовком «Россия будет свободной. Никогда не был уверен в этом так, как сегодня».
Через десять дней, утром 22 апреля, Владимира Кара-Мурзу перевезли из спецприемника в головной офис Следственного комитета в Техническом переулке — по словам Прохорова, традиционно занимающийся «самыми громкими и опасными делами».
Оказалось, что еще в день задержания, 12 апреля, в отношении Кара-Мурзы завели уголовное дело — по обвинению в распространении «фейков о специальной военной операции». Основанием стало выступление политика от 15 марта в палате представителей штата Аризона.
«Мы все видим, что Владимир Путин делает с Украиной, — сказал тогда Кара-Мурза. — Кассетные бомбы в жилых районах, бомбежка роддомов, больниц, школ — все это военные преступления».
В Следственном комитете Владимира попытались допросить, он отказался. Тем же вечером в Басманном суде судья Елена Ленская, выносившая решение по делу Кирилла Серебренникова, избрала меру пресечения: СИЗО до 12 июня. Позже срок продлили еще на два месяца.
В одиннадцать вечера Кара-Мурзе предъявили обвинение. Тогда же Минюст внес его в реестр «иностранных агентов».
К Басманному суду политика пришли поддержать несколько человек, вспоминает Кирилл Гончаров: «Если бы Владимира арестовали год-два назад, то у суда было бы очень много людей, поддерживающих его. Но его арестовали в тот момент, когда многие уехали и многие боятся. Было удручающе видеть всего восемь-десять человек».
В зале суда Кара-Мурза сам подбадривал тех, кто пришел его поддержать.
«Мы на суде [по избранию меры пресечения] шутили. Я ему говорил: „Видишь, Володь, вот выборы пообсуждали“. Он продолжал настаивать на своем: нет, мол, надо биться в стену», — рассказывает Гончаров.
* * *
В письмах близким из СИЗО Владимир Кара-Мурза замечает, что чувствует себя, словно попал в диссидентские мемуары.
Историю думской монархии начала XX века, на которой Кара-Мурза специализируется как историк и о которой написал книгу «Реформы или революция», он сравнивает с 1990-ми: «Такой же период упущенных возможностей».
«А вот между диссидентским движением в СССР и сегодняшним оппозиционным движением в России — просто поразительные параллели, — пишет Кара-Мурза „Медузе“. — Я недавно перечитывал мемуары сразу нескольких известных диссидентов — Щаранского, Буковского, Орлова. Почему-то потянуло (теперь понимаю почему); сейчас не могу избавиться от ощущения, что нахожусь внутри книги».
Главная параллель, считает Кара-Мурза, — «изначальный нравственный посыл. Невозможность молчать»:
Нежелание быть соучастником преступлений, которые власть совершает как бы от имени всего народа. «Весь народ минус я — это уже не весь народ», — так объясняла свой выход на демонстрацию против «всенародно одобряемого» вторжения в Чехословакию [в 1968 году] поэтесса Наталья Горбаневская. И добавляла, что для нее эта демонстрация была поступком эгоистическим — «хотела иметь чистую совесть».
Этот диссидентский посыл — не становиться молчаливым соучастником преступлений — очень актуален для нас в России в последние годы, и особенно в последние четыре месяца.
Еще один общий момент — «кажущаяся безнадежность борьбы»:
Почти все советские диссиденты, с которыми я общался, говорили, что никакой надежды на победу не было и не могло быть. Императив был всегда личным и нравственным: оставаться гражданином, быть верным себе, жить не по лжи.
Но в итоге — хотя, разумеется, в крушении коммунистического режима было множество факторов, от экономического кризиса до позорной Афганской войны, — именно диссиденты сыграли важнейшую роль по делегитимизации советской власти в глазах населения страны. Потому что правда всегда делегитимизирует ложь.
Для меня урок диссидентского движения в СССР — один из самых оптимистичных в истории. Он о том, что даже горстка людей, «вооруженных» только словом и готовых отстаивать свое достоинство, способна оказаться сильнее тоталитарной машины.
Это знание, говорит Кара-Мурза, помогает ему сохранять оптимизм: «Даже в тех условиях, в которых я нахожусь». Вторая вещь, которая помогает, — историческое образование: «Все это уже было и заканчивалось. Причем часто внезапно. И царская власть в марте 1917-го, и советский режим в августе 1991-го — в буквальном смысле за три дня».
Одна из фраз, которую любили советские диссиденты и которая очень нравится Кара-Мурзе, — «самая темная ночь перед рассветом»: «Над ними смеялись, когда они это говорили [незадолго до распада СССР], а они оказались правы».
Эту же фразу сам оппозиционер повторяет в переписках с друзьями — раз за разом.
Ирина Щербакова