В России теперь будут меньше смотреть ютьюб? Куда могут уйти авторы каналов? И как замедление скажется на контенте? Обсуждаем с Дмитрием Колезевым: он ведет канал на полмиллиона подписчиков и изучает аудиторию политических ютьюберов
В России теперь будут меньше смотреть ютьюб? Куда могут уйти авторы каналов? И как замедление скажется на контенте? Обсуждаем с Дмитрием Колезевым: он ведет канал на полмиллиона подписчиков и изучает аудиторию политических ютьюберов
Журналист Дмитрий Колезев с ноября 2023 года отслеживает аудиторию российских общественно-политических медиа, независимых журналистов, активистов и блогеров, которые ведут каналы на ютьюбе. Эти данные он публикует в проекте YouScore. У Колезева есть и свой собственный ютьюб-канал, где он комментирует новости и берет интервью. «Медуза» расспросила журналиста о том, сказалось ли уже замедление ютьюба на просмотрах, как теперь будут зарабатывать авторы каналов и что будет с российским ютьюбом, если властям все же удастся закрыть доступ к нему для аудитории внутри России.
Аудиоверсию интервью слушайте на «Радио Медуза»
— По вашим данным, за последние две недели просмотры российских общественно-политических каналов выросли — несмотря на замедление ютьюба. С одной стороны, это наверняка связано с новостными поводами — обменом политзаключенных на шпионов и наступлением ВСУ в Курской области. Вы видите какие-то другие факторы? Может быть, прирост дает аудитория за пределами РФ?
— Я думаю, что пока интерес к информационным поводам, в первую очередь к событиям в Курской области, перекрывает эффект от торможения ютьюба. Но предполагаю, что торможение все равно должно привести к сокращению просмотров. Люди сталкиваются с тем, что ютьюб не загружается или загружается медленно, кто-то из них смотрит его меньше по этой причине. Наверняка на это и расчет [российских властей]. Но пока с момента объявления о торможении мы видим только рост — каждую неделю.
Это было еще до [наступления ВСУ в] Курской области. Каждую неделю был какой-то небольшой рост, а за последнюю неделю сумма всех просмотров выросла примерно на 30% — это довольно много. Большое количество людей снова бросилось читать новости про войну, смотреть стримы, эфиры. Я по своему каналу тоже вижу, что интерес к этому большой.
По географии аудитории у себя на канале я не вижу каких-то значительных изменений, чтобы сказать, что, например, пришло очень много людей из каких-то других стран. За последнюю неделю: Россия — 60%, Украина — 6,5%, Казахстан — 3,5%, Германия — 2,7%, Беларусь — 2,6%. [Доля] России стала чуть меньше, чем раньше, — если посмотреть, например, в среднем за последний год, то на Россию приходилось 72%. То есть какое-то снижение просмотров из России, видимо, есть, но, наверное, это чуть-чуть компенсировалось Украиной, которая активнее смотрит про Курскую область. Пока это снижение не критическое.
— Можно ли выделить какие-то более долгосрочные тренды по аудитории российских общественно-политических ютьюб-каналов? За последние два с половиной года эта аудитория выросла?
— У нас [в проекте YouScore] есть статистика только с ноября прошлого года, а сравнивать нынешние показатели лучше было бы с таким же периодом, то есть с июлем 2023-го. Очень сильно сказывается лето: с мая у всех меньше просмотров, но это, как мне кажется, традиционная штука для летних месяцев.
В целом тренд, по моим воспоминаниям, достаточно волнообразный. Он зависит и от сезона, и от каких-то громких новостей: например, случается теракт в «Крокусе» — и у всех сразу растут просмотры.
— Сейчас много говорят об усталости от новостей, о выгорании в новостном потреблении. Это показывают и некоторые социологические исследования. Как я понимаю, в численности аудитории это незаметно, но насколько это серьезный фактор, на ваш взгляд, и может ли он еще сказаться на российском ютьюбе? Наблюдаете ли вы это у аудитории своего канала?
— Усталость от новостей, особенно от военных, безусловно, происходит. Это видно и по просмотрам тех людей, которые специализируются на военных новостях, — например, Майкла Наки. Его ролики в 2022-м и 2023-м собирали ближе к миллиону просмотров, а потом стали собирать ближе к полумиллиону. У Максима Каца, насколько я помню, тоже снизились цифры просмотров в среднем на каждый ролик. У него тоже раньше стабильно был миллион или даже больше, а потом просмотры упали до сотен тысяч.
Эффект уставания от новостей очевиден, мы [журналисты] это наблюдаем и по просмотрам, и по самим себе: мы знаем, что сложно все время оставаться в состоянии стресса, связанного с новостями, очень остро их воспринимать, постоянно следить за ними. Но опять же во время каких-то громких событий у людей все равно включается режим потребления новостей и большие просмотры возвращаются.
— Многие независимые журналисты, медиа и политики сделали в последние годы ставку именно на ютьюб. Как ее можно промежуточно оценить? Была ли она оправданна?
— Мне кажется, это не то чтобы была осознанная ставка и люди выбирали между какими-то еще платформами и форматами и ютьюбом. Просто ютьюб — это платформа, на которой самая большая аудитория и лучший рекомендательный алгоритм, который позволяет быстро набирать аудиторию без рекламных бюджетов, без дополнительного промо, просто контентом. Работать там чрезвычайно эффективно.
Да, есть телеграм, но в нем нет [настолько эффективного] рекомендательного механизма, поэтому там сложно собирать новую аудиторию. Плюс вы все равно ограничены форматом текста, а люди в наше время охотнее потребляют видео. Поэтому ютьюб был, по-моему, единственным возможным выбором. Действительно, в него было вложено много ресурсов, сил. И я думаю, что они в любом случае оправдались, потому что с 24 февраля 2022 года у российских медиа, несмотря на блокировки сайтов и на разные ограничения, оставался контакт с большой российской аудиторией — и остается до сих пор. Мы не знаем, что будет через несколько недель или месяцев, насколько будут успешными эти блокировки [и замедление]. Но я думаю, что то, что мы почти три года могли общаться со своей аудиторией, это уже немало. В этом смысле ставка на ютьюб уже сработала.
Как это будет работать дальше и не окажется ли, что эти ресурсы были потрачены зря? Во-первых, уже не зря, а во-вторых, в любом случае даже при эффективной блокировке какая-то часть аудитории останется, какая-то, вероятно, перейдет за брендами, к которым они привыкли на ютьюбе, на другие платформы. Может быть, авторы перейдут в телеграм и будут что-то активнее делать там, или в инстаграме, или еще где-нибудь.
Когда я принимал решение, что я буду активнее заниматься ютьюбом, я, конечно, думал про угрозу блокировки, которая висела с 2022 года — и все ее понимали. Но я для себя так отвечал на этот вопрос: я работаю не только на ютьюб-канал, но и на личный медиабренд, я собираю собственную аудиторию. И эта аудитория (или, по крайней мере, ее часть) в случае блокировки пойдет за мной на какую-то другую платформу. Поэтому эта работа все равно была небесполезной, достаточно эффективной. Спасибо ютьюбу за то, что в нынешних условиях он стал для российских медиа таким большим спасательным плотом, на котором мы все плыли и пока еще продолжаем плыть.
— Если мы попытаемся чуть подробнее представить себе этот плохой сценарий, в котором российским властям удастся существенно затруднить доступ к ютьюбу для аудитории в России, как именно будет происходить этот переход на другие платформы, который вы уже упомянули? Как вы это видите?
— Мне понравились слова, которые недавно написала Люба Соболь: пока и авторы, и аудитория остаются на ютьюбе, так что раньше времени бежать с ютьюба не стоит. И не стоит давать аудитории понять, что можно прожить без ютьюба. Лучше как можно дольше пытаться удерживать людей на ютьюбе своим контентом. С другой стороны, конечно, я тоже думаю про плохой сценарий. Вероятно, видео нужно будет делать меньше, а каких-то других форматов — текстов или аудио — больше.
— А что насчет какого-нибудь альтернативного видеохостинга вроде Vimeo? Про Rutube и «ВКонтакте» я даже не спрашиваю.
— Это можно было бы обсуждать, но мы же на 100% понимаем, что на российских платформах все независимые медиа будут заблокированы через секунду. Вот мы сейчас наблюдаем небольшой скандал по поводу того, что даже [прокремлевский публицист] Егор Холмогоров не смог загрузить какую-то свою лекцию на Rutube, потому что тот не прошел модерацию. То есть, оказывается, чтобы загрузить ролик, ты должен предварительно пройти цензуру. Понятно, что с этим никто работать не сможет, — и в VK, и в «Дзене» точно так же: по щелчку пальцев все будет заблокировано. Поэтому тратить силы на то, чтобы там что-то делать, нет никакого смысла.
Западные платформы, тот же Vimeo, тоже будут очень быстро заблокированы российскими властями. И там нет такого алгоритма [как в ютьюб], они не настолько удобны и так далее. В общем, лучше ютьюба человечество пока что ничего создать не смогло, и вряд ли что-то будет хорошо работать в России.
Скорее, надежда на то, что какие-то существующие платформы, типа телеграма например, начнут как-то внутри себя развивать видео, учитывая складывающуюся ситуацию. Может быть, придумают какой-то внутренний видеохостинг с рекомендательным алгоритмом или что-то еще. Либо придется возвращаться в тексты, в аудио, больше работать в этом ключе, хотя это, конечно, при всех моих любви и уважении к текстам и аудио, определенный шаг назад. Потому что человечество смотрит видео, а мы вернемся в нулевые и будем писать тексты. Статьи — это классно, но мы понимаем, что есть мировой тренд, и люди, нравится нам это или нет, смотрят видео.
— Кажется, что попытки российских властей ограничить доступ к ютьюбу могут сузить аудиторию общественно-политических каналов не только в количественном смысле: грубо говоря, люди с меньшей вероятностью случайно увидят видео про войну или репрессии в России, которые им подкидывали алгоритмы. И в этом смысле ютьюб уже не позволит достигать аудиторию с не оппозиционными и не антивоенными взглядами. Вы видите такие риски?
— Да, конечно, такой риск есть — и очень высокий. Одно из преимуществ ютьюба в том, что там независимые, оппозиционные каналы, даже очень популярные, по сей день продолжают набирать аудиторию. То есть они все еще не достигли своего потенциала. Продолжают расти и маленькие каналы, люди все еще запускают что-то новое и набирают аудиторию.
И конечно, одно из главных преимуществ ютьюба в том, что там есть аудитория любых политических взглядов. Есть люди, которые заходят посмотреть видео про то, как поменять какие-нибудь детали в своем автомобиле, как укачать ребенка или как приготовить суп. И [тут] мы со своим контентом, который представляет собой независимую журналистику или несет какие-то определенные ценности, до этих людей потенциально можем достучаться.
Судя по комментариям под роликами, такое нередко происходит. Там часто бывают люди, которые явно не согласны, например, с тем, что война России против Украины — это зло, они начинают спорить, и это уже хорошо, потому что это все равно какая-то коммуникация с ними. Может быть, посмотрев три-четыре ролика, кто-то из них если не будет переубежден, то как-то скорректирует свою позицию, о чем-то задумается. По крайней мере, у людей есть доступ к альтернативной точке зрения, помимо российской пропаганды, — мне кажется, это замечательно.
Самый главный, как я думаю, расчет российских властей — в том, что замедлением они не пытаются увести с ютьюба нашу постоянную аудиторию, которая, скорее всего, включит VPN и продолжит нас смотреть всеми правдами и неправдами. Они пытаются увести с ютьюба людей, которые не очень погружены в политику, но иногда могут посмотреть какие-то политические ролики. И если эти люди уйдут, то экосистема российского ютьюба ужмется в разы — наверное, раз в десять, потому что, по статистике поисковых запросов, которую приводит Mediascope (не знаю, насколько она корректная, но тем не менее), политический контент на ютьюбе ищут 5% пользователей. Пускай даже 10% — а я думаю, что это примерно так, — если останутся эти 10%, а остальные 90% уйдут, экосистема русского ютьюба все равно сломается, потому что на одном политическом контенте это все ехать не может.
Даже те же люди, которым нравится политический контент, все равно смотрят на ютьюбе не только его, но и еще что-нибудь. А если этого чего-нибудь не будет, потому что нет другой аудитории, то, скорее всего, и политический контент они постепенно будут смотреть меньше. То есть мы будем бороться за очень сильно сокращающуюся аудиторию, а не получать новую. Это пессимистичная картина.
Конечно, надо бороться до последнего и надеяться на то, что даже не политизированные люди будут ставить VPN, чтобы продолжать смотреть полезные или интересные ролики, и таким образом широкая аудитория будет сохраняться. Но в целом, конечно, я как автор встревожен тем, что может произойти.
— Вы или ваши коллеги — авторы ютьюб-каналов ведь как-то пытались достучаться до YouTube или Google, попросить о каком-то содействии? Есть ли отклик?
— Такие попытки точно предпринимались в последние два с половиной года. Я знаю про несколько инициатив, когда наши с вами коллеги писали какие-то письма в Google, и даже я, кажется, подписывал какое-то коллективное письмо.
Формировались какие-то инициативные группы для того, чтобы взаимодействовать с Google, люди пытались донести до европейских и американских законодателей и разных полисимейкеров, как ютьюб важен [для россиян], пытались объяснять Google, что «если вдруг вас начнут блокировать в России, то вы, пожалуйста, сопротивляйтесь». Какой-то заметной ответной реакции, насколько я знаю, не было — такой, чтобы там в YouTube подмигнули и сказали: «Да, мы знаем, держитесь, мы будем бороться до последнего». Такого, насколько я знаю, нет, да и вообще какой-то коммуникации не произошло.
— А вы сами хотели бы, чтобы какой-то отклик был? Или все это бесполезно, ведь это просто не дело корпорации Google, тем более что российский рынок для нее в финансовом смысле ничего не значит?
— Да, российского рынка для них сейчас вообще не существует: компания [Google] обанкрочена в России, на нее навешаны долги, они вывезли сотрудников, ютьюб не монетизируется в России. Они [в компании] тратят деньги на поддержание своей системы, но ничего не зарабатывают. То есть на России они теряют деньги, и уже достаточно долго. И огромное спасибо YouTube, что они еще продолжают работать в России.
Я, если честно, не знаю, что бы они могли сделать [в ответ на замедление и блокировку]. Пригрозить публично российским властям: «Мы вам отключим Android, и у вас все телевизоры на Android перестанут работать, если вы выключите ютьюб»? Я не знаю.
Так как я подписывал все эти письма, обращался к ним, то, конечно, мне бы хотелось, чтобы какая-то коммуникация происходила и какая-то реакция была — любой диалог лучше, чем его отсутствие. Может быть, вместе бы удавалось разрабатывать способы противодействовать этому торможению. Может быть, YouTube давал бы нам какие-то подсказки, как лучше с этим бороться, как более эффективно использовать те же VPN и так далее. Но этого, насколько мне известно, нет. Поэтому все пытаются решать эти проблемы самостоятельно.
— Вы только что упомянули монетизацию, которой в России у ютьюба, как известно, больше нет. При этом большинство зрителей у общественно-политических каналов — из России. Размещение рекламы затруднено из-за репрессивных законов — что тогда остается? Гранты? Но и их становится все меньше. Как выживать российскому общественно-политическому ютьюбу в смысле финансирования?
— На самом деле с финансированием все не так плохо. Есть довольно много каналов, которые, насколько я понимаю, выживали своими силами, без внешнего финансирования — я имею в виду без грантов. Какие-то, конечно, используют гранты, особенно крупные медиа с большими студиями, кучей сотрудников — им просто не выжить своими силами при нынешней экономике ютьюба.
Но, скажем, тот же Майкл Наки, у которого, насколько я знаю, условно три человека работает, по количеству просмотров иногда бывает сопоставим с «Дождем». У Наки поменьше цифры, но тем не менее одного порядка. У небольших каналов и расходы на производство очень небольшие, то есть они могут сами себя обеспечивать и даже неплохо зарабатывать для своих владельцев и сотрудников.
Какие сейчас источники монетизации? Первый — это монетизация самого YouTube, которая сохраняется для иностранных зрителей, и эти процентов 30–40 или 25 (в разные месяцы по-разному) иностранных зрителей все равно приносят какие-то деньги. Например, у моего канала, где суммарно у всех роликов около 7–10 миллионов просмотров месяц, примерная монетизация — 2,5 тысячи евро, что-то около того. Это для понимания масштабов.
Плюс к этому деньги донатеров, потому что практически все каналы собирают донаты, и у многих популярных авторов есть сообщество постоянных зрителей, которые через Patreon, Boosty и другими способами отправляют каждый месяц по 5–20 долларов. Ну и есть рекламные интеграции.
Действительно, закон об «иноагентах» их очень сильно срезал, но сейчас кое-какие рекламодатели вернулись. В основном это компании, которые не связаны с Россией: иностранная недвижимость, компании по легализации за рубежом, — то есть те, кто не ведет бизнес в России, не боится штрафов. Они продолжают размещаться. В целом даже сейчас экономика сходится. Плюс кто может получить какие-то гранты, наверное, их получает. Но вообще, одно из преимуществ ютьюба в том, что здесь можно по-прежнему зарабатывать себе на жизнь.
Его фишка в том, что людям не нужно очень дорогое производство, они даже любят кустарность, крафтовость, ламповость. Для зрителей когда человек сидит у себя на кухне с ноутбуком и рассказывает им какие-то важные новости, часто бывает интереснее, чем когда они видят большую студию, профессиональный свет и все такое. Они больше на это отзываются.
Прямой зависимости между стоимостью контента и количеством просмотров на самом деле нет. Есть такие сатирические каналы вроде «Обманутого россиянина» или «Антон Хардин», «ШАРФ», где производство вообще копеечное: контент там построен на том, что автор показывает какие-то новости и в маленьком окошке в углу их как-нибудь ехидно комментирует. И там миллионы просмотров! Они могут соперничать с самыми крупными новостными каналами с дорогим производством. Я подозреваю, что производство контента там стоит тысячу долларов или две в месяц — а заработки достаточно большие даже на монетизации.
— А может ли замедление ютьюба в России как-то сказаться на финансовой ситуации?
— По идее, непосредственно на монетизацию ютьюба это должно влиять меньше, потому что российские зрители и так не монетизируются. И даже наоборот: часть из них включает VPN и вроде бы им начинает демонстрироваться иностранная реклама. То есть они, по идее, должны даже приносить деньги. И некоторые ютьюберы считают, что мы заработаем даже больше, потому что нас будут больше смотреть через VPN.
Но надо учитывать, как работает алгоритм ютьюба, и смотреть на это на более длинной дистанции. Предположим, мой канал потеряет процентов 10–20 своей аудитории из России. Возможно, алгоритм ютьюба увидит, что меня стали меньше смотреть, и начнет меньше рекомендовать мои ролики другим зрителям — и не только в России. Возможно, просмотры в целом упадут — и в конечном счете заработок получится меньше. Тут очень трудно предсказывать, потому что алгоритм ютьюба довольно сложная штука. Судя по тому, что говорят разные эксперты, и по разным интервью представителей самого YouTube, они в компании сами не до конца понимают, как сработает алгоритм в той или иной ситуации. Предсказать это практически невозможно.
Кроме того, есть донатеры, которые поддерживают авторов, потому что те им нравятся, но, наверное, часть мотивации донатеров еще и в том, что эти авторы обращаются к широкой российской аудитории, что-то до этой аудитории доносят. Если эта аудитория сокращается, то у таких донатеров может быть меньше мотивации продолжать поддержку. И точно так же у организаций, которые дают гранты: если они увидят, что аудитория сокращается, они тоже, возможно, скажут, что им это менее интересно.
Но мне кажется, что с грантами все немножко по-другому устроено. Насколько я понимаю эту систему, там все работают довольно длинными циклами, то есть бюджеты выделены на год-два или сколько-то лет вперед. Так что я думаю, что ютьюб-каналы, которые получают гранты, наверняка будут дальше по инерции получать это финансирование — по крайней мере, до того момента, пока не появится альтернативы.
— Выбор, кому отдать гранты, наверное, все же есть — ведь многие СМИ из разных стран тоже работают в изгнании и нуждаются в финансировании — скажем, медиа из Ирана…
— Или Афганистана, да. Такое может быть, и это, наверное, угрозы для независимых российских медиа, которые стоит иметь в виду. И так, насколько мне известно, в последние пару лет только и разговоров о том, что донорская поддержка будет сокращаться, и это может сильно сказаться на российских независимых медиа, и торможение или блокировка ютьюба могут этот процесс ускорить и усугубить.
— Обобщения — дело неблагодарное, но в той мере, в какой можно измерить среднюю температуру по больнице, нет ли у вас ощущения, что в погоне за аудиторией многие российские ютьюберы жертвуют качеством и, грубо говоря, занимаются кликбейтом: все эти кричащие обложки и заголовки, эксперты, которые подменяют анализ лозунгами, и так далее. Вы видите такую проблему?
— Такое есть, безусловно. Но я бы не сказал, что это какая-то специфическая проблема ютьюба — наверное, это проблема любого медиарынка, где есть какая-то конкурентная среда. Зрителям легко выбирать между самыми разнообразными каналами, и, конечно, начинается гонка кричащих обложек, кричащих заголовков, наиболее драматичных экспертов, которые могут пообещать, что Путин в морозильнике или что-нибудь такое. Конечно, это есть, и с точки зрения журналистики это проблема.
Аудитория часто на это жалуется, люди говорят, что им надоел кликбейт и они хотели бы чего-то более взвешенного. Но ютьюб довольно честная штука в этом смысле, потому что аудитория может говорить что угодно, но мы видим, на что она кликает. И пока она кликает на Путина в морозильнике, те или иные ютьюб-каналы будут говорить про Путина в морозильнике. Потому что, если ты не говоришь про Путина в морозильнике, про это говорит твой сосед, он получает миллион просмотров, а ты нет. Вот все и начинают так или иначе говорить про это. Но есть более ответственные каналы, которые так не делают, и честь им и хвала, это здорово.
— Мы с вами уже говорили про усталость аудитории от новостей — вы размышляли, что в этой связи могли бы делать медиа? Переходить на какие-то более легкие темы и «разбавлять» их новостями про войну и репрессии? Или тут ничего не поделаешь?
— Я думаю, что какая-то потребность в общественно-политической информации у людей все равно сохраняется. Эта информация просто может быть по-разному упакована. Скажем, люди не смотрят меньше Юрия Дудя, даже если они устали от новостей, хотя его спикеры часто говорят про какие-то общественно-политические вещи. Люди довольно много и активно смотрят разные каналы на исторические темы — например, Тамару Эйдельман или, в другой части идеологического спектра, Сергея Минаева, такого более прокремлевского [автора], который очень активно собирает аудиторию на ютьюбе и получает много просмотров с историческими роликами.
Есть фильмы вроде того, что делает «Проект», — глубокие исследования тех или иных сегментов российской политической элиты, и они тоже очень мощно собирают просмотры. Есть жанры объяснительной журналистики, в которых я стараюсь работать, которые пытаются копнуть поглубже и рассказать людям о сути каких-то вещей, объяснить, что стоит за теми или иными новостями. И такой контент, по моим наблюдениям, продолжают с удовольствием смотреть.
С другой стороны, да, вы правы, что некоторые пытаются чуть-чуть разбавлять свои сугубо новостные эфиры развлекательным контентом, делать интервью с музыкантами, артистами, добавлять тревел-блоги или лайфстайл. Иногда это тоже работает, потому что люди приходят на ютьюб смотреть других людей. И им часто очень интересно, что у этого человека происходит в жизни, что он думает не только на политические темы. Поэтому в принципе ютьюб, особенно вот таким блогерам, позволяет разнообразить контент, и это тоже делается. Так что, мне кажется, ситуация с усталостью от новостей не катастрофическая. Замедление ютьюба в России гораздо большая и гораздо более острая проблема сейчас.
— Как вы думаете, решатся ли все-таки российские власти более значимо затруднить доступ к ютьюбу? Можно ли предположить, при каких обстоятельствах они будут на это готовы?
— Думаю, решатся. Не вижу каких-то особых препятствий, почему бы не решились. Сейчас уже происходит замедление, а где-то ютьюб и вовсе не работает. Лягушка медленно варится. Постепенно кто-то скачивает Rutube и VK, кто-то привыкает к тому, что ютьюб нужно смотреть через VPN, — в общем, резко никому ничего не оборвали. Ропот звучит, но какого-то сильного возмущения не слышно. Тем более происходят и другие драматические события, которые сильно отвлекают внимание.
Я думаю, что у российских властей расчет такой: они подождут, пока не скопится критическая масса [зрителей] на альтернативных хостингах, на VK и в Rutube, и будут все сильнее ограничивать доступ к ютьюбу. Может быть, произойдет какое-то триггерящее событие, когда они решат, что теперь нужно выключить. Может, это будут сентябрьские выборы, может, какие-то, пусть даже небольшие, акции протеста. Может быть, это будет новая волна мобилизации, о которой бесконечно говорят; какие-то значительные события на фронте.
Но, может быть, они будут действовать просто по плану: где-то там в администрации президента у кого-нибудь написано, что, скажем, в ноябре выключаем ютьюб. И если KPI к этому времени будут достигнуты (например, VK скачают 50 миллионов россиян), то, значит, они и выключат ютьюб, если нет — то выключат попозже.
Скорее, как мне кажется, возникнут какие-то технические препятствия: они будут блокировать и что-то сломается настолько масштабно, что они решат не продолжать. Но, если честно, я настроен скорее пессимистично. Я на всякий случай настраиваю себя на то, что золотой век ютьюба в России подошел к концу. Дальше, наверное, ютьюб будет существовать, но, скорее всего, это будет уже борьба за выживание.
— На ваш взгляд, тот факт, что российские власти только сейчас взялись за ютьюб, говорит о том, что они все же считают его угрозой? Или это шаг из позиции силы, грубо говоря: «Работал ютьюб два с половиной года — и ничего такого не произошло, так что можно его закрыть и никто не заметит»?
— Видите ли, мне кажется, что это мы думаем, что «ничего не произошло»: народное восстание не поднялось, власть не свергли, Путин в Кремле, война продолжается и, значит, независимые медиа на ютьюбе ничего не сделали. Я подозреваю, что люди, которые смотрят на происходящее из Кремля, думают немножко иначе. Они думают, что какие-то вещи у них не получились, и в том числе, возможно, из-за ютьюба: всенародной поддержки войны на самом деле, вероятно, нет, отношение скептическое, доверие власти не такое высокое, как хотелось бы. Глубинные интервью показывают, что поддержки традиционных ценностей или конфронтации с Западом нет, мобилизация чуть не привела к социальному взрыву.
Значит, вражеские голоса слышны громче, чем нужно. И самая главная, площадка, где эти голоса слышны, — ютьюб. «Если мы, российские власти, хотим дальше добиваться своих целей, нам нужно, чтобы ютьюб не работал. Мы раньше не могли этого сделать, потому что у нас не были готовы российские видеохостинги, но теперь мы их в более-менее приличном виде сделали, и нам нужно, чтобы люди туда перешли, — тогда мы отключим ютьюб. А на самом деле мы хотели сделать это уже много лет» — скорее всего, логика такая.
— А как вы думаете, для власти это правильная ставка? Вряд ли можно отключить ютьюб и на следующий день получить ту самую «всенародную поддержку СВО». Или вы считаете, что если заглушить «вражеские голоса», то у общества станет меньше сомнений в правильности происходящего?
— Вы знаете, станет. В принципе, одна из важных функций, которые сегодня выполняют независимые медиа вообще и на ютьюбе в частности, в том, что они помогают людям антивоенных или оппозиционных взглядов эти взгляды поддерживать, сохранять ощущение, что не все вокруг сошли с ума, зигуют, маршируют и поддерживают Путина.
Они включают ютьюб, видят там условных Максима Каца, Ивана Жданова, Марию Певчих, Майкла Наки или кого угодно, кто говорит, что война — это плохо, Путин — преступник и так далее. Люди видят под этим миллионы просмотров, десятки тысяч лайков, тысячи комментариев и понимают, что они такие не одни. И когда этого не будет, даже если у них сохранится какой-то доступ к информации, вот это ощущение того, что есть какое-то большое сообщество, которое думает так же, как ты, может исчезнуть. И это может выбить довольно сильную подпорку из-под тех людей, которые остаются в России, оппозиционно настроены и выступают против войны.
Вместо этого у них будет эффект эхо-камеры, когда есть только Путин, только российская пропаганда и не с кем даже поговорить. Я думаю, что, к сожалению, в каком-то смысле это работает.
— Наверное, важная часть успеха российского ютьюба сейчас как раз в том, что с аудиторией оттуда говорит живой человек с альтернативной точкой зрения — а это не то же самое, что прочитать о том же самом в тексте, да?
— Конечно, потому что эмоции важны, личность важна. Текст — это важно, но текст очень сложно зарядить эмоциями. А эмоциональная сфера важна для любого человека, потому что рационально он может понимать какие-то вещи, но очень важно подтверждать это эмоциями. И ютьюб это делает гораздо лучше, чем любая другая платформа.
Беседовала Маргарита Лютова