Путин: национализации не будет. Генпрокуратура: а мы уже вернули государству заводы. Путин: что-то в этом есть… «Медуза» рассказывает, как власти отбирают бизнес у россиян (в том числе приватизированный 30 лет назад)
В конце января Госдума приняла законопроект о конфискации имущества у осужденных за «фейки» об армии. Пока власти только готовятся отнимать собственность у граждан, Генеральная прокуратура уже больше года забирает в пользу государства предприятия российских бизнесменов. По сравнению с громкой национализацией иностранных активов (вроде Danone или Carlsberg), изъятие частных бизнесов у россиян привлекает намного меньше внимания. «Медуза» рассказывает, как он устроен.
С начала полномасштабного вторжения в Украину российские власти стали все чаще грозить бизнесу национализацией. Сперва такие угрозы получили уходящие иностранные компании, затем уехавшие из страны российские бизнесмены, а позже предприятия, которые не выполняют госзаказ — то есть не могут поставить военную продукцию в нужный срок. А на второй год войны президент Владимир Путин своими указами стал забирать под управление государства крупные зарубежные предприятия.
В то же время активов стали лишаться и российские предприниматели — причем не только те, кто переехал за рубеж или занимался поставками для армии. Хотя огосударствление российской экономики идет еще с начала 2000-х, прежде власти не забирали больше двух десятков частных компаний всего за полтора года.
Изъятием активов сейчас занимается Генеральная прокуратура, в отдельных случаях — Федеральная антимонопольная служба (ФАС). Они подают иски к разным российским предприятиям и их акционерам, и чаще всего — в арбитражные суды, которые неизменно встают на их сторону.
За это время подобным образом в собственность государства перешли или вскоре перейдут больше 20 предприятий, следует из судебных баз данных и сообщений СМИ. С такой оценкой согласны трое собеседников «Медузы» — работающих в России юристов, которые консультируют российские компании и представляют их в судах.
Еще один их коллега полагает, что исков об изъятии частных компаний может быть и больше — возможно, «несколько десятков», поскольку отнимать активы можно и через принудительное банкротство. Отследить дела, где применили такой способ национализации, сложно — из-за того, что дел о банкротстве очень много. А угадать, что они могут закончиться конфискацией имущества в пользу государства, еще сложнее.
Подкаст «Сигнал» о том, что в России называют «национализацией»
«Где деньги? Известно где — в офшоре»
Для изъятия активов у россиян прокуратура чаще всего использует три схемы. В основе самой распространенной из них — претензии к тому, как прошла приватизация предприятий в 1990-х. За последние полтора года российские суды рассмотрели по меньшей мере семь исков, в которых прокуроры требовали вернуть государству компании, приватизированные 25–30 лет назад. Это примерно треть всех конфискационных дел за последние полтора года.
Все началось еще в 2020 году — с «Башкирской содовой компании» (БСК). На ней Генпрокуратура будто бы «обкатала оспаривание приватизации», отмечает один из российских юристов: «Благодаря этому делу стало понятно, что схема рабочая и может тиражироваться».
После протестов в защиту шихана Куштау, разработку которого хотела начать «Башкирская содовая компания», претензии к тому, как частные акционеры управляют предприятием, сначала высказали власти Башкирии, а затем и Владимир Путин. Президент критиковал акционеров за то, что они не инвестируют в развитие компании и региона, вместо этого направляя всю прибыль на дивиденды. «Где деньги? Известно где — в офшоре», — подытожил Путин.
Президент поручил Генпрокуратуре разобраться, как государство «утратило контроль» над БСК. Всего через два дня после заявления Путина ведомство подало иск к предприятию, потребовав вернуть компанию.
БСК появилась только в 2013 году — в результате слияния двух башкирских предприятий, которые приватизировали еще в 1990-е. В суде Генпрокуратура рассказала, что эти активы «выбыли из владения Российской Федерации помимо ее воли». По версии ведомства, властям региона, которые одобрили приватизацию, следовало сначала спросить разрешения федеральных чиновников. Судебное разбирательство заняло всего три месяца: суд согласился с доводами прокуратуры и постановил, что почти тридцать лет назад БСК незаконно попала в частные руки. Так ее акции перешли в государственную собственность.
Похожую аргументацию Генпрокуратура теперь использует во всех исках, где оспаривается приватизация предприятий. В свое время, рассуждают прокуроры, региональные власти превысили полномочия, не получив необходимого согласования на федеральном уровне, поэтому теперь имущество следует вернуть Российской Федерации.
Акционеры, чью собственность пытается забрать государство, возражают, что приватизация была законной, и обращают внимание на нарушение срока исковой давности. С юридической точки зрения, в таких делах Генпрокуратура пытается признать ничтожными сделки, в ходе которых частные собственники приобрели активы у государства. Но срок давности в этом случае должен составлять не более трех лет, напоминает юрист, анализировавший судебные процессы о «деприватизации». Формально этот срок отсчитывается с того момента, когда человек, компания или государство, чье право нарушено, узнает об этом, объясняет эксперт.
Однако с юридической точки зрения «потерпевшая сторона» в таких делах — Российская Федерация, а Генпрокуратура всего лишь представляет ее интересы, поэтому дата, когда о нарушении закона при приватизации узнали прокуроры, не имеет значения. «Разумеется, не может быть такого, что крупное предприятие приватизировали в 1990-е, оно годами вело деятельность, платило налоги, сдавало отчетность, а Российская Федерация не знает, что оно приватизировано», — рассуждает юрист, который занимается арбитражными спорами.
Он отмечает, что истекших сроков должно было бы хватить, чтобы суд отказался удовлетворить иск, но это «не единственный косяк» в доводах прокуратуры. Ответчиками по таким искам сейчас становятся и те, кто вообще не имеет отношения к приватизации: они купили свои активы спустя десятилетия после ее завершения.
При этом потерять имущество могут не только предприниматели с крупными пакетами, но и миноритарные инвесторы — те, кто приобрел несколько акций на бирже. Это произошло, например, с акционерами «Соликамского магниевого завода». Предприятие приватизировали в 1992 году, и только тридцать лет спустя суд, согласившись с Генпрокуратурой, объявил продажу в частные руки незаконной.
Сначала Генеральная прокуратура потребовала вернуть государству пакеты четырех акционеров, которые контролировали примерно 90% компании — причем все они приобрели акции не в 1990-х, а в 2010-х годах. Оставшиеся 10% пока остаются в руках двух с лишним тысяч человек: кто-то из них получил их еще в 1990-е, но многие купили на бирже. Генпрокуратура подчеркивала, что ко всем этим людям у нее нет претензий, однако как только она выиграла дело, прокуратура Пермского края обратилась с иском к миноритарным акционерам — и потребовала, чтобы их акции тоже вернулись в собственность РФ.
Дело «Соликамского магниевого завода» еще рассматривается. Формально акции пока не изъяты, но инвесторы уже лишились доходов от них — осенью 2023 года суд согласился с требованием Росимущества не выплачивать дивиденды частным собственникам акций завода (им причитались выплаты на общую сумму в 187 миллионов рублей). Росимущество объяснило, что такие выплаты «нанесут ущерб Российской Федерации». В декабре 2023 года за миноритариев даже вступилась Мосбиржа: ее управляющий директор Елена Курицына назвала изъятие акций у розничных инвесторов нарушением закона. Однако никаких изменений в деле миноритариев за этим не последовало.
Как россияне становятся «иностранными инвесторами»
Еще один способ забрать актив у российских частных собственников — объявить их «иностранными инвесторами». Закон об иностранных инвестициях действует в России еще с 2008 года. Он описывает правила для зарубежных инвесторов, которые хотят приобрести доли в российских предприятиях, имеющих «стратегическое значение для обеспечения обороны и безопасности страны». Если иностранный инвестор намерен купить контролирующую долю в такой компании, он должен сначала согласовать сделку с правительственной комиссией.
В законе сделано исключение для сделок, в которых российский актив формально переходит под контроль иностранного юрлица, но конечным бенефициаром оказывается россиянин. В таких случаях согласование правительства не требуется. Несмотря на это ФАС (она должна следить за соблюдением этого закона) и Генпрокуратура стали приравнивать к иностранным инвесторам действующих российских собственников. Получилось, что они должны были согласовать покупку своего актива с правительственной комиссией, но не сделали этого. А значит, актив был приобретен с нарушениями — и его следует изъять. Примерно такой логики власти придерживались как минимум в шести исках к компаниям и их акционерам за последние полтора года.
Одно из первых подобных дел — изъятие акций «Мурманского морского рыбного порта» (ММРП). ФАС подала иск к акционерам еще в августе 2021 года, но речи об изъятии активов тогда не было — претензии возникли к отдельным сделкам между структурами, которые контролировали порт. Сами собственники стали понимать, что у них хотят отобрать предприятие, только во второй половине 2022 года, вспоминает собеседник «Медузы», знакомый с ходом этого судебного процесса.
Ключевым доводом государства в этом процессе стало то, что бенефициар порта, бизнесмен Александр Романов, в 2020 году лишился налогового резидентства РФ — потому что в тот год пробыл за границей больше 182 дней, объясняет собеседник «Медузы».
Согласно закону об иностранных инвестициях в той редакции, которая действовала во время сделки и во время суда, чтобы не считаться «иностранным инвестором», бизнесмен, который собирался купить российский стратегический актив через иностранное юрлицо, должен был быть еще и налоговым резидентом РФ.
Собеседник «Медузы», знакомый с этим судебным разбирательством, недоумевает, как Романова можно было признать нарушителем закона об иностранных инвестициях только за произвольно выбранный 2020 год — ведь он владел активом c 2016 года, а во время покупки был российским налоговым резидентом (закон требует соблюдать это требование только в момент совершения сделки). Но и в 2020-м предприниматель ничего не нарушил: из-за пандемии Федеральная налоговая служба вводила послабления, и статус налогового резидента в 2020 году можно было сохранить, находясь в РФ всего 90 дней вместо стандартных 183. Бизнесмен это требование выполнил, утверждает собеседник «Медузы».
Однако суд проигнорировал все возражения, и в октябре 2022 года акции порта перешли в собственность государства. Акционеры (портом также владеют члены семьи Романова) пытались обжаловать это решение в последующих инстанциях, но безуспешно. Александр Романов не ответил на вопросы «Медузы».
Теперь прокуроры настаивают, что бывшие акционеры вели деятельность, которая вела к «подрыву обороноспособности страны» и «носила антисоциальный характер», ведь актив, который Россия считала стратегическим, попал под «иностранное влияние». «Сначала государство [перед приватизацией] довело актив практически до банкротства, продало его с аукциона, а потом говорит: „Вы его немножко оживили, так давайте мы его сейчас возьмем здоровеньким, пусть он еще нам послужит“», — говорит источник, близкий к компании.
В 2023 году требования закона об иностранных инвестициях дополнительно ужесточили: теперь «иностранным инвестором» может стать и тот россиянин, у которого есть вид на жительство другой страны (или другой документ, который дает право постоянно проживать вне России). Из-за этих нововведений прокуратуре, судам и ФАС (формально она должна следить за соблюдением закона об иностранных инвестициях), станет еще проще забирать активы российских бизнесменов. Они помогут не «идти на лишние ухищрения» — как это было в том же деле «Мурманского морского рыбного порта», полагает один из российских юристов.
В этом же пакете поправок власти впервые напрямую прописали, что инвесторы, которые нарушат порядок согласования сделок, могут лишиться приобретенного актива. Председатель думского комитета по собственности Сергей Гаврилов, который внес эти поправки, и пресс-служба Госдумы не ответили на запросы «Медузы» о том, зачем понадобилось менять закон.
Подкаст «Медузы» о том, как Россия национализировала филиалы иностранных компаний
Частные и государственные «интересанты»
Последняя из трех частых схем национализации — изъятие активов у предпринимателей, которых обвиняют в коррупции или мошенничестве. Эту схему и раньше использовали региональные и федеральные прокуроры, но в 2023 году Генпрокуратура стала применять ее особенно активно, говорит работающий в России юрист, который занимается арбитражными спорами. При этом прокуроры требуют изъять имущество, которым обвиняемые владели в открытую — и много лет претензий к ним не возникало. За прошлый год ведомство подало не меньше восьми подобных исков.
Большинство таких исков — продолжение давних уголовных дел: например, против братьев-бизнесменов Зиявудина и Магомеда Магомедовых, экс-министра Михаила Абызова, бывшего губернатора Коми Вячеслава Гайзера, экс-сенатора Леонида Лебедева, бывшего депутата Госдумы Малика Гайсина. Самое недавнее — дело о конфискации одного из крупнейших автодилеров России — холдинга «Рольф», которым владеет семья бывшего депутата Госдумы Сергея Петрова.
Дело «Рольфа» можно назвать уникальным: власти отнимают акции сразу двумя разными способами. Сначала «Рольф» по указу Владимира Путина, который тот подписал в конце декабря 2023 года, перешел «под временное управление» Росимущества. Формально собственник акций остается прежним, но эксперты часто приравнивают эту схему к национализации — потому что пока акциями «временно управляет» Росимущество, реальные владельцы теряют возможность ими распоряжаться. Прежде эта мера применялась только к активам крупных иностранных корпораций.
Переданные под управление Росимущества акции «Рольфа» также формально остались у прежнего собственника — зарегистрированной на Кипре компании Delance Ltd. Но всего через пять дней после публикации президентского указа началась повторная национализация: Генпрокуратура неожиданно подала иск, в котором потребовала изъять акции «Рольфа» (те же самые, что президент уже распорядился передать в доверительное управление Росимущества) в собственность РФ.
Петров основал «Рольф» в 1991 году, а с 2007-го по 2016-й был депутатом Госдумы от партии «Справедливая Россия». Перед выдвижением в Думу Петров перестал управлять компанией и избавился от иностранных активов.
Основной довод Генпрокуратуры в пользу изъятия — пока Петров был депутатом, он на самом деле продолжил управлять своим бизнесом, то есть нарушал антикоррупционное законодательство (иск есть в распоряжении редакции). Как следствие, указывает заместитель генпрокурора Игорь Ткачев, подписавший заявление, «произошло сращивание бизнеса и властных полномочий, что наносит ущерб демократическим институтам, национальной экономике и правопорядку, <…> подрывает демократические и этические ценности». В иске прокурор даже сослался на антикоррупционную Конвенцию ООН. Акции «Рольфа» уже арестованы в качестве обеспечительной меры, рассмотрение дела должно начаться 14 февраля.
Петров в разговоре с «Медузой» подчеркнул, что категорически не согласен с доводами прокуратуры: «„Рольф“ всегда работал „в белую“, компания была образцовой, и происходящее сейчас — полный произвол, который разрушает не только экономику, но и всю российскую правовую систему».
Национализация «Рольфа» — очень показательный пример, который многое говорит обо всех конфискационных исках прокуратуры, считает один из юристов, с которыми поговорила «Медуза». «Когда смотришь на первые дела — по „Башкирской содовой компании“ или по морским портам, создается впечатление, что было указание [властей Генпрокуратуре] возвращать в государственную собственность важные с точки зрения государства активы, которые реально влияют на экономику или обороноспособность», — рассуждает собеседник «Медузы».
Затем активами заинтересовались лоббистские группы, и усилия прокуратуры перестали быть связаны с государственной необходимостью: «Ну зачем государству автодилер?!» — восклицает собеседник. «Интересанты» на прибыльные активы были всегда, а в последние два года «стало понятно, что все можно», говорит один из предпринимателей, чей бизнес изъяло государство. Получается «удачное совпадение», заключает он.
В экономических делах российские правоохранительные органы очень хорошо научились балансировать «палочную систему» и коррупцию, объясняет один из ведущих исследователей правоприменения в России. Он приводит пример: если у ведомства есть поручение снизить количество банкротств, а в это время к прокурору приходит бизнесмен с предложением обанкротить какое-нибудь предприятие, ему скорее всего откажут. И наоборот: когда есть план по определенным делам — например, против предприятий в какой-то отрасли, прокуроры могут попробовать найти тех, кто был бы заинтересован получить такие активы.
Эти два явления следует разделять, подчеркивает эксперт. В одном случае речь может идти о «разнарядке»: «Это когда на совещаниях говорят: „Товарищи прокуроры, необходимо усилить работу в таком-то направлении“ — и через год они напишут в отчетах, что она усилена, таких-то действий произведено больше, чем в прошлом году». Но есть и другой вариант, при котором прокуроры по своей инициативе «перенимают друг у друга наилучшие практики», без поручений сверху, продолжает он. Эксперт полагает, что однозначно сказать, что из этого происходит сейчас, нельзя из-за недостатка данных, доступных исследователям.
Сам Владимир Путин (а вслед за ним и многие другие высокопоставленные чиновники) не раз уверял, что в России не будет массовой национализации бизнеса или «деприватизации». Но в то же время, выступая на Восточном экономическом форуме в сентябре 2023 года, президент публично похвалил Генпрокуратуру и то, как она «активно работает по отдельным направлениям, по отдельным компаниям». Ведь «правоохранительные органы имеют право оценивать то, что происходит в экономике в конкретных случаях».
Маргарита Лютова