Каждый четверг подписчики англоязычной рассылки «Медузы» The Beet получают один текст об аспектах жизни в странах Центральной и Восточной Европы, Кавказа и Центральной Азии, про которые мало рассказывают в западных СМИ. The Beet публиковал репортаж из Гагаузии, автономного территориального образования в составе Молдавии, аналитику о том, как Беларусь усилиями Александра Лукашенко теряет свой суверенитет, а также рассказ о том, как сеть пабликов в Таджикистане безнаказанно занимается травлей местных женщин (последний материал «Медуза» переводила на русский). Герои последнего выпуска The Beet — россияне, живущие с ВИЧ и столкнувшиеся с угрозой мобилизации.

Если вы читаете по-английски, подпишитесь The Beet, просто введя свою почту в поле ниже.

Если верить словам Владимира Путина, хаотичная мобилизация в России закончилась больше двух недель назад — аккурат к началу осеннего призыва. Но ее последствия будут ощущаться еще долго. Опасаясь армейского невода, сотни тысяч россиян уехали за границу, повышая тем самым давление на близлежащие страны — при том, что они уже приняли десятки тысяч иммигрантов с 24 февраля. Некоторые мужчины призывного возраста, покинувшие Россию, уже возвращаются домой. Но это скорее исключения из правила, учитывая, что остается угроза преследования за уклонение от призыва. Да и мобилизация, по словам юристов, технически все еще активна.

Между тем, в СМИ можно найти множество сообщений о халатности российских властей: о том, как призывали мужчин, непригодных к службе; о том, как десятки новобранцев умерли, даже не добравшись до зоны боевых действий; о том, как погибли военные, которых отправили в Украину без должной подготовки. В таком контексте перед мужчинами, которых могли мобилизовать, стоял непростой выбор: воевать — на передовой или с военной бюрократией — либо уехать за границу. И этот выбор оказался особенно непростым для людей с серьезными заболеваниями. Журналист Сергей Фалдин специально для The Beet рассказывает о россиянах, живущих с ВИЧ и лавировавших между рисками мобилизации и эмиграции.

Имена некоторых героев материала мы изменили или опустили по соображениям безопасности.

Воевать или эмигрировать: россияне, живущие с ВИЧ, перед угрозой мобилизации

Всего через неделю после начала «частичной мобилизации» (в действительности речь идет о полноценной мобилизации) юрист Павел Чиков опубликовал в телеграме несколько сообщений от своих подписчиков:

«Свердловская область. Брату 38 лет. ВИЧ+. Военком в телефонном разговоре просто сказал „какая тебе разница где сдохнуть?“, отбывает 02.10.22».

«Москва. Забирают моего друга. 30 лет, имеет ВИЧ-инфекцию. Принес справки, военкомату все равно».

«Санкт-Петербург. У меня ВИЧ 4В [последней] стадии. Начальник по мобилизации разговаривал в хамской форме».

Формально, большинство россиян, живущих с ВИЧ или СПИДом, имеют медицинские основания для освобождения от военной службы. Но освобождение не выписывают автоматически: сначала нужно пройти серию медицинских исследований и получить бумаги, подтверждающие диагноз. 

«До начала [полномасштабной] войны у людей, которые сообщали о своем положительном ВИЧ-статусе в военкомат, не возникало никаких проблем с получением категории Д [„не годен к военной службе“], — рассказывает Антон Еремин, врач-инфекционист, который уехал из России во Францию после начала войны. — Если военкомат знал о вашем статусе, вы не подлежали призыву — вот и все».

Но что если человек не сообщит про свой ВИЧ-статус в военкомат? А если у человека нет на руках справок или он вообще не знает, что является носителем вируса? Еремин предупреждает: «Для военкомата если ВИЧ нет на бумаге — его не существует».

«Никого не волнует, что у меня ВИЧ»

Россия — один из мировых лидеров по числу людей с положительным ВИЧ-статусом. По официальной статистике, число зарегистрированных в стране людей с ВИЧ-инфекцией в 2021 году превысило 1,1 миллиона.

«Ситуация была сложной еще до войны, — рассказывает 30-летний ВИЧ-активист из Москвы. — Терапию можно было получить только в больших городах. В качестве профилактики СПИД-центры предлагали секс только в браке. Так называемые „ВИЧ-эксперты“ все еще отрицают базовые принципы ВОЗ, такие как Н=Н [Неопределяемый значит не передающий]».

За последние пять лет в России каждый год официально регистрировали от 85 до 100 тысяч новых случаев ВИЧ-инфекции. Скорее всего, реальные показатели существенно выше. «Число людей, живущих с ВИЧ, постоянно растет, но бюджет для терапии остается почти неизменным», — говорит живущий в России волонтер некоммерческой организации Life4Me+, которая борется с распространением ВИЧ, гепатита C и туберкулеза.

Сегодня, однако, россияне, живущие с ВИЧ, сталкиваются с новыми проблемами. На фоне войны и мобилизации многие боятся уезжать из России, потому что не знают, смогут ли получать терапию в других странах. Коля, 29-летний водитель такси из Москвы, у которого ВИЧ-инфекция на ранней стадии, рассказал The Beet, что чувствует, будто застрял в стране: он не знает, будет ли терапия легко доступна за рубежом. (Вместе с тем, люди, живущие с ВИЧ/СПИДом, уже сообщают о недостатке антиретровирусных препаратов в регионах России).

33-летний москвич Андрей не получил повестку, но решил на всякий случай сходить отметиться в военкомате. Данные в его медкарте были неактуальными, и он знал, что если ничего не предпринимать, его могут мобилизовать в любой момент. «Меня завели в комнату с другими мобилизованными и начали рассказывать про деньги, которые получат мои родственники… никого не волновало, что я не получал повестку или что у меня ВИЧ», — рассказывает Андрей. После долгих переговоров с медсестрами его отпустили, сказав напоследок, что он должен принести справку с подтверждением ВИЧ-статуса.

Сейчас люди, живущие с ВИЧ, могут быть уверены, что по крайней мере закон на их стороне — если у них есть бумаги, подтверждающие диагноз. На фоне мобилизации это привело к росту спроса на поддельные справки. Как сообщала «Новая газета. Европа», сертификат о наличии ВИЧ стоил от 12 до 55 тысяч рублей.

«Я слышала о людях, которые пытаются заразиться ВИЧ, чтобы не идти на войну. Но это нелепо, — рассказывает Ольга, ВИЧ-активистка из Санкт-Петербурга. — Вы не можете взять и подхватить вирус за день». (Анализ на антитела обычно показывает наличие инфекции через недели, если не месяцы, после того, как вирус попал в организм).

И все же, в стране, в которой законы могут быть переписаны просто по прихоти, доверие к системе может обойтись слишком дорого. «Если у вас есть возможность уехать, я советую уехать, — говорит Роман Поляков, российский журналист с ВИЧ-инфекцией, живущий в Испании. — Даже если у вас есть все необходимые документы, я бы не возлагал никаких надежд на продажную правовую систему России».

«Уехать — это большая привилегия»

Максиму Малышеву 45 лет. Ему диагностировали ВИЧ-инфекцию в 1997 году после длительного употребления наркотиков. В то время в России не было доступа к антиретровирусной терапии (АРТ), используемой для подавления ВИЧ. «Тогда это был ужасающий диагноз, — рассказывает он. — В Европе и США люди только начали говорить о возможной терапии. В России не было ничего. Я мечтал просто дожить до нового тысячелетия. Чудо, что я жив до сих пор».

С появлением терапии для ВИЧ-инфекции в Россию пришла и стигматизация, вспоминает Максим: «В каждом СПИД-центре была комиссия, которая решала, кто получит терапию. И если нужно было выбрать между Максимом Малышевым, наркозависимым, и беременной женщиной, выбор был не в мою пользу». Такие радикальные меры применялись из-за недостатка финансирования и резкого роста случаев ВИЧ-инфекции в стране.

Сейчас Максим работает в Фонде имени Андрея Рылькова, который помогает наркозависимым и людям, живущим с ВИЧ, в России. В марте он решил переехать в Грузию с женой и дочерью. В Тбилиси Малышев возглавил Центр поддержки ментального здоровья. «Доступность АРТ в Грузии не была моим главным приоритетом, — говорит он, вспоминая решение уехать из России. — Я купил лекарств на три месяца. И у меня оставался рецепт еще на два месяца, выданный СПИД-центром. Так что у меня в запасе было целых пять месяцев терапии».

Максим работал с пациентами с ВИЧ с начала 2000-х, поэтому у него сохранилось много полезных контактов — он знал, что сможет при необходимости продолжать терапию в Грузии, Турции или Армении. «Иметь возможность уехать из России — это большая привилегия. У многих людей ее нет, — объясняет он. — Я небогатый человек, но я накопил социальный капитал, на который могу полагаться».

Но терапия ВИЧ-инфекции не становится автоматически доступной для всех, кто приехал в Грузию — даже с такой широкой сетью знакомых. Чтобы получить препараты, Максим должен податься на вид на жительство или обратиться в одну из местных некоммерческих организаций. «Но я не хочу пользоваться этим ресурсом. Есть люди, которым терапия нужнее», — заключает он.

«Я боюсь, что меня побьют камнями»

Первый случай ВИЧ-инфекции в Грузии зафиксировали в 1989 году, и в 1990-е и 2000-е число новых случаев стремительно росло. «Чаще всего трудовые мигранты завозили вирус в Грузию из России, Украины и Восточной Европы», — объясняет Николоз Чхартишвили, заместитель директора Научно-практического центра инфекционной патологии, СПИДа и клинической иммунологии в Тбилиси. В то время большинство выявленных случаев было связано с внутривенным употреблением наркотиков.

Николоз вспоминает, что после обретения независимости власти Грузии развернули программы по профилактике распространения ВИЧ и с 2004 года получали поддержку из глобального фонда ВОЗ. В 2018 году Грузия начала финансировать лечение людей с ВИЧ-инфекцией из собственного бюджета и пообещала сделать терапию доступной всем желающим.

«[Сейчас] в стране живет около восьми тысяч человек с ВИЧ, а доля выявленных случаев составляет 88 процентов», — говорит Чхартишвили. Для сравнения, в России каждый год регистрируется до 32 тысяч смертей, связанных с ВИЧ. По словам Чхартишвили, его СПИД-центр с марта получил только 50 запросов от россиян, живущих с ВИЧ.

«В Грузии граждане и резиденты могут получить бесплатную терапию, включая АРТ, врачебные консультации и лабораторные исследования. Но россиян, приехавших в Грузию, это не касается, — говорит он. — Они тоже могут получить доступ к терапии, но за деньги». И добавляет: «У россиян, приезжающих в Тбилиси, есть деньги, так что им проще получить терапию — можно или купить препараты в аптеке, или заказать их доставку по почте из России».

Когда речь заходит о том, повлияет ли наплыв россиян и украинцев, переехавших в Грузию в этом году, на местное здравоохранение, Чхартишвили выглядит обеспокоенным: «[В Грузии] нет никаких программ скрининга новоприбывших на ВИЧ. Люди просто приезжают и все».

«Отсутствие диагностики — большая проблема, — добавляет Женя Жуков, основатель тбилисской некоммерческой организации Emigration For Action, в которой российские эмигранты помогают украинским беженцам. — В России многие не знают, что у них есть вирус и им нужна терапия».

По словам Николая Левшица, автора популярного телеграм-канала для россиян в Грузии, существенным барьером для доступа к услугам, связанным с ВИЧ (в том числе медицинским), остаются взгляды против ЛГБТК+: «В [грузинском] обществе сильны гомофобные настроения».

Для многих в Грузии еще свежи воспоминания о событиях июля 2021 года: тогда ультраправые протестующие напали на офис ЛГБТ-активистов в Тбилиси. Пострадали больше 50 журналистов, а запланированный гей-парад пришлось отменить. Один оператор умер через несколько дней от тяжелых травм.

«Боюсь, если я спрошу, где на улице СПИД-центр, меня побьют камнями», — говорил один из участников исследования, которое провело тбилисское «Движение за равенство». Авторы исследования изучали доступность услуг, связанных с ВИЧ/СПИД, для трансгендерных людей и иммигрантов в Грузии.

Еще одно препятствие — языковой барьер. «Нескольким нашим пациентам требовалась ВИЧ-терапия, — вспоминает Женя Жуков. — Мы не могли найти ни одного местного СПИД-центра, потому что у большинства сайты были на грузинском. Когда я позвонил в минздрав и спросил, говорят ли они по-английски, мне ответили „Нет!“ и бросили трубку».

***

На пресс-конференции 31 октября Владимир Путин заявил, что мобилизация в России завершена. Но он все еще не издал соответствующий указ. Юрист Чиков полагает, что официально «демобилизацию» объявлять и не собираются.

«Эта власть полна людей без капли правды, логики или последовательности, — говорит Максим Малышев, когда речь заходит о возможном завершении мобилизации. — Я думаю, это пиар-ход».