«Прости, Леша, мы все ********» Год назад Алексея Навального отправили в тюрьму. Читатели «Медузы» — о том, как это изменило их жизни (и историю России)
Ровно год назад — 2 февраля 2021-го — Алексея Навального отправили в колонию. Это произошло сразу после его возвращения в Россию из Германии, где он лечился от отравления боевым ядом «Новичок». За этот год российские власти разгромили его Фонд борьбы с коррупцией и региональные штабы; многие близкие соратники Навального покинули страну под угрозой уголовного преследования, некоторые были арестованы. Несколько дней назад мы спросили у читателей «Медузы», как, по их мнению, все это изменило ситуацию в России — и как отразилось на их собственной жизни; а теперь публикуем некоторые истории (с незначительными сокращениями).
Рустам
Саратов
В день, когда Алексей возвращался в Россию, я был в пути, за рулем, на федеральной трассе М-5 «Урал». В дороге интернет работал не везде, и я помню, как во время стоянок проверял наличие связи: если телефон показывал хоть какое-то соединение, тут же заходил на новостные ресурсы. Я прекрасно понимал, что его арестуют, и его решение о возвращении представлялось мне ошибкой. На трассе было пасмурно, завывал ветер и мела метель. Погода в тот день как нельзя лучше соответствовала моему внутреннему состоянию.
За пару месяцев до этого дня я принял решение о переезде из Екатеринбурга, в котором жил с 2012 года, обратно в Саратов. Решение о переезде было связано с желанием уйти с работы и открыть свое небольшое дело. Арест Навального и все последовавшие за этим события изменили страну так быстро и до такой степени, что планы об открытии хоть какого-то дела в России сошли на нет.
Теперь я думаю о том, чтобы уехать из страны навсегда. Единственное, что пока меня удерживает от этого шага, — пожилая и больная мать, требующая ухода и заботы. Пока же учу испанский и довожу английский до совершенства — думаю, что в ближайшие месяцы куплю билет в один конец и попрощаюсь с Родиной окончательно.
Даниил
Владимир
Когда-то давно, когда Навальный ездил по России и открывал штабы, он приезжал на открытие и владимирского штаба. Помню, как ради этого я убежал с пар.
Алексей тогда опоздал: его остановила ДПС на подъезде к городу. Расстроенные, мы стояли под дождем, но в какой-то момент появился Алексей и пригласил всех в штаб, на входе пожимая руку каждому входящему. В момент, когда он пожал мне руку, я взглянул ему в глаза и почувствовал невероятную силу, которая исходит от этого человека.
Прошло четыре года. Мы с девушкой с ужасом смотрим на посадку Навального. Как и большинство, вначале я не понимал, зачем он вообще вернулся. Понимал постепенно — по постам в инстаграме, речам в суде. На январские митинги я не пошел под разными предлогами, все-таки было страшно.
Прошел еще год. Все это время я наблюдал постепенное ужесточение риторики своих знакомых, родственников [по отношению к власти]. Мне стало намного проще найти единомышленников.
При этом страха стало больше. Страха, что за тобой придут. Страха, что сядешь за комментарий в соцсетях. Страха, что, если публично поддержишь, потеряешь работу. Сейчас страх, что придется воевать за Путина — что твоя страна развяжет войну.
Страх окружает меня, как окружает всех моих знакомых. Все, что я могу сделать, — бороться с ним. Я делаю это, потому что человек, которому я жал руку пять лет назад, сейчас сидит в колонии, чудом пережив свое отравление.
Вячеслав
Москва
События 17 января 2021 года (день задержания Алексея Навального в аэропорту Шереметьево, — прим. «Медузы») стали, пожалуй, сильнейшим за много лет триггером. Именно осознание того, как власть боится того, кого постоянно пытается выставить «никому не известным блогером», и какими трусливыми способами она готова готова с ним бороться, вызвало во мне бурю негодования. Как и десятки тысяч других людей, 23 и 31 января я вышел в центр Москвы на митинги (хотя до этого скептически относился к таким мероприятиям), на втором из которых был задержан.
Другую важную дату — 2 февраля 2021 года, день посадки Навального — я, как и многие задержанные москвичи, провел в [изоляторе в] Сахарово. В нашей камере было радио, поэтому мы были в курсе, что условный срок Навальному, как и ожидалось, заменен на реальный. Среди сокамерников развернулась бурная дискуссия с упоминанием журналистов, политиков и правозащитников, о деятельности которых я тогда имел крайне смутное представление. Пожалуй, именно в тот момент российская политика начала становиться для меня той темой, в которой хочется разобраться, а политические репрессии — тем, с чем я хотел бы бороться значительную часть своего времени.
С тех пор я начал посещать судебные процессы над активистами, журналистами и «Мемориалом», наблюдать на выборах, писать письма политзаключенным, донатить независимым СМИ и правозащитным организациям (а также сотрудничать с одной из них).
Не обходится теперь и без интереса от правоохранительных органов. После зимних митингов к родителям, по месту моей прописки, приходили полицейские. В августе туда же нагрянули «эшники» (сотрудники Центра «Э» — Главного управления по противодействию экстремизму МВД, — прим. «Медузы») опрашивать моего отца по поводу слитой базы данных сторонников Навального, в которой оказались наши с ним почтовые адреса. В октябре со мной связывался участковый.
Я окончательно перестал поднимать трубки с незнакомых номеров и слегка вздрагиваю от каждого звонка в дверь — но это все мелочи: я отлично понимаю, что по сравнению с людьми под следствием и теми, кто был вынужден уехать из России, мои тревоги просто смехотворны.
Многие в России высмеивают серьезное отношение к политике, считая, что ее могут активно обсуждать и принимать в ней участие только «промытые» люди, а сама она играет в нашей жизни (а мы — в ее) второстепенную роль. События после возвращения Навального убедили меня (и, уверен, многих других россиян) в том, что это заблуждение, — и заставили поверить в то, что текущий произвол рано или поздно закончится.
Ксения
Киров/Москва
Прошлый год, кажется, изменил все. Но началось это не когда Алексей вернулся, а раньше, когда его отравили.
До его отравления я что-то краем уха слышала о Навальном, но не вникала в его деятельность, была в общем-то лояльна к действующей власти, всю информацию о ситуации в стране получала из провластных СМИ, да и то вскользь.
И вот в августе 2020 года мне на глаза попалась новость о том, что Навальный госпитализирован… Картина мира начала рушиться. Тогда же я открыла для себя независимые СМИ и начала регулярно читать новости. Когда Алексей вернулся и его задержали, я вышла на первый в своей жизни митинг. В тот момент казалось, что вот-вот все изменится, со дня на день. А потом начались массовые аресты, беспредельная цензура, «иноагентство»…
Это просто не могло не отразиться на жизни, самосознании, восприятии действительности. Как будто попал в Королевство кривых зеркал и не знаешь, как из него выбраться. Появилось чувство тревожности, угрозы, которое не уходит…
Иногда плачу ни с того ни с сего. Когда читаю, что еще кого-то посадили, объявили очередным «иноагентом», «экстремистом», «нежелательным», похитили и увезли в Чечню, безжалостно пытали, я просто впадаю в ступор, не могу ничего делать. Больно от собственной беспомощности, невозможности помочь и что-то исправить. Остается только ждать, когда большее количество людей, как и я, узнает что-то, что перевернет их представление о нашей стране, и они тоже возмутятся. Я верю в счастливое будущее и за себя не боюсь.
Арина
Иркутск
Это был тяжелый год. Самое трудное — договориться с самой собой о том, что делать и как вообще жить дальше в стране, где процветают вопиющая жестокость и безнаказанность.
Лично я восхищаюсь поступком Алексея, хоть и изначально не относилась к тем, кто поддерживал ФБК, считая эту организацию популистской. Однако смелые действия Алексея, его семьи и команды в корне изменили мои взгляды.
Каждый день я узнаю о новых безумных законах, решениях, зверствах в отношении граждан страны. Когда я вчера ехала с работы в трамвае и смотрела очередные новости, оглядываясь на людей вокруг, которые так же, как и я, каждый день встают утром, идут на работу, приходят с работы, у меня было одно желание — встать и сказать: «Людииии, вы вообще в курсе, что происходит? Вас реально все устраивает? Почему вы сидите? Чего вы боитесь? Если вы сейчас боитесь, то дальше будет только страшнее!»
Светлана
Пермь
Я хорошо помню тот вечер, когда смотрела трансляцию из суда, который заменил Навальному условный срок на реальный. Я рыдала. Не только потому, что мне жаль Алексея и это дикая несправедливость на глазах всего мира, но еще и потому, что я юрист и для меня такие приговоры — как удар в сердце.
Я, конечно, и до этого прекрасно понимала, как в России устроено правосудие, и сюрпризом та ситуация не была, но юристом я больше быть не хочу и приняла решение постепенно уйти из профессии. Не хочу тратить свою жизнь на работу с госорганами, к которым испытываю одно отвращение.
Иван
Екатеринбург
Помню, скидывал ссылку в наш семейный телеграм-чатик на FlightRadar (онлайн-сервис для отслеживания полетов, — прим. «Медузы»), когда самолет [с Навальным] полетел в другой аэропорт. Как с родителями и бабушкой обсуждали прямой эфир на «Дожде». Как через несколько дней в минус 27 надевал кофту на кофту на кофту и такое же количество штанов. И как в тот же день ОМОН окружил протестующих полукольцом и вытеснял их на лед Исети (река на Урале, — прим. «Медузы»).
Потом был утренний эфир на том же «Дожде», переходящий в вечерний, — и как мы опять же всей семьей обсуждали его. И как к концу эфира лексика стала уже нецензурной. Как после эфира мы с девушкой в спешке рисовали плакаты и ехали на такси на площадь для одиночных пикетов.
Конечно, хочется пожелать Алексею сил и здоровья, но после событий, которые случились год назад, я считаю, что мы его не заслужили, подвели и не нужно было ему надеяться на людей и приезжать. За год я почти перестал заходить в твиттер с моими подписками на уважаемую «Медузу», «Медиазону», The Insider и так далее, так как начал впадать в какую-то совсем страшную апатию. Если бы не проблемы с визами и ковидом, я бы уже уехал и не вернулся.
Дмитрий
Владивосток
Ушла надежда, что моя страна в ближайшем обозримом будущем станет лучше. В прошлом году меня накрыло тяжелое уныние. Осознание того, что Россия упустила возможность стать демократической, по-хорошему скучной европейской страной. Когда неважно, кто президент, но знаешь точно, что власть сменяется в результате честного выбора гражданина. Когда культивируется гордость не за военные свистелки-перделки, а за появление новых технологичных компаний. Когда память о прошлом не инструмент в руках пропагандистов, а просто учебник истории.
И неважно, с Навальным во власти или без него произошли бы эти перемены. Важно, что ситуацией с ним кремлевская диктатура отбросила развитие нашей страны на 40 лет назад. А я хочу, чтобы моя страна смотрела вперед.
Толя
Екатеринбург
Я следил и за ФБК, и за штабами, поддерживал, но никак не участвовал в политической жизни страны. Но отравление и возвращение Алексея в Россию сильно на меня повлияли.
Я впервые вышел на одиночный пикет сразу по возвращении Алексея. Мне было так тошно от лжи и наглости людей у власти, я был так зол, когда смотрел трансляцию «Дождя» из Внуково и Шереметьево, что не смог сидеть дома и вышел к администрации Екатеринбурга. Я не помню, как принимал это решение, просто помню, что нашел дома первую попавшуюся картонку и черные краски, написал «Свободу Навальному» и поехал в центр.
Когда я встал к администрации, у меня было полное ощущение, что я совершаю преступление. Но это не так! Я выражал свою позицию. А это нормально для правового современного государства. Меня фотографировали, кто-то поддерживал: махал и сигналил из машины. Через 15 минут подошли полицейские и попросили показать документы. Пикет не прерывали.
Благодаря правозащитнице Елене Парий, которая общалась с полицейскими и объясняла, что я не обязан предоставлять документы и они не имеют права прерывать мой пикет, я не уехал ночевать в отдел полиции и не получил незаслуженную административку. Мы не были знакомы. Она появилась абсолютно внезапно и выручила меня. Потом рассказала, что я не первый такой за те два дня — безбашенный и неподготовленный.
Алексей
переехал в Грузию из Новосибирска
События 2 февраля 2021-го застали меня в Стамбуле. Помню, как смотрели прямую трансляцию с телефона, сидя на лавочке у Босфора, и охеревали от происходящего. А дальше стало только хуже, маховик репрессий завертелся, как никогда раньше в современной России.
На волне этих событий я вернулся к истории начала XX века, поподробнее разобрался в волнах эмиграции, понял, что всех тех, кто мог, но не уехал в первые годы Советов, в последующие два десятилетия перемололи в жерновах «красного террора». К лету решение уезжать созрело окончательно — в неизвестность, на чужбину, но туда, где больше свободы!
Прошло уже полгода, как мы с супругой живем в Грузии и нас окружают хорошие люди — много достойных людей из Беларуси, Украины, России и невероятно гостеприимные грузины. А в России остались родные, друзья, сограждане — и с каждым днем и каждой новой новостью все больше опасаешься за них. Надеемся, что постепенно сможем вывезти всех, главное успеть до того, как опустят занавес (не дай бог, конечно, но нужно быть готовым).
Считаю, что сейчас как никогда важно объединяться, стараться помочь близким и окружению, и просто хорошим людям. Тогда у плохих будет меньше шансов на победу.
Анна
ХМАО
Мой родной город — Томск, и я была там, когда Алексея отравили. Моя подруга летела с ним в самолете, то есть все эти события я восприняла очень близко, очень переживала и следила за новостями. Не верилось, что все это происходит на самом деле.
Когда он лежал в коме, было страшное чувство безнадеги и отчаяния. И как я радовалась, когда Алексей пришел в себя. Было ощущение настоящего чуда. А потом он решил вернуться, и я была шокирована, восхищалась его решением и понимала, что его посадят.
Вся эта история изменила мои ощущения от мыслей «надо уезжать, спасать семью, эта страна безнадежна» до «мы можем что-то сделать, мы можем бороться, мы действительно можем создать страну, где можно будет жить хорошо и не бояться».
Алексей Навальный — человек невероятного мужества. Я верю, что скоро он будет на свободе, а людей, которые пытались его уничтожить, будут судить.
Маша
Пермь
Не знаю, честно говоря, откуда у Алексея силы и моральный дух, но у меня лишь ощущение невыносимого ужаса от всего происходящего.
Помню, 10 лет назад мы ехали до Питера в поезде с моим мужем. Была зима: снег, ночь и редкие фонари за окном. Мы читали [Варлама] Шаламова и приходили в ужас не только от того, что происходило в ГУЛАГе, но и от того, что вся остальная страна могла жить, работать и любить, зная, что происходит за колючей проволокой. Я искренне не понимала, как можно сосуществовать в одной реальности со своей жизнью и с пытками, убийствами невиновных людей.
Теперь я знаю как: ничего особенного. Завариваешь кофе по утрам и читаешь новости. Или не читаешь (потому что уже не можешь), а слышишь краем уха. И идешь дальше работать, жить, любить, тратить деньги и путешествовать.
Меня разочаровывает и злит не только мое государство, а прежде всего я сама. Это я согласна жить в стране, где творится безумие. Это я своими налогами оплачиваю пытки людей. Это я своим молчанием позволяю государству творить террор не только внутри страны, но и на границах.
Что изменилось для меня с арестом Навального? Я узнала себе цену как гражданина и как человека. И она ничтожна.
Анастасия
Москва
Буквально три года назад у меня не было никаких политических взглядов. Более того, моя мама — бюджетница, и, чтобы как-то продвигаться по службе, она вступила в «ЕР» и регулярно ходила за нее голосовать…
Летом 2019-го я сидела в декрете, младший брат мужа иногда что-то упоминал о Навальном, и я начала смотреть его и Милова (Владимир Милов, соратник Алексея Навального, экономист, — прим. «Медузы»). Экономика не с экранов телевизора была мне интереснее.
А потом вдруг начался весь этот движ с недопуском кандидатов в Мосгордуму. После этого мы с мужем уже подсели на «другие новости». В пандемию мы уже были на стороне оппозиции. Летом следили за протестами в Хабаровске.
Однажды утром, когда мы только проснулись, зашел брат мужа и говорит: «Вы видели новости? Все очень плохо, Навального отравили!» В январе мы с мужем следили за этим ежедневно: фильм про Путина, восстановление, возвращение, суд. Все разговоры с родственниками, друзьями, мимолетными знакомыми — о политике. Муж после первого знакомства задавал всем вопрос типа: «А как вы относитесь к Путину?»
До января [2021-го] мы с мужем обсуждали возможность похода на митинг только в формате шутки. У нас особо не с кем оставлять ребенка, и перспектива каких-то проблем с органами не радует. Но позвонил одногруппник и спросил, пойдем ли мы, я ответила твердо: «Конечно».
Потом мы делали все что могли: другие протесты, другие акции, я побыла наблюдателем на выборах. Сейчас выработала позицию делать все, что в моих силах, чтобы менять ситуацию. Мне очень жаль, что Навальный в тюрьме, и я знаю, что он не выйдет оттуда до конца срока, сколько бы людей ни вышло на улицу. Но я вижу, как поменялась политическая повестка всего за два года, и эти настроения уже никуда не пропадут. Будет больше недовольства и больше сопротивления со стороны системы. Но ведь ничто не вечно.
Нурасыл
Самара, теперь Лондон
У каждого человека свой «болевой порог». Для меня вся история с отравлением Навального (которого я всегда поддерживал и горжусь этим) стала той каплей… Хотя какая уж тут капля. Это было ведро ледяной воды, после которого я сказал себе: «Кажется, хватит». Ровно год назад мы с женой приняли решение уехать. Подтянули язык, нашли работу, получили визу и теперь живем в Великобритании.
Что до ситуации в России — к сожалению, не вижу ни одного варианта развития событий, при котором захотелось бы вернуться. Карамазовское «если бога нет, все дозволено» — это про нынешний режим.
Мария
Пятигорск
Я до конца не могла поверить, что это происходит с моей страной. Я вышла на митинг, но не смогла сказать и словечка, потому что боялась… С тех пор я молчу и складываю «в стол» написанные сценарии коротких метров с сюжетами о моей родине и особенно больных моментах Кавказа.
Мы с мужем решили покинуть страну, потому что я не могу и не хочу здесь жить. Мне страшно, и у меня опустились руки. Все, что я могу, — это слать донаты тем, кто не сдался, и надеяться, что будущим поколениям повезет больше, чем мне. В этом году мы уезжаем, надеюсь, к тому моменту границы не будут закрыты по приказу одного там деда.
Прости, Леша, мы все ******** [упустили]!
