истории

«Ради самостоятельности и независимости я буквально землю ем» Astra — одно из самых бодрых эмигрантских медиа. Его запустила Анастасия Чумакова, раньше работавшая в прокремлевских таблоидах, а теперь официально «экстремистка». Вот ее интервью

Источник: Meduza

В первые дни вторжения журналистка Анастасия Чумакова запустила телеграм-канал Astra — медиа, которое быстро прославилось благодаря эксклюзивам о войне и преступлениях российской армии. На него подписаны уже 270 тысяч человек, а в редакции работают 12 сотрудников. Работая в эмиграции, Astra сумела наладить полноценную сеть источников на оккупированных территориях, в РФ и в Украине. Российские власти тоже признали ее заслуги: в конце октября Чумакову включили в реестр «террористов и экстремистов» (что стало поводом для дела, неизвестно). Восхождение издания Astra выглядит особенно интересным, потому что Чумакова до эмиграции долгое время работала в прокремлевских таблоидах Life, Mash и Baza, связанных с Арамом Габреляновым. В интервью «Медузе» она заявила, что вплоть до отъезда из страны не понимала «природу» этих медиа, поскольку «это не было так очевидно, как сейчас». Мы поговорили с ней об эволюции ее взглядов на журналистику — и о том, в чем, по ее мнению, заключается секрет успеха Astra.

Внимание! В этом тексте есть мат. Если для вас это неприемлемо, не читайте его.

«Я Габрелянову могу только в лицо плюнуть»

— Расскажи про свою карьеру — как от работы в ульяновских СМИ все пришло к обыскам и уголовному делу?

— Пока я училась на журналиста в Ульяновске, я стажировалась на местных «Вестях» и РЕН ТВ. Снимала сюжеты про бабушек, у которых протекает потолок, про какие-то аварии, акции в детских садах. Одновременно подрабатывала официанткой. После университета я переехала в Ростов-на-Дону и устроилась в рекламное агентство, похожее на какую-то секту. Мы продавали лекции экспертов по саморазвитию, каждое утро начиналось с мотивационной летучки, где мы всей командой кричали: «Мы молодцы!» Мне казалось, я схожу с ума. Через две недели я оттуда сбежала и начала обзванивать все СМИ Ростовской области, всем рассылать свое резюме.

Меня взяли на «Авторадио Ростов-на-Дону» рекламщицей: сочинять для эфиров рекламные стишки и кричалки. А потом мне написала Марина Владимировна Поюрова, которая тогда была главредом [местного независимого издания] Donnews, и сказала, что видела мое резюме и хочет попробовать меня на позицию редактора в новое медиа — региональное, ростовское. Я прошла тестовое задание и стала шеф-редактором [сайта] «Ерш». Мы сидели в одной редакции с Donnews (у них одни владельцы, — прим. «Медузы»).

— Как ты попала в медиагруппу Арама Габрелянова — сначала редактором регионального офиса Life, а потом журналисткой Mash и Baza?

— К 2015 году у «Ерша» появились редакции в Таганроге, Азове, Новочеркасске — за них я тоже отвечала, сама собеседовала туда сотрудников. В какой-то момент мне стало скучно: как будто уже некуда было развиваться. И я подала резюме вообще во все медиа, которые нашла в интернете; в «Медузу» тоже, кажется. Ответили мне только из ростовской редакции Life.

Сразу скажу: что это за издание, я на тот момент не знала. Открыла сайт, он мне показался приличным, с обычными новостями. И я стала редактором их ростовского офиса. Каждый день надо было публиковать эксклюзивы по происшествиям. Мы выезжали на пожары, преступления — так я начала знакомиться с сотрудниками МЧС и следователями, у меня появились источники.

Это был 2016 год. И я, конечно, жалею, что не писала тогда про российское вторжение [в Донбассе]… Показывать и доказывать, что ВС РФ находятся в Украине, было тогда моей обязанностью как журналиста. Довольно долго [власти] удавалось скрывать правду от российского обывателя о том, что там происходит. Даже я — хоть и молодой, но все-таки журналист — до конца всего не видела и не понимала. Может быть, в силу юности. Ростовская же редакция вообще ни о чем, кроме происшествий, не писала. Войну освещал московский офис. И пока я делала криминальные новости, [Семен] Пегов чуть ли не с автоматом наперевес бегал по Донбассу.

В какой-то момент все региональные редакции Life закрылись, и нас позвали в Москву делать Mash. Все это подавалось как проект, который запускают энтузиасты во главе с Никитой Могутиным, — да, при поддержке Life, но в целом такой вот независимый новаторский проект. Первое время я вообще не видела там никакой пропаганды — писала про происшествия в Ростовской, Оренбургской областях, Башкирии. Какая может быть цензура в происшествиях?

Потом я перешла в Baza, которая тоже подавалась как новый могутинский проект. [Для меня] Baza началась с расследования про Магнитогорск, большую часть информации для него добывала я, неделю проработала там на земле. Потом я писала про чеченского полковника, который пытал задержанных в Урус-Мартане, а после увольнения из МВД, вероятно, убил свою падчерицу — она бесследно исчезла. Одни тексты того же Кирилла Рукова чего стоят.

— Что ты думаешь про нынешнее состояние габреляновских медиа?

— Ну, все очень плохо. Мне неприятно, что я работала там не потому, что все осознавала и шла на компромисс с совестью, а потому, что была тогда наивной дурочкой и верила руководству, что это все «независимые проекты». Я просто писала себе свои новости — и дальше особо не смотрела, не интересовалась — что, конечно, тоже только моя ответственность. Я понимаю, что это неправильно было. Но на тот момент как-то вот так я жила.

Понятно, что с тем опытом, который есть у меня сейчас, я бы никогда туда не пошла. Сейчас я Габрелянову могу только в лицо плюнуть; таких проектов, как его, быть не должно. В том числе благодаря их работе смогло случиться вторжение в 2022-м. 

Но ни одной пропагандистской заметки ни на Life, ни дальше я не написала. Мне стыдиться нечего. И вины я не ощущаю, потому что вина определяется ущербом, а я никакого ущерба не нанесла. Если бы я, как Пегов, скакала по Донбассу с автоматом… Но я чувствую ответственность за то, что как журналист не писала о том, о чем тогда писали [журналист и оппозиционный политик Лев] Шлосберг, «Медуза» и другие медиа.

А на момент моей работы в Baza вообще не было никаких доказательств, что проект связан с Габреляновым.

— В те годы ты не обращала внимания, что журналистское сообщество критически относилось не только к его СМИ, но и к тем, кто на них работал?

— Так сложилось, что я никогда не была вообще ни в какой тусовке и ни с кем из журналистов не общалась. Я не знаю почему, исторически так сложилось. Скорее всего, потому, что я очень много, извините за выражение, въебывала и у меня ни на что больше не оставалось времени. Серьезно.

На всех этих проектах был четкий план по эксклюзивам, который нужно было выполнять во что бы то ни стало. Приходилось постоянно что-то искать, кому-то звонить. Я была как новостной робот: 12-часовые рабочие смены.

Наверное, я могла бы понять природу Mash и Baza гораздо раньше. Но тогда это не было так очевидно, как сейчас. Только когда я уже уехала из страны [в 2020 году], я увидела в Mash публикацию про дворец Путина, которая меня сразила. Мне стало понятно, что это было за медиа. Все, что мы сделали — вместе с набранной аудиторией, — засирается и переходит под кремлевское крылышко.

Очень обидно, что ты в эти проекты верил, впахивал на них, а им, оказывается, все это было нужно только для того, чтобы в какой-то момент в открытую заняться пропагандой.

— Коллеги из подкаста «Давай голосом» когда-то строго тебя допрашивали про связи с Life, Mash и Baza. Было ли ощущение, что тебя, теперь уже эмигрантку с собственным антивоенным СМИ, не принимают другие коллеги из независимых медиа?

— Все эмигрантские медиа цитируют Astra как надежный источник. Но предвзятое отношение ко мне лично — да, я чувствую. На их месте я бы тоже к себе так относилась. Работа на Life, Mash и Baza — это, как бы сказать, не лучшее, что случалось у меня в жизни. Если бы мне пришлось заново делать тот выбор, я бы лучше подольше побегала по редакциям и бесплатно постажировалась в той же «Новой газете». Но нынешнего опыта у меня тогдашней не было. Как и старших товарищей, которые могли бы посоветовать: «Попробуй лучше вот сюда пойти, зачем тебе эта кремлевская помойка».

«Я переехала в палатку на Гавайях, потому что там можно было бесплатно пожить»

— В 2020 году ты выиграла в лотерею грин-карту и переехала в США. Был ли у тебя тогда план?

— Никакого плана не было, как и достаточного владения английским. Я отправила резюме в [американские] СМИ, работающие на русском. Никто мне не ответил. Потом увидела на ютьюбе передачу RTVI про происшествия — «Дежурный по Нью-Йорку» — и написала ее ведущему Денису Чередову в личку. Он сказал: «Приходи поговорим, но мест у нас нет». Тогда я стала питчить ему темы, как фрилансер снимала репортажи, которые выходили в эфир. Через полгода появилось место, и меня взяли.

Нью-Йорк — невероятный город. Красивый и очень сложный. Преступности действительно много, просто кладезь сюжетов. Метро — это вообще отдельная тема: в вагоне или на станции обязательно найдется какой-то обдолбанный чувак, который либо прямо при тебе что-то нюхает или колет, либо докапывается до пассажиров. Я снимала про эту проблему с наркотиками, в том числе общалась с полицией. Делала репортажи про возможную легализацию секс-работы, про вызволение котов из запертых подвалов. Отчасти тоже «Вести Ульяновск», только в Нью-Йорке. При этом видишь Бруклинский мост — и ощущение, что ты в кино.

Важный, как мне кажется, сюжет я сняла про гибель людей в подвальных помещениях во время проливных дождей и наводнений. В Нью-Йорке их дешевле арендовать, [чем квартиры]. И вот я приехала к дому, где погибла целая семья: они не смогли выйти и утонули. Я снимала этот затопленный дом, вся мокрая из-за дождя. Это такая жуть, что в мегаполисе вроде Нью-Йорка не налажена система водоотвода.

— Расскажи про свое увольнение с телеканала RTVI.

— 2 декабря 2021-го у входа в штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке появился мужчина с дробовиком. Никто не знал, что происходит, будет он стрелять или нет, — но выглядело как попытка захвата здания. Моя коллега из «Дежурного по Нью-Йорку» смогла пробраться на крышу соседнего здания и получить уникальную точку для видеотрансляции всего происходящего. Я говорю редакции: «У нас есть прямой эфир с места, давайте выложим пост в телеграме! А то чего у нас все забито интервью [Александра] Чуприяна о взрыве на „Листвяжной“: „Чуприян заявил [ведущей RTVI Тине] Канделаки то, Чуприян заявил Канделаки это“». (Авария на шахте в Кемеровской области была в это время одной из главных тем в России. В момент взрыва под землей находились 258 шахтеров. Погиб 51 человек, включая пятерых спасателей, пострадали 106. Позже шахтеры рассказывали, что руководство заклеивало датчики метана, чтобы те не показывали превышения допустимого уровня, — прим. «Медузы»).

В редакции все только посмеялись. И я на эмоциях и от отчаяния, что никто не реагирует, написала в личном телеграм-канале пост с критикой, так сказать, редакционной политики. В духе: «Все понимают, что важно это осветить, но почему-то Канделаки руководству кажется важнее. Я понимаю, что это СМИ Чемезова, но журналисты все-таки должны соблюдать какие-то стандарты».

Был большой скандал. RTVI требовали удалить этот пост, угрожали увольнением. Я помню, как плакала. Вообще у меня есть привычка рубить сук, на котором я сижу: никогда не могу смолчать, никак не угомонюсь. Я отказалась удалять пост. Они даже не дали мне почистить рабочий компьютер, просто пришел сотрудник охраны и сказал: «Уходите прямо сейчас». Я еле успела собрать вещи.

Тогда [в декабре 2021-го] я была в растерянности. Думала, чем заниматься дальше. Хотела поехать к бабушке в деревню отмечать Новый год, но потом решила съездить к сестре в Европу, а в деревню — уже летом. Но 27 февраля 2022-го бабушка умерла, и в Россию я так не попала. Очень жалею, что не поехала.

— Ты рассказывала, что в какой-то момент, чтобы сэкономить на жилье, переехала жить в тропический штат и поселилась в палатке.

— Я переехала в палатку на Гавайях, потому что там можно было бесплатно пожить. В Нью-Йорке мне приходилось арендовать студию за полторы тысячи долларов. Мой случайный знакомый купил на Гавайях землю, а потом уехал работать программистом на большой земле, и ему нужна была помощь с участком: чтобы кто-то косил траву, кормил его собак и следил за вещами, которые он туда перевез.

Палатка у меня была большая — как у военных бывает в местах дислокации. На полу сначала была только фанера, затем положили пол. Были генератор, плита с газовым баллоном, солнечные батареи, душ для кемпинга с дождевой водой: там все ею моются, даже в домах. Единственное, когда начинались ураганы, было ощущение, что палатку снесет. А укрыться негде. Я во время урагана пряталась в машине — это единственное мое серьезное имущество.

Да, условия были не самые комфортные, но все равно можно сказать, что я жила в тропическом раю: моешься дождевой водой под пение экзотических птиц, живешь близко к земле, можешь выйти послушать океан или сорвать цветочек. Если бы я жила в Нью-Йорке, я бы, наверное, уже сошла с ума. А Гавайи меня спасли. Дали силы. Сейчас, спустя три с половиной года, я наконец съехала из палатки, чему очень рада.

«Мой друг взял меня на понт. Говорит: „Ты-то как повлияешь на войну?“ И тогда мне пришла идея сделать свое медиа»

— Ты основала издание Astra 5 марта 2022 года. Как ты принимала это решение? Ты говорила, что у тебя не было ни стартового капитала, ни потенциальной команды.

— Решение особо не принималось, все было на эмоциях. У меня была потребность действовать. Сначала я нон-стоп писала про войну в личном телеграм-канале: публиковала фото и видео, которые мне скидывали друзья из Украины, рассказывала про нью-йоркские антивоенные митинги. Так продолжалось несколько дней. А потом мы с друзьями пошли в кофейню. Помню, как сижу, показываю ребятам видео [обстрелов], пью кофе и как мантру твержу: «Надо что-то сделать, надо что-то сделать».

И один из них — он был из Грузии — тогда буквально взял меня на понт. Говорит: «А что ты сделаешь? Ты-то как на это повлияешь?» Мол, бессмысленно что-то предпринимать, потому что Россию и россиян не изменишь. Понятно, почему он так считает: человек из Грузии.

И тогда мне пришла идея сделать медиа. Я и раньше об этом думала. Но спустя несколько дней после полномасштабного вторжения стало очевидно, что есть некий информационный вакуум: независимые СМИ в России уже закрывались, эмигрировали, попадали под военную цензуру.

Несколько дней я просто ходила с этой мыслью: «А какое может быть название, например?» На столе у меня тогда стояли астры — и я попросила того же своего знакомого из Грузии нарисовать мне логотип: «Сделай, пожалуйста, астру, окруженную колючей проволокой. Ее как бы пытаются сломать, но она, такая хрупкая и нежная, выпускает шипы и разрывает эту проволоку. И побеждает войну». А через год мы поняли, что астру на аватарку он срисовал, кажется, с георгины. И что на столе у меня тогда вообще стояли не астры, а хризантемы.

— Кто и почему согласился работать в Astra на волонтерской основе, не получая зарплаты? Ты рассказывала, как вы жили на донаты — по 100 долларов на человека в месяц.

— Я сама удивлялась. Я написала пост в личном канале, что делаю независимое медиа и, если кто-то из журналистов хочет освещать войну бесплатно, напишите мне в личку. И много кто написал. Даже мои бывшие коллеги по Baza, кстати. Но в итоге все они отсеялись. Осталась только одна девочка с журналистским бэкграундом, но я ее вообще не знала. Она пришла буквально со второго или третьего дня — и работает до сих пор. Ей просто хотелось что-то делать. Она считала своим долгом продолжать делать новости в такой момент.

Когда нам только стали донатить, мы все поделили поровну. Первая зарплата у нас была 90 долларов. Так продолжалось первые полтора года: в конце месяца мы получали сколько выйдет. Может, 500 долларов, может, 50. Я восхищаюсь людьми, которые вот так мне доверились, — какой-то журналистке из Ульяновска, провинциалке в Нью-Йорке, с «Базой» в бэкграунде и нулевым опытом медиаменеджмента. Проект без денег — и все равно люди пришли и начали работать. На все плевать, хотим — делаем. Понятно, что многие одновременно работали где-то еще: на стройке, в кафе, в других медиа.

Помню, как моя нью-йоркская подруга, которая работает в кафе, подкармливала меня оставшимися после смены булочками и говорила: «Это мой вклад в Astra».

— И как вы справляетесь от месяца к месяцу?

— Год назад мы пришли к тому, что теперь у каждого есть стабильная фиксированная зарплата. Часто она меньше прожиточного минимума тех стран, где живут мои коллеги, но хотя бы так.

Из чего состоит наш заработок? Во-первых, мы каждый месяц делаем сбор донатов на зарплаты сотрудников — три тысячи долларов. Есть постоянные пожертвования на Patreon, Boosty, Buy Me a Coffee, Tribute и PayPal — в среднем в месяц набирается до пяти тысяч; читатели реально нам постоянно дают знать, что мы им очень важны. Мы продаем свой VPN — еще тысяча в месяц. Продаем мерч. У нас есть канал с платной подпиской — что-то типа комьюнити Astra. Плюс реклама — она довольно дешевая, и, думаю, благодаря этому она хотя бы есть.

Пока мы еще не были «иноагентами», к нам за рекламой приходили маленькие бизнесы из России: просто читатели, которые мастерят какие-нибудь красивые вещи, небольшие телеграм-каналы про искусство и кино, даже производители обуви. Сейчас рекламу у нас покупают уже бизнесы не из России, например иммиграционные адвокаты из разных стран, организации, которые помогают эмигрантам.

Есть и гранты от фондов, которые помогают журналистам. В общем, мы диверсифицируем доход, чтобы не зависеть от какого-то одного источника заработка слишком сильно. Есть идея сделать платную подписку на сайте, но для этого сначала нужно сформировать полноценный отдел расследований, причем таких, которые бы хотелось читать за деньги. То есть нужно выделить троих сотрудников, которые бы занимались только этим. А до этого надо увеличить зарплату и нанять продюсера на полсмены и хотя бы одного ночного дежурного. Сейчас ночные смены закрываю только я: остальные сотрудники спят, у них и так все расписано по часам. Многие читатели ценят, что мы работаем круглосуточно. Что в любой момент можно зайти — и все актуальное будет.

Бюджет Astra — это минимум 10 тысяч долларов в месяц. Примерно половина — это донаты, вторая половина — реклама, гранты, VPN и все остальное. Все очень условно, потому что от месяца к месяцу [соотношение] меняется.

— А какая сейчас зарплата в Astra?

— Средняя зарплата, наверное, тысяча долларов в месяц, если усреднить. Но у всех она чуть-чуть разная. Кто-то работает у нас полный месяц, кто-то только 10 смен, кто-то на фрилансе. Наш осинтер, например, работает сдельно — это отдельный сотрудник, который занимается только OSINT.

Если кому-то не собрали в этом месяце донатов на его полную зарплату, я этому человеку доплачиваю из своей. Беру с кредиток и так далее.

Ребятам из команды все еще приходится подрабатывать в других местах, чтобы выживать. На соцсети, сайт, управленческую деятельность, фандрайзинг — в общем, на все у нас в Astra — работает команда из 12 человек. Плюс фрилансеры. Нам очень сильно не хватает людей, но пока нет возможности нанимать еще.

В 2022-м многие медиапроекты сначала искали деньги, гранты, а потом уже запускались. Я о существовании грантов тогда особо не знала, да и времени об этом думать не было. Была мотивация — делать новости, несмотря ни на что и независимо от того, есть деньги или нет. Поэтому то, что я работаю по 16 часов и не могу нанять сотрудников, — это все моя ответственность. Никто мне ничего не должен, и я никого в этом не виню.

Но в каком-то смысле этим и объясняется успех Astra — мы запустились в тех условиях, в которых многие не прожили бы и недели. Читатели это понимают, чувствуют и очень ценят. Я смотрела на другие независимые медиа — все писали что-то вроде «мы живем только на ваши пожертвования». Оказалось, что это немного не так. И здесь стоит отметить, что Astra, по-моему, редкое медиа, которое в первые полтора года после открытия действительно существовало только на пожертвования и рекламу. Бюджет редакции за 2022 год составил всего около 10 тысяч долларов. По меркам СМИ нашего уровня это немыслимо мало.

Но уже за этот год мы смогли занять лидирующую позицию и по росту, и по цитируемости среди медиа, запустившихся в 2022-м. А когда мы получили свой первый грант, то честно сообщили об этом читателям — насколько я знаю, никто из СМИ так не делал), — вот, мы впервые получили какую-то поддержку не из ваших донатов и не из рекламы, но это никак не повлияет на нашу редакционную политику. Компромиссы ради финансирования исключены.

— Как ты строила Astra в первый год вашей работы? Как это вообще возможно — запустить целое СМИ с нуля, находясь через Атлантику от своей аудитории?

— В первые полтора месяца работы мы заявили о себе, когда вместе с «Медузой» сделали первое доказательное расследование про изнасилования украинских женщин российскими военными. Я тогда нашла украинку, которая подверглась насилию, и просто позвонила ей. Ужаснулась тому, что она рассказала, и поняла, что надо эту историю делать с каким-то большим изданием, потому что Astra еще маленькая, а эту историю должен знать весь мир.

Но первоочередное для нас — это новости. Мы должны обеспечивать читателям круглосуточную картину дня. Поэтому сутки на Astra делятся на три смены по восемь часов.

Если человек работает на новостной смене один, то он и выпускающий редактор, и продюсер. Если работают вдвоем, роли распределяются. Задача выпускающего редактора — создание картины дня, мониторинг ленты и рерайт, задача продюсера — общение с героями, которые пишут нам, верификация информации, которой с нами делятся, фактчекинг, поиск первоисточников, поиск новых поворотов тем. Из этого рождаются эксклюзивы, без которых нельзя. Я всегда говорю сотрудникам: если мы будем делать всё как все, нас не будут читать.

Первые полтора года после запуска Astra я работала по 16 часов. Мало кто верил, что можно выдерживать такой темп и все делать без денег. Нас то и дело называли «чьим-то проектом». То кремлевская пропаганда скажет, что мы «от СБУ», то украинские активисты, наоборот, объявят нас «прокремлевскими». А с подачи RT зет-пропаганда начала называть нас проектом Ходорковского. Но я со всей ответственностью заявляю, что он никогда не давал нам ни копейки и никакого отношения к моему СМИ не имеет. А вот его проекты периодически воруют эксклюзивы Astra без указания источника, после чего я публично на них ругаюсь.

Все эти люди попросту пытаются отнять у меня самостоятельность и независимость, ради которой я буквально землю ем. И в журналистской среде это тоже есть. Нам даже передавали, мол, что уважают, но все равно думают, что кто-то за мной — простой журналисткой из Ульяновска — стоит. А я просто взяла и сделала. И моему здоровью за эту 16-часовую работу еще аукнется.

— 1 апреля 2024 года вы объявили о приостановке работы из-за финансовых трудностей. Что случилось и как вам удалось это пережить?

— Для всех это стало шоком. Я тогда даже команду не предупредила, что опубликую такой пост в телеграме. Сейчас, поработав с психологом, я понимаю, что это был серьезный нервный срыв. Даже не выгорание, а какая-то травма, депрессия. Организм конкретно износился, потому что я работала вообще без выходных — и главредом, и новостником, и ночным дежурным, и пиарщиком, и стратегическим менеджером.

Еще у меня на тот момент была куча долгов и кредитов, к тому же пришел налог в пять тысяч долларов, которого я не ожидала. [Во время работы] на RTVI за меня платила компания, самой ничего делать не приходилось. А в 2023-м мне впервые пришлось платить за полный год как самозанятой. Я ожидала 500 долларов — а прислали пять тысяч. По меркам США это маленькая сумма, но мне она тогда казалась громадной. И как я ее покрою, если у меня даже нет денег, чтобы платить сотрудникам?

— В итоге всего через неделю вы возобновили работу. Кто вас спас?

— Наша читательница покрыла эти пять тысяч. Передаю ей огромное спасибо. Это эмигрантка, которая давно не живет в России. Когда она впервые мне написала с таким предложением, я подумала, что это какой-то скам. 

Еще читатели нас поддерживали: было очень много писем в духе «я теперь не знаю, что читать, я так к вам привык». Читатели донатили — по копеечке, по сто рублей, — просто чтобы мы вернулись. И это действительно поддержало.

В ту неделю я себя чувствовала очень плохо. Было тяжело смотреть, как новости идут — а мы их не освещаем. Как простаивает дело всей моей жизни. Я тогда уже воспринимала Astra как дело всей жизни, потому что я отдаю ей всю жизнь.

— Ты заявляла, что грантодатели якобы часто поддерживают только те СМИ, «чьих владельцев они знают лично» или «кого им рекомендуют коллеги», — и опираются на «личные связи» и «блат». Однако с тех пор Astra сама начала получать гранты.

— Спустя полтора года после открытия Astra мы с моим фандрайзером начали писать заявки в фонды, которые заявляют, что их миссия — поддерживать журналистов в экстренных ситуациях. Ситуация у нас была более чем экстренная, но нам никто не ответил. Я тогда сильно обиделась и задумалась: неужели у остальных сейчас ситуация еще хуже, чем у меня, живущей в палатке? Мы в грантовых заявках тогда писали даже о том, что у меня началась тахикардия и пульс в покое постоянно 100–110. То есть буквально сердце выпрыгивает из груди, а страховки и денег, чтобы сходить к врачу, тупо нет.

При этом я знала, что другим СМИ помогают. В том числе и тем, у кого ситуация была не такой серьезной. А нам даже не отвечали. Если вы заявляете, что ваша миссия — помогать в экстренных ситуациях, но при этом помогаете кому-то улучшить уже существующий сайт вместо того, чтобы помочь голодающему проекту в палатке и без медстраховки, — какой тут еще может быть вывод? Подчеркну, что я понимаю, что ни мне, ни моему медиа никто и ничего не должен. Просто тогда было грустно, что заявленные миссии ряда организаций не соответствовали реальности.

Но наш фандрайзер продолжал общаться с фондами, подавал новые заявки — и позже оказалось, что фондов достаточно: теми, которые нам не отвечали, пространство не ограничивается.

В сентябре 2023-го мы получили свой первый грант от некоммерческого фонда на сумму 14 тысяч евро. После приостановки работы в апреле 2024-го к нам пришел другой европейский фонд — с ним нас, кстати, тогда связал [журналист и ютьюб-блогер] Майкл Наки. Оказалось, этот фонд узнал, что у нас настолько плохая ситуация, когда мы уже закрылись. А мы про их существование вообще не знали.

Сейчас нас поддерживает Foundation for Democracy and Liberal Values, учрежденный Жанной Немцовой и ее коллегами. Проект [психологической помощи] Without Prejudice и [поддерживающий журналистов в изгнании фонд] JX Fund оплачивали нам психологов для сотрудников. Другая организация подарила мне ноутбук. Первые полтора года существования Astra я работала со смартфона — и так привыкла, что теперь мне даже неудобно переходить на ноутбук. Ставить посты в канал мне все еще удобнее с телефона.

«Мы работаем как круглосуточная служба поддержки. Людям больше некуда обратиться»

— Ситуация со здоровьем все еще такая же тяжелая? Почему бы тогда не найти более стабильную работу?

— У меня все та же тахикардия, сильно ухудшилось состояние кожи. По понятным причинам: мало двигаюсь, много работаю. К врачу я в итоге все-таки сходила, в сердце проблем не нашли — это все тревога. Просыпаюсь — беру телефон, засыпаю с телефоном, могу даже ночью проснуться. Психолог говорил, что я как бы срослась с Astra и теперь мне надо отделяться, чтобы проект был отдельно, а моя жизнь — отдельно. Я над этим работаю.

Но в целом мне кажется, что я ничем другим не могу заниматься. Не могу пойти работать в кафе, чтобы легко зарабатывать прожиточный минимум, спокойно жить. Потому что Astra — моя страсть, дело моей жизни, и оно того стоит. Хочу подчеркнуть, что я никого в этом не виню, это только мой выбор. И я беру ответственность за этот выбор на себя.

— Против тебя возбудили уголовное дело о распространении «фейков» об армии. В конце октября 2025 года полиция, СК и ФСБ обыскали квартиру твоей мамы в Ульяновске. Через пять дней тебя объявили «террористкой». Как ты и твоя семья это пережили?

— Мне это напомнило 1937 год. Мама не имеет к моей деятельности вообще никакого отношения — и то, что к ней с утра вот так вломились… Повезло еще, что маму никто не бил, в пол лицом не клал. Это уже удача, можно сказать. Потому что в России сейчас обыскивают жестко.

Ее допросили в качестве свидетеля, что тоже довольно забавно. Чему она может быть свидетелем? В этой квартире нет ничего, кроме моих детских фотографий и школьных дневников с первого класса, которые мама оставила на память. 

Уголовное дело стало по-своему неожиданностью: у меня уже восемь протоколов по «иноагентской» статье, и я думала, что сейчас будет дело о неисполнении обязанностей «иноагента». А тут они заводят дело о «фейках». Первое такое в моем родном Ульяновске, кстати. В местных СМИ о нем не писали: новости пошли, только когда меня уже внесли в список террористов и экстремистов. Я немножко почитала комментарии ульяновцев к этим новостям — в духе «раз Astra преследуют, значит, это нормальное медиа». Была приятно удивлена, что в городе, в общем-то, все понимают.

Еще задумалась о своей ульяновской школе — 86-й, имени [контр-адмирала Игоря] Вереникина. Там сейчас висят памятные доски [в честь] так называемых героев СВО, стоят «парты героя», ведутся «разговоры о важном». Некоторых учителей я очень люблю, и мне интересно, как они с этим справляются. Действительно ли они, как мне кажется издалека, против войны? Или тоже уже стали за? И как бы они отнеслись к тому, что их ученица теперь «террористка»? Поверили бы?

— Astra регулярно публикует расследования о внесудебных расправах в российской армии, видео из подвалов для российских отказников, сообщает о пытках и похищениях жителей оккупированных территорий. Как ты налаживала сеть источников?

— У Astra налажена сеть источников в РФ, на оккупированных территориях и чуть меньше — в самой Украине. В нынешних условиях это очень ценно, особенно учитывая, что мы СМИ-«иноагент», а я «террористка-экстремистка».

Часть источников в госструктурах у меня осталась еще со времен работы в России, например собеседники в МЧС. Большинство таких, конечно, после начала вторжения отвалились, но часть осталась со мной. Я их очень ценю.

Почти все источники в армии были наработаны уже во время работы Astra через сарафанное радио. Когда мы начали писать про подвалы на оккупированных территориях, где пытают российских солдат, пошли обращения их родственников и самих военнослужащих, так налаживалась сеть контактов. С оккупированных территорий нам тоже пишут: жители рассказывают про военные преступления.

В какой-то день нам могут прислать 50 сообщений, а в какой-то — 500. Мы отвечаем всем, это наше правило. Даже если я понимаю, что тема немножко не наша, мы все равно что-то порекомендуем, перенаправим к правозащитникам. Человек это запоминает и через год может вернуться уже с другой темой. И пойдет с ней именно к нам, потому что мы ему когда-то ответили.

Важно отметить, что анонимы из телеграма не могут стать нашими источниками. Нельзя просто написать Astra в боте и кем-то представиться. Мы всегда верифицируем личности, мы должны быть уверены, с кем разговариваем.

Присылают и очень много фейков, которые мы отсеиваем на этапе фактчекинга. Бывало, писали в духе: «У меня есть важная информация, очень важная. Сколько вы мне за нее заплатите?» Мы отвечаем: «Нисколько. Мы не платим».

— А что по поводу эксклюзивов и расследований — как были налажены эти процессы?

— Большие тексты у нас выходят раз в месяц-два, а расследования так вообще пару раз в год. Например, мы сделали расследование про пыточные подвалы в Донецке, про шахту Петровскую, где до смерти запытали так называемого американского военкора Рассела Бентли. Но на самом деле многие темы, которые можно было бы превратить в большие тексты, у нас выходят в формате постов. Потому что нет возможности этим [долго] заниматься.

Благодаря источникам мы умудряемся узнавать о последствиях и результатах украинских атак на российские нефтебазы и НПЗ. Мы одни из немногих, кто регулярно узнает о преступлениях российских военнослужащих, которые они совершают, уже вернувшись на родину.

Astra регулярно находит и публикует информацию о так называемых нештатных сходах авиабомб с российских бомбардировщиков. Российские власти стараются эту информацию скрывать, а когда от таких падений страдают люди, и вовсе заявляют, что это была не российская ФАБ, а украинская атака. Мы опровергаем их слова и сообщаем читателям правду, часто даже с фото и видео с места или с именами людей, получивших травмы.

— Что ты думаешь про состояние эмигрантских медиа? Теряют ли они адекватность и интонацию, с которой нужно говорить с российским читателем?

— Вообще очень хорошо, что эмигрантские медиа есть и продолжают доносить достоверную информацию. Не хочу их ругать, потому что понимаю, как сложно сейчас выживать. Мы сообщаем россиянам ту часть информации, которая в подцензурных медиа скрыта. И если бы не эмигрантские медиа, этого бы не делал никто.

— Получается ли, как тебе кажется, у Astra достучаться до широкой аудитории в России?

— Я не была так близка к российской аудитории, даже живя в Ульяновске. Нам постоянно пишут — и мы всегда на связи, постоянно общаемся. Помогает, наверное, то, что мы всем отвечаем. Просто поддерживаем диалог, даже когда нам пишут не по теме. Люди зачастую просто хотят поддержки. Им некуда больше обратиться. И выходит, что отчасти мы работаем как круглосуточная служба поддержки.

Были герои, для которых мы проводили денежные сборы. Наши читатели собрали почти четыре с половиной тысячи долларов Саше Кузнецову — мальчику из Мариуполя, который выжил в драмтеатре Мариуполя, но потерял там свою маму. Или у нас был сбор для активиста Сергея Веселова, который сейчас отбывает наказание за госизмену в Ивановской области.

Кстати, правозащитные организации, которые обращаются к нам с просьбой сделать благотворительный пост, говорят, что у нас действительно активная аудитория, которая хорошо откликается.

— Основная аудитория Astra — в телеграме. Ждешь ли ты его блокировки в России? И как к ней готовишься?

— Я этого боюсь. Если его заблокируют, куда пойдут все наши читатели? Конечно, мы развиваем и альтернативные площадки: сайт, русскоязычный и англоязычный твиттер, русскоязычные фейсбук и инстаграм, вотсап на английском языке.

Еще я сейчас наблюдаю за тем, что происходит с каналом ВЧК-ОГПУ, — и представляю себя на их месте. В одно утро ты просыпаешься, а канала нет.

— Ваш сайт в России заблокирован, Astra объявлена «иноагентом», ты в списке «террористов». Как эти статусы влияют на твою работу с источниками и донатерами, на доступ к читателям в России? И на зарплаты твоих сотрудников?

— Пока мы видим, что источники из России продолжают с нами работать. Люди из России продолжают с нами общаться — несмотря на то, что мы «иноагенты».

Boosty нам уже заблокировали, и нам всем пришлось снизить себе зарплаты. Очередного снижения донатов мы ожидаем из-за того, что меня внесли в список «террористов и экстремистов». Юридически жертвователям ничего не грозит, но все равно, я думаю, у части читателей из России будет стресс.

Это не бьет по нам критически. Учитывая историю нашего выживания в невыносимых условиях, мне кажется, нас сложно задушить. Так что будем прорываться.

Исправление. В первоначальной версии текста мы упомянули, что Анастасию Чумакову объявили «террористкой». Это не так: в списке «экстремистов и террористов» Росфинмониторинга она значится только как «экстремистка». Мы приносим извинения читателям.