29 января Mash первым из российских СМИ выпустил репортаж, снятый на территории «дворца Путина» в Геленджике, о котором в своем расследовании рассказала команда Алексея Навального. На следующий день Mash опубликовал интервью Аркадия Ротенберга, в котором близкий к Путину бизнесмен заявил, что резиденция принадлежит ему. После этого заместитель главного редактора Mash Сергей Титов объявил о своем уходе, заявив, что редакция действовала под диктовку «людей в костюмах». Мы поговорили с журналистом о том, как это происходило.
— Чем вы занимались до прихода в Mash в конце 2018-го?
— Работал на удаленке: писал в какое-то научное медиа, в «Лентаче» какое-то время работал. В общем, сотрудничал с разными редакциями. Делал тексты и мемы.
— Чем хотели заниматься в то время?
— Я планировал уехать [из России]. Тогда я окончил магистратуру журфака [Московского педагогического университета] и планировал поехать по программе по обмену — получил предложение уехать в Европу. Это была работа с подростками в Словакии или Словении. Там [работа в] киношколе — денег не заработать, но было желание уехать, поискать себя и через год вернуться. А если понравится, уехать на ПМЖ.
А потом подумал, что надо хотя бы раз в жизни проработать офисную классическую работу. И закинул в пару мест резюме.
— Куда, кроме Mash?
— Сейчас и не вспомню. Но и в Mash я не закидывал резюме — там [в объявлении] холдинг стоял в работодателях. Точно не помню. Я понатыкал кнопок пару раз, и все.
— Особо не разбирались, куда отправляете резюме?
— Я смотрел по тому, что мне интересно: писать, делать контент, заниматься международкой. Но я не имел представления о Mash — не был подписан на него до того, как прийти на работу. И телеграмом пользовался только как мессенджером.
— То есть в Mash попали случайно?
— Абсолютно. Это забавная история. Мадонна [Дуняева], наш другой заместитель главного редактора, которая ушла в ноябре [2020 года], просто вытащила мое резюме из пачки, увидела «Лентач» и предложила посмотреть меня второму редактору. Они случайно вдвоем решили позвать этого парня.
— Вы знали о репутации Mash как близкого к силовикам и Кремлю телеграм-канала, когда пошли работать туда?
— Про то, что оттуда ушла команда за месяц до этого, я ничего не знал. Конкретно про репутацию, кто этим управляет, я не особо знал, потому что у меня был другой уровень потребления контента. Не российский. До того, как я пришел в Mash, я не знал, что [вообще] существует половина актеров и актрис, потому что со школы я интересовался зарубежным контентом. Мой твиттер той эпохи был весь англоязычный, ютьюб русский не смотрел. Дикая изоляция была.
— На какую должность вы тогда попали?
— Обычный редактор, который пишет и ставит новости.
— И уже в процессе работы стали узнавать, где работаете?
— Все прошлое я стал узнавать уже на месте. История про команду, которая ушла… Я читал, где я работаю, и за пару месяцев я это понял.
— Ничего не смутило?
— Я не был вовлечен. Вы должны понимать, что по жизни я хиккан и не особо интересовался тем, что происходит в редакции. Я сидел за своим компом в капюшоне, уткнувшись в монитор. Делал то, что мне говорят: писал тексты и придумывал [контент]. Очень сильно волновался, и даже если в тот момент что-то было, я не замечал. А меня не посвящали, не на моих плечах это было.
— Вы в своем посте об уходе написали, что вы из бедной семьи. Это как-то играет свою роль в работе в Mash?
— Это совсем личностная шутка, но большую часть времени я работал на рынке. Звучит ужасно, но моя семья буквально занималась рынками. Обычная работа: ставите палатку, выкладываете вещи, продаете. С детства эти бесконечные поездки по Черкизово, Лужникам. Потом [рынок] «Садовод». И школу, и универ, и до того, пока я стал зарабатывать деньги, я работал разнорабочим. Для меня возможность зарабатывать хоть какие-то деньги [другим способом] стала очень классной.
— Чего вы хотели, когда шли работать в Mash?
— Изначально я шел, чтобы поработать в офисе, так как до этого был просто на удаленке. Целью было, чтобы я со временем мог заниматься тем, что мне нравится. Я стремился заниматься видео — и получил такую возможность. Я хотел делать диджитал-проекты и придумывать сценарии для игр — мне давали такую возможность. На первичном этапе была такая мотивация.
— Она менялась?
— К тому моменту, когда я смог делать все, что хотел, и нового ничего не осталось из того, что бы мне [хотелось] попробовать, ее, собственно, и не было.
— Когда вы только пришли в Mash, какая там была редакционная политика?
— Я не могу ничего говорить [о том времени], когда я был просто редактором, потому что за редакционную политику отвечали [тогдашний заместитель главного редактора] Даша [Насонова] и Мадонна. Я был не вовлечен в эти вещи.
С моей стороны все казалось нормально. Если ты видишь, что происходят какие-то вещи, ты пишешь про это и ставишь [новость]. Я не ощущал вмешательства [в редакционную работу].
— С 2020 года что-то поменялось?
— Не знаю, как сказать. Да, мое ощущение внутри поменялось, но больше ничего не хочу говорить. Мое внутреннее ощущение поменялось. [Появилось ощущение] что мы по-другому стали работать. Особенно в последние месяцы.
— В чем именно?
— Не смогу пояснить.
— Появилось больше запретных тем?
— Тоже, к сожалению, не настроен рассказывать про внутреннее устройство редакции. Просто из уважения к людям, которые там работали, — они большие профессионалы. И я работал там — и ничего не хочу говорить про такие вещи. Но у меня было внутреннее неудовлетворение, что мы пишем какие-то вещи. Это правда.
— Тогда были мысли уйти?
— Это, на самом деле, история про внутренний выбор. Я понимаю, что, наверное, журналистам, которые работают в свободных изданиях, тяжело понять такие вещи. Но когда у тебя мама, она болеет, и денег особо ты никогда не видел, и при этом тебе дают заниматься тем, что ты хочешь… Но есть вещи, которые тебе не нравятся… Это постоянные размышления, когда ты хочешь уйти, но что-то останавливает. Моя матушка говорила: «Ну зачем тебе это? Где ты еще такую работу найдешь?» Желание было давно, последние месяцы оно усилилось.
— То есть до видео с Ротенбергом вы не имели дел с «людьми в костюмах», про которых написали в посте об уходе?
— Я писал «люди в костюмах» как будто про кого-то конкретного, но это мое внутреннее ощущение. Я не видел каких-то конкретных людей в костюмах — это просто внутренне ощущение от нашей работы. Такого, что я сидел под дулом пистолета и люди в костюмах говорили: «Пиши», — такого не было. Все очень миролюбиво.
— Когда появилось это внутреннее ощущение?
— В последние месяцы оно усилилось.
— Вы написали: «Я понимаю все про репутацию Mash, понимаю про стыдные вещи». Что вы имеете в виду под стыдными вещами?
— Ничего конкретно не хочу называть, но, думаю, мы с вами все понимаем. Например, в каких-то свободных изданиях к Mash очень плохо относятся, какие-то публичные телеграм-каналы очень плохо относятся к Mash. Это возникло из-за того, что в прошлом мы писали посты, которые пишутся с государственной точки — как будто мы защищаем систему. С этой точки зрения я могу назвать вещи, которые выходили [в Mash], стыдными. Но это мое личное ощущение.
С другой стороны, несмотря на то, что это было и нас можно за это ругать, важно понимать, что во всех изданиях работают люди, которые все прекрасно понимают. Мы пытались [работать качественно]. Когда мы могли работать хорошо — например, так было с Беларусью, — многие консервативные блогеры, ужасные прогосударственные существа нас обвиняли в том, что Mash поддерживает Майдан.
— А когда вы пишете «жили в этой серой зоне и отчаянно боролись за возможность не писать говно», вы про что говорите?
— Когда была возможность, мы всегда писали и поддерживали то, что считали важным.
— Но в случае видео с Ротенбергом «там решили по-другому». «Там» — это где?
— Не могу назвать и ответить на этот вопрос.
— Расскажите, как появилось это видео.
— Я к производству видео не имел никакого отношения. Не знаю, как оно выходило, и увидел его так же, как и все остальные, когда его опубликовали.
— Как редакция его восприняла?
— Не могу говорить за других ребят, но лично я — очень негативно.
— Почему?
— Потому что считаю, что такие вещи не должны выходить на Mash. Кто-то вчера писал, что я якобы сказал, что это фейк. Я не утверждаю это. Я не знаю, что правда. Возможно, все так и есть, возможно, [сказанное в ролике] все правда. Но такие вещи не должны выходить на Mash — они должны выходить на телеканале RT или ВГТРК. У них большой опыт в производстве такого контента, пусть этим они и занимаются.
— То, что видео готовили, тоже не знали?
— К сожалению, нет.
— Если бы знали, что-то сделали?
— Выразил бы свое недовольство этой темой.
— Что происходит в Mash после вашего увольнения?
— Когда я уходил, часть коллег это расстроило, потому что с некоторыми мы знакомы много лет и нас многое объединяет. Но кто куда собирается [уходить или нет] — ничего не знаю. В любом случае там профессионалы работают — и они будут выполнять свою работу классно и хорошо. Я в это верю.
— Сейчас ушли вы. А когда только попали в Mash в 2018-м, оттуда только что частично ушла старая команда. Вы не сталкивались с Арамом Габреляновым и бывшим главредом Никитой Могутиным?
— С Могутиным никогда не сталкивался, лично мы не знакомы.
— Вы знаете, почему Могутин ушел из Mash?
— Только то, что читал в газетах.
— Он сейчас имеет отношение к Mash?
— Нет, у него свое издание [Baza].
— Mash и Baza связаны между собой?
— Нет. Я, может, лично знаю кого-то, но в рабочих моментах это совершенно два разных издания.
— Там, по вашим ощущениям, есть такие же «люди в костюмах»?
— Не могу сказать ничего.
— А Арама Габрелянова видели в редакции?
— Я не знаю по поводу участия-неучастия его [в работе Mash], ничего не могу сказать. Видел его пару раз; может, он имеет какое отношение. Но, по крайней мере, с редакцией особо сильно он не контактировал.
— Вы знаете, кто реально владеет Mash?
— Без понятия.
— Ваше увольнение прошло на фоне массовых протестов. Как вы сами относитесь к Навальному?
— Блин, здорово, что вы спросили, потому что выглядит так, будто я ушел, потому что я большой фанат Алексея Навального. Я считаю, что сажать, отравлять, запугивать людей нельзя и это все плохо. Я не согласен с тем, как к нему относится государство. Скоро будет решение суда, и если его реально посадят, я буду очень сильно против.
Но я не могу назвать себя навальнистом. Не могу назвать себя сторонником, но надеюсь, что он будет на свободе и сможет свободно заниматься своей деятельностью. Не понимаю, как двигаться вперед, как менять систему, если опять всех пересажают и накажут.
— Вы сами ходили на протесты?
— Я лично? Теперь можно сказать. Ходил, конечно.
— И 23, и 31 января?
— Ни на один из этих не ходил. Я ходил начиная с 2011 или 2010 года. Ходил как человек. Не как «за Навального и против системы», а как человек, который не доволен полицейщиной.
— Если будут еще протесты, пойдете?
— Если государство сделает что-то такое, что меня возмутит и я буду чувствовать, что с моей родиной происходит что-то не то, я, конечно, пойду
— Сейчас нет такого чувства?
— Посмотрим, какое решение вынесут по Навальному.
— Что думаете про последние митинги?
— Здорово, что люди выходят и высказывают свою позицию. Считаю, это естественная реакция людей на неправильные поступки государства. Не считаю при этом, что у нас диктатура или Китай, но люди правильно выходят.
— Где вы сами дальше хотите работать?
— К сожалению, ничего, кроме того, чтобы создавать медиа и заниматься всем сразу, я не умею. Мне будет очень скучно на одной конкретной работе. Я бы хотел сделать собственное СМИ. Но подозреваю, что в той или иной степени во всех изданиях вовлечено государство. И я не знаю… Вряд ли какой-то добрый инвестор даст мне денег на медиа. Поэтому посмотрим.
Как я писал — буду ходить по храмам и думать о жизни. Может, что-то найду потом. Во время работы времени на духовную жизнь особо не было, но я из верующей семьи. Плюс меня крестил Даниил Сысоев, тоже определенное влияние испытал.
— То есть вы бы не хотели с государством соприкасаться?
— Я бы не хотел никогда соприкасаться с государством в работе журналиста. Очень не хочется.
Кто это?
Люди, отказывающиеся от активной социальной жизни.
Кто все-таки владелец издания?
По данным издания «Проект», Mash принадлежит Степану Ковальчуку — сыну президента «Национальной медиа группы» Кирилла Ковальчука и внучатому племяннику друга Владимира Путина Юрия Ковальчука.
Какой холдинг?
Холдинг News Media, куда входят Life, Mash, Super, газета «Жизнь». Арам Габрелянов —генеральный директор холдинга и его основатель.
Что произошло?
В сентябре 2018 года основатель Mash Никита Могутин покинул проект. В это же время об увольнении сообщили главред Life.ru Александр Потапов, гендиректор холдинга News Media Анатолий Сулейманов и руководитель проекта LifeCorr Рауль Смыр. Сулейманов тогда уточнял, что вместе с Могутиным, Потаповым и Смыром они создадут новое медиа. Вскоре они открыли издание Baza.
Кто это?
Арам Ашотович Габрелянов — провластный медиаменеджер, гендиректор издательского дома News Media. До 2017 года был заместителем генерального директора «Национальной медиа группы» (НМГ). Холдинг Габрелянова до 2016-го управлял газетой «Известия», которая принадлежит НМГ.
О ком речь?
Православный священник, настоятель храма Святого Фомы. Неизвестный убил Сысоева в 2009 году в храме несколькими выстрелами в голову и грудь. На тот момент проповеднику было 35 лет. Сысоев был известен радикальными консервативными высказываниями, ему угрожали, и по этому поводу он обращался за защитой в ФСБ. По версии СК, убийцу Сысоева нашли мертвым в Дагестане.
Что за суд?
2 февраля суд рассматривает ходатайство ФСИН об отмене условного наказания Алексею Навальному и замене его на реальный срок заключения — до трех с половиной лет колонии минус 10 месяцев, которые он провел под домашним арестом
О чем речь?
В августе 2018-го Арам Габрелянов неожиданно «окончательно» покинул проект Life.ru, который он основал, но уже спустя месяц объявил, что возвращается. Могутин и другие медиаменеджеры уволились одновременно с этим. Габрелянов назвал уход менеджеров «бунтом на корабле», а свое возвращение представил как спасательную операцию. Как выяснила «Медуза», со всеми этими перестановками могла быть связана администрация президента. Сам Могутин говорил, что ушел из издания, потому что «пришло время идти дальше».