Таджикистан обещал помочь России расследовать теракт в «Крокусе». Это плохие новости: Душанбе сам много лет «изобретает» удобные ему версии таких преступлений Чему Путин может научиться у Рахмона?
Постсоветские автократии давно перенимают друг у друга механизмы сохранения власти. Но март 2024 года продемонстрировал ранее не проявлявшееся сходство между Россией и одним из самых жестоких и непрозрачных режимов в Центральной Азии — Таджикистаном под руководством Эмомали Рахмона. Журналист Роман Черников, специализирующийся на теме отношений РФ со странами Центральной Азии и Кавказа, рассказывает, почему это кажется не менее опасным, чем подражание Москвы белорусским репрессивным практикам.
Присяга «Исламскому государству» как «прикрытие» — опыт «расследований» терактов в РФ и Таджикистане
За полторы недели после теракта в «Крокус Сити Холле» группировка «Исламское государство» (ИГ) сделала сразу несколько заявлений, которые противоречат версии российских властей о том, что в преступлении есть «украинский след». Как обратил внимание востоковед Руслан Сулейманов, в близкой к боевикам газете «Ан-Наба» уже вышла публикация о том, что Россия пытается скрыть свой провал, обвиняя в организации атаки на концертный зал противников в «западном лагере». До этого, отмечал эксперт, пресс-секретарь ИГ Абу Хузайфа аль-Ансари раскрыл мотивы атаки: Россия продолжает восприниматься «крестоносцем», который воюет с мусульманами в Сирии и Африке (в том числе силами ЧВК Вагнера).
Это практически не оставляет шансов даже компромиссной и, казалось, спасительной версии российской пропаганды: да, исполнители теракта были уверены, что действуют от имени ИГ, но на самом деле «проповедником», который с ними общался через Telegram, был оперативник Службы безопасности Украины. Такую идею, в частности, продвигал «военкор», журналист «Комсомольской правды» Александр Коц.
Но секретаря Совета безопасности РФ Николая Патрушева, председателя Следственного комитета Александра Бастрыкина и директора ФСБ Александра Бортникова заявления ИГ, конечно, не остановили — если Киев и не организовал теракт, то, по крайней мере, собирался встречать боевиков «как героев» через «окно на границе». На крайний случай всегда можно сказать о финансировании исполнителей со стороны «украинских националистов». Проверить это заявление методами OSINT нельзя, а значит, последнее слово все равно останется за Кремлем и «украинской версией». Отступать просто некуда: прямое обвинение в адрес Киева уже включили в заявление МИД РФ с абсурдным требованием выдать Москве главу СБУ Василия Малюка.
При этом на пространстве СНГ есть другая страна, которая столкнулась с атакой «Исламского государства», но решительно отвергала его причастность к этой атаке в пользу версии о происках внутренних врагов. А до этого назначила основную оппозиционную силу в стране ТЭО — «террористическо-экстремистской организацией». Это как раз Таджикистан, откуда родом все четверо предполагаемых нападавших на «Крокус Сити Холл».
29 июля 2018 года неподалеку от Дангары, родного города Эмомали Рахмона, пыльный легковой автомобиль намеренно въехал в группу велосипедистов на горной дороге. Развернувшись, машина еще раз специально проехалась по нескольким лежавшим на земле людям. Тех, кто выжил, пятеро мужчин, сидевших в автомобиле, добили ножами. Убитые были иностранными туристами — из США, Нидерландов и Швейцарии.
Всего через день, 31 июля, близкий к ИГ медиаресурс Amaq опубликовал ролик, на котором пятеро террористов, которые взяли на себя ответственность за это нападение, сидят под черным флагом на фоне Нурекского водохранилища и присягают на верность «халифату». Казалось бы, пространства для интерпретаций особо не осталось, но Генпрокуратура Таджикистана стала утверждать, что присяга ИГ служила лишь прикрытием, а на самом деле акцию организовала Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) при поддержке спецслужб Ирана. Об этом силовикам якобы рассказал единственный выживший участник нападения — остальных убили при задержании по «горячим следам».
«Мы пережили огромное давление властей после того, как сделали несколько публикаций в пользу версии о том, что организаторами теракта в Дангаре были ИГ, а не ПИВТ и Иран», — рассказал «Медузе» журналист одного из изданий Таджикистана, пытавшихся сопротивляться цензуре.
Партия исламского возрождения Таджикистана, которую в самом Душанбе требуют называть ТЭО ПИВ (без «Т», чтобы не подчеркивать связь со страной), возникла как часть наследия антисоветского религиозного сопротивления и гражданской войны в Таджикистане, после которой в стране проходил сложный и по-своему уникальный процесс национального примирения. Представители Объединенной таджикской оппозиции (ОТО), в которую входила и ПИВТ, получили места в органах власти, но очень скоро Эмомали Рахмон стал замыкать все рычаги на себе и в итоге стал автократом, карикатурным даже по меркам региона — в прессе его принято называть «Основатель мира и национального единства — Лидер нации», на мероприятиях ему под ноги бросают лепестки роз, а иногда по его воле могут даже организовать свадьбу сельского учителя и медсестры, которые до этого и не думали о создании семьи.
До 2015 года ПИВТ сохраняла легальный статус и даже два места в парламенте. Разумеется, ни о каком реальном политическом влиянии в противовес Рахмону речь при этом не шла. Как пояснил «Медузе» таджикский политолог, пожелавший остаться анонимным, партия просто боролась за свое сохранение в системе, выступая с весьма умеренных позиций.
В 2015 году, после нападения неизвестных на склад с оружием в Душанбе, ПИВТ обвинили в попытке государственного переворота и запретили. Абсурдность обвинений подтверждали даже российские провластные эксперты в комментарии агентству «Спутник», делая вполне очевидный прогноз: лишившись умеренной происламской организации, религиозная молодежь примкнет к куда более радикальным движениям.
Таджикистан долго боролся за то, чтобы ПИВТ признали террористической и в России, но это удалось лишь в 2022 году. Руководству ПИВТ удалось получить убежище в Евросоюзе — они участвуют в конференциях и иногда выступают с публичными заявлениями.
Государственная пропаганда, несмотря на заявления ИГ, продолжала уверенно гнуть свою линию
Что общего у Ирана и Украины — и почему Душанбе подозревали в «постановке» терактов
Партии исламского возрождения Таджикистана сложно найти аналог в российских политических реалиях. Сначала напрашивается Фонд борьбы с коррупцией, тоже объявленный «экстремистской организацией». Но различий все же больше, чем сходств. ФБК изначально был лишь политической структурой с вполне конкретной повесткой, и в его составе не было людей, которых можно себе вообразить с оружием в руках.
ПИВТ — другой случай. Хотя таджикские оппозиционеры отказались от вооруженной борьбы, де-факто на руках у них было немало оружия после гражданской войны 1990-х. А в отдаленной Горно-Бадахшанской автономной области властям страны до 2022 года открыто противостояли местные «авторитеты», за каждым из которых стояло 150–200 вооруженных людей. Не имея возможности подавить их, Эмомали Рахмон несколько раз вызывал оппонентов на разговор в Душанбе и заключал соглашения.
Иран, в альянсе с которым обвиняют ПИВТ власти Таджикистана, играет для Душанбе примерно такую же роль, как Украина для России. Это страна с максимально близким языком и культурой (фарси и таджикский имеют разную письменность, но вполне взаимопонимаемы), но диаметрально противоположным политическим устройством. Если в случае РФ и Украины друг другу противостоят президентская автократия и парламентская демократия, то в случае Таджикистана и Ирана — максимально светская диктатура и исламская республика.
Эта корневая разница в структуре государства не мешала ни Москве и Киеву, ни Душанбе и Тегерану в определенные периоды выстраивать тесные экономические отношения с большой коррупционной составляющей. Так, в 2017–2018 годах отношения Таджикистана и Ирана были на острие: по телевидению показывали пропагандистские «расследования» о причастности Тегерана к убийствам и подготовке госпереворота в Таджикистане. А уже в 2019-м экономическая целесообразность вновь взяла верх, президенты двух стран пожали руки и забыли о страшных обвинениях, как будто их и не было.
Иран при этом не единственный внешний враг, на которого власти Таджикистана переводят стрелки в случае терактов. Еще один случай, когда Душанбе интерпретировал атаку боевиков удобным ему образом (а по мнению некоторых экспертов — и вовсе срежиссировал), — это нападение на погранзаставу «Ишкобод» на границе с Узбекистаном в конце 2019 года. По официальной версии, которая вызвала вопросы буквально у всех, группа боевиков прорвалась из Афганистана, завладела несколькими автомобилями, беспрепятственно доехала до погранзаставы — и в полном составе полегла под пулеметным огнем пограничников. На сайте МВД Таджикистана какое-то время были фотографии с места столкновения: кроме сгоревших машин, на них был виден труп, лежащий на животе. Руки погибшего были зафиксированы за спиной пластиковыми стяжками. Через какое-то время фотографию обрезали, чтобы трупа не было видно, а затем и вовсе удалили. Смущало и соотношение потерь: на 15 убитых и пять арестованных боевиков всего двое погибших силовиков.
«В это, по-моему, никто не верит, — говорил мне потом узбекский чиновник. — Все это было нужно, чтобы потом говорить: мы же предупреждали, из Афганистана исходит огромная угроза».
Вариантов, зачем Рахмону нужно было искать «афганских террористов», может быть много. Это и дополнительное финансирование от Москвы, и повышение собственной значимости на фоне переговоров по Афганистану. До соглашения между США и Талибаном в Дохе на тот момент оставалось чуть больше трех месяцев.
Режим Рахмона давно утратил адекватность — и раньше сдерживающим фактором для него выступала Россия. Теперь власти обеих стран по одну сторону баррикад
Таджикистан под руководством Эмомали Рахмона никогда не пользовался доверием в Москве: считалось, что коррумпированной и бедной стране не под силу защищать столь продолжительную границу с такой неспокойной страной, как Афганистан. Поэтому до 2005 года на границе стояли российские пограничники (про этот период даже снят подзабытый фильм «На краю стою» с Артуром Смольяниновым), а 201-я база Вооруженных сил РФ близ Душанбе и сегодня остается крупнейшим зарубежным военным объектом Москвы. Необходимость такой формы кооперации Таджикистана и России ни у кого не вызывала вопросов.
В 2024 году мысли о конструктивной роли Москвы на постсоветском пространстве не очень популярны. Но все же стоит помнить, что не так давно именно надзор Кремля был фактором, который не позволял деспотии Рахмона провалиться в вымышленную реальность, где существует одна цель — обожествление лидера. К сожалению, современная Россия больше не может быть «гарантом адекватности», ведь она сама рассказывает о биолабораториях, зараженных птицах и участии украинцев и «англосаксов» в теракте.
Теперь двум партнерам (вернее, трем — потому что в их компанию очень хочет записаться и Александр Лукашенко) предстоит вместе расследовать один из самых крупных терактов в новейшей истории России. У каждого из них есть свои причины врать и большой опыт изобретения самых безумных версий. Каждый знает слабости другого и прекрасно понимает, что нужно сказать и сделать, чтобы попасть в рамки политической целесообразности.
Все это, к сожалению, меньше всего способствует установлению истины. Диктатуры обмана, когда оппозиционеров не травят и сажают, а дискредитируют (слухами о том, что они употребляют наркотики, берут взятки или сдали бабушку в дом престарелых), — давно известное явление. Но современные Россия, Таджикистан и Беларусь — это уже нечто куда более суровое.
Роман Черников