«Мы не смотрим в глаза русским» Как теперь устроена жизнь на украинских территориях, которые больше года под российской оккупацией? Рассказывают жители Бердянска, Мелитополя и Мариуполя

Как я понимаю, большинство — переселенцы из Донецкой, Луганской областей, Мариуполя. И много военных в гражданском. Их ни с кем не спутаешь: и по строению тела видно, и взгляды говорящие. Их очень много в центре города и на косе, там под их нужды переоборудовали базы отдыха. Люди на эту тему молчат, но в городе все так же много проверок по гаражам, микрорайонам, что-то, кого-то ищут — каких-то террористов.

Еще оккупационные власти издали указ на запрет продавать алкоголь, прямо до 1 августа. Говорят, военные обильно пьют и создают проблемы. Вообще с момента, как они зашли, ситуация особо не поменялась. Ничего не происходит, этот день сурка вгоняет в депрессию: кажется, что это никогда не закончится.

Трудоспособное население и пенсионеры здесь уже в основном получили российские паспорта, а вот в тех же селах люди часто еще с украинскими. Знаю, что там военные и полицаи угрожают, что их депортируют не в Украину или какое-то нейтральное государство, а увезут в какие-то лагеря в России.

Гордость гордостью, но кушать как-то надо. Нам на работе сказали: «Не возьмете — работать не будете, к вам будут вопросы». По тону стало ясно, что ничего хорошего не жди. Люди скрипя зубами согласились. Честно говоря, я когда получала российское гражданство, хотелось сквозь землю провалиться. Я в подавленном состоянии ходила недели две, не могла прийти в себя. Чувствовала себя предателем. Знаете, этими российскими паспортами нас как будто чипировали и теперь нами просто будут прикрываться.

Тех, кто отказался, просто в один день уволили. Хотя от работы у нас осталось только название: все производство стоит, особо делать нечего, мы сами себе ищем занятия. И, честно говоря, я не слышала, чтобы какое-то предприятие работало полноценно — в основном распродают запасы и вывозят строительный мусор, металлолом. Где-то, по слухам, оборудование повывозили.

Кому повезло, скажем, вывернуться, те пошли устраиваться в школы, в больницы. Еще есть кофейни, кафешки — там в основном молодежь. А так многие живут на выплаты, но в основном тут как хочешь, так и крутись. Жизнь здесь теперь — это выживание. Зарплаты при России платят неравномерно. Нам, например, к середине мая еще за март не все деньги отдали. Хотя у нас тут где-то 15−16 тысяч российских рублей — это максимум, на что можно рассчитывать.

Этого хватает на самое необходимое: макароны, крупы, мясо, но особо не разживешься. Все по мере необходимости, по чуть-чуть. Раньше ту же красную рыбу можно было покупать, авокадо — сейчас это могут себе позволить только очень-очень обеспеченные люди. И те, кто активно сотрудничает с новой властью, — они очень хорошо живут. Еще знаю, что Украина продолжает платить зарплату медикам и учителям, но в оккупацию эти деньги не доходят, потому что не работают банки.

Среди моих знакомых фанатов «новой власти» практически нет, но в городе таких хватает — недавно у нас коллега пришла в футболке с логотипом Z. Поэтому надо быть очень осторожным: недоброжелателей много. Есть личности, которые провоцируют на разговор о политике в толпе, в очередях — и начинаются расспросы: «А как вы относитесь, а как вы считаете?» Я стараюсь не отвечать.

Знаю, что в городе есть подполье, но об этом слышу только в новостях. У нас есть движение «Жовта стрічка» (движение сопротивления на временно оккупированных территориях Украины, — прим. «Зеркала»). Часто можно на заборах, на ветках деревьев заметить желтую ленточку. На стенах зданий написано «Слава Украине! Слава ВСУ» — эти надписи пытаются замазать, но они появляются. И ты понимаешь, что не один, есть другие люди, которые тоже против этого всего, кто не сдался.

У меня чувство страха притупилось, я уже равнодушна. Разговоры о контрнаступлении определенный уровень ажиотажа держат, но мы такие новости читали еще после освобождения Херсона в ноябре. Потом в январе. Даже была рассылка видео, что делать при боевых действиях, но ничего не происходило. Поэтому мы ждем, когда действительно что-то начнется, а не на словах. Понимаем, что это очень сложный процесс, за который платится непомерная цена. Поэтому надо просто запастись терпением. Я стараюсь сосредотачиваться на обыденных делах, не ждать — просто ходить на работу, выделять время на какие-то хобби. Буду ждать, насколько нервов хватит. А там будет видно.

Говорят, у тех, кто сейчас получает российские паспорта, украинские забирают (известны случаи, когда у местных жителей брали паспорт для проверки, а после разрывали, — прим. «Зеракала»). А я свой, слава богу, спрятала: скоро пригодится! Я родилась в Украине, я и есть украинка. Гражданкой РФ я себя не вижу.

Я молодой, хотелось бы перспективы. А тогда я не видел развития для себя, хотя мне предлагали работу, чтобы остаться. Для проживания именно молодого человека там нет таких условий. И, естественно, мне захотелось попробовать что-то новое.

Когда заезжают люди, которые много лет в Мариуполе прожили, им, конечно, больно все это видеть. Город серый, даже грязный по сравнению с тем, как было до войны. Много остатков сгоревших машин: многое уже убрали, но не все, на окраинах саперам еще нужно что-то разминировать. Власти обустроили автобусные остановки, покрасили. Приводят в какой-то вид центр города, чтобы людям было где провести время, с детьми прогуляться. Кладут новый асфальт — на некоторых улицах дороги уже готовы.

Люди стараются выбрать работу в этой отрасли: где-то потолок делают пластиковый, где-то на самой стройке. Местные пытаются влезть в строительство: там заработки неплохие, как я слышал. Но их берут, только если они хорошие специалисты и раньше уже работали в этой сфере. А так большинство застройщиков привозят работников с собой, кроме русских, например, азербайджанцы.

Когда я еду, у меня проверяют документы на машину, паспорт — и все. На досмотры я не попадал. Патрульные, может, передвигаются по городу на легковых машинах. Так же, как все, ходят на рынок, закупаются фруктами, овощами, сигареты покупают. Даже когда мы при Украине жили, в городе так же находились военные (речь о военных частях, которые дислоцировались в окрестностях города до войны, — прим. «Зеркала»). Поэтому это привычное, скажем. Главное — чтобы военные вели себя культурно. Ну и от жителей тоже многое зависит. Они не трогают нас, мы их.

Наверное, у людей уже вошло в привычку все: война год идет. Но, думаю, отношение у каждого свое. Хотя, наверное, те, кто против России, уже давно выехали отсюда. А те, кто принял, что мы будем находиться под флагом России, остались и реагируют нормально. Скорее всего, большинство здесь ее поддерживают. Понятно, было тяжеловато немножко поначалу, но люди адаптируются ко всему. Мы же и к подвалам адаптировались, так и здесь… Знаете, есть поговорка: хорошо там, где нас нет.

Если он не подлежал восстановлению, то что с ним делать? За театром фонтан работает — я видел, там гуляют дети. Самого здания нет. Естественно, его снесли, как и многие дома, школы, и пытаются заново восстановить, чтобы люди могли какие-то пьесы смотреть… Я думаю, каждый человек, который проживал в Мариуполе, понимает, кто повредил драмтеатр. Хотя кто-то не хочет в это верить. Мне кажется, половина людей винит Россию, другая — Украину. Можно, свою позицию я не буду раскрывать? То, что произошло, уже не вернуть. Нужно просто смириться и идти дальше.

У меня друг на левом берегу живет и видел там видеосъемку или что-то такое. К нему подошли военнослужащие, предупредили: «Если вы услышите там какой-то небольшой взрыв, не пугайтесь — это мы снимаем картину, это просто небольшие спецэффекты».

Знаете, может, тем, что киношники приехали, пытаются донести до людей информацию о Мариуполе, чтобы больше других городов поучаствовали в его восстановлении? Но мне кажется, еще рано. Мало сделали восстановительных работ. И люди не успели отойти психологически. Некоторые до сих пор шугаются — даже мои знакомые, кто выехал в Краснодар, когда слышали салюты, думали, что это прилеты. У многих на подсознании остается страх…

Я, если честно, особо новости не хочу смотреть, потому что понимаю, что везде брехня — источники России, источники Украины будут преувеличивать, приукрашать. Слышал, что Украина собирается возвращать Мариуполь и Крым, но не знаю, получится ли это и нужно ли. Сейчас люди пытаются все забыть, обустраиваться. Я рад, что остался жив, что жива моя семья, мы пытаемся дальше жить. Мне не то что там Украина, Россия… Мне важно, чтобы город был цел, чтобы люди опять не переживали все это.

Мне кажется, побоятся принимать в армию людей, которые сначала были украинцами и жили в Мариуполе. Непонятно, что у них в голове и на какой стороне они. Поэтому у меня где-то и есть опасения, но в любом случае, если судьба будет — что поделать…

Честно? Идти не хочется. Если я за Украину не хотел, то и на территории Российской Федерации не хочется. Вообще я не думал об этом. Продолжаю жить, а там по мере поступления будем все решать.

Раньше алкоголь во всем городе продавали только до 17 часов. По-видимому, это было это ориентировано на «гостей», чтобы они вечером не напивались, потому что днем они то на учениях, то еще где-то. Но, конечно, они и до 17:00 успевали скупиться. А теперь ввели сухой закон — крепкий алкоголь даже убрали с прилавков, им разрешены только пиво и сидр. Между собой они иногда там балуются, слышна автоматная очередь, но вот с местным населением себя ведут абсолютно спокойно. Никто никого не трогает.

Хотя, знаете, вот я хожу по улицам, меня никто не притесняет, не ущемляет — я же свободна? Тогда почему такое ощущение несвободы? Мне очень мерзко, душно. Еду на велосипеде, навстречу мне — КамАЗы военные. И я начинаю громко петь гимн Украины. Во-первых, вокруг никого, во-вторых, машины громко «рычат». Так я впервые в жизни осознала, что такое гимн — это символ твоей страны, твоей свободы.

Я думаю, что наши «колобки» (мы так называем коллаборантов), может, тоже ощущают свою свободу — они наконец-то вдохнули русский дух. А я задыхаюсь в нем, мне нужна моя страна. Я теперь очень хорошо понимаю государства, которые в 1939-м оккупировал Советский Союз и где навязал свои правила жизни. У нас сейчас так же: мы где-то смирились, внешне склонили головы, но не смотрим в глаза русским и внутри сохраняем свою Украину.

В системе ты либо получаешь российский паспорт, либо уходишь. Так у нас с коммунальниками было — им первым их выдавали. И система не работает без лояльности к власти. У нас в Мелитополе была сельхозакадемия и пединститут. Сейчас их соединили и открыли военную кафедру. Утро там начинается с речовки: учитель кричит «Украина», а дети в ответ — «страна-террорист» или «страна-убийца». Как гвозди в голову вбивают. В школах при оккупации появился урок «родная речь» — это украинский. Сейчас родителей заставляют подписывать заявления, что в следующем учебном году этот предмет их детям не нужен.

Баннеры по улицам висят: «Россия — это честь», «Россия — это жизнь, это память». То есть если не Россия, то это не жизнь? А что, у нас до этого жизни, памяти не было? На 9 мая мы здесь прошли всем известное «победобесие». Весь город — в плакатах героев, пионеров. Думаю, люди, рожденные в 1980-х, их даже и не знают. Еду и вижу Зою Космодемьянскую, Володю Дубинина — ой, только Павлика Морозова не видела.

А еще осенью поставили бюст — обычно Лермонтову, Пушкину ставят, а тут — «Судоплатову, он знал, что делать с бандеровцами». Оказалось, это чекист, разведчик, который сыграл роль в уничтожении оуновцев. Теперь в городе есть отряд имени Судоплатова из местных добровольцев. Туда идут люди разочарованные, злые люди с гнилой душой.

До войны были безумно маленькие пенсии, не соответствующие ценам, а Россия сейчас завалила Мелитополь деньгами, поэтому люди в общем-то довольны. 10−12 тысяч получают все пенсионеры, инвалиды, мамы, причем на каждого ребенка до 18 лет. И люди, которым не нужна свобода, замолкли, боятся, что вернутся в Украину и будет нищета. «Нас и тут неплохо кормят», что называется. Мне лично платит Украина, как многим учителям, хотя те, у кого нет банковских карточек, зависят от российских выплат.

Еще людей заманивают бесплатным лечением. Моему отцу бесплатно поставили кардиостимулятор — я не платила ни за лекарства в больнице, ни за пеленки. Мы не привыкли к такому в Украине, потому что всегда покупали все сами, и были приятно удивлены. Но я себе сказала: за все заплачено нашими слезами и нашим терпением.

Там люди просто живут своей жизнью. Единственное, в больнице к нам подошла медсестра и тихонечко спросила, не боимся ли мы возвращаться в Мелитополь. Видимо, она что-то слушает и знает. Остальным все равно. Вот едем в автобусе, по телевизору показывают викторину. Говорю сестре: «Зачем в Евпатории викторина про Байкал, Суздаль и матрешки? Расскажите про Крым — города, горы, факты интересные». А сестра на меня смотрит: «Ну как?! Ну мы же в России». Вот так работает все там. Их тихонько изменили, они даже не замечают. Не знаю, о чем они говорят на кухнях, но внешне ничего не видно, и там совсем Россия.

А моим родственникам как будто поменяли кровь, они уже не просто не украинцы — мне кажется, они и полулюди. Говорю: ваши солдаты насилуют наших женщин. Мне отвечают: «А что, в Украине до этого не насиловали?» Говорю: вы стреляете по городам, уничтожаете мирных жителей. Мне в ответ: «Да ладно. Мы стреляем очень прицельно, жертв очень мало». Они считают, что «подарили нам Херсон».

В наших чатах постоянно: пропал, арестовали, забрали; пропал, арестовали, забрали. Если у тебя увидят украинские телеграм-каналы в телефоне, можно попасть очень круто. Как-то в феврале вечером подъехали две машины с компанией в балаклавах с автоматами. Молча зашли в дом, вывели мужчину с мешком на голове, посадили в машину и уехали. Я только рот открыть успела. Первый раз это видела. Этого человека, правда, отпустили, сказали, что на него поступил донос. Но вы же понимаете, как отпускают? «Ты на крючке, будешь все рассказывать», — и вы уже десять раз подумаете, что говорить при этом человеке.

Мы с мамой на всякий случай получили российские паспорта — это просто возможность жить на своей земле при этой власти. Маму не трогали, а вот меня заставили что-то читать — то ли клятву России, то ли присягу. Я даже не помню, что это было, — у меня дрожал голос и слезы стояли в глазах, я читала на автомате. Такое ощущение, что я была под гипнозом. Но в Мелитополе еще достаточно людей с украинским паспортом. Им сказали или до июля 2024-го принять гражданство РФ, или покинуть территорию.

И многие теперь говорят, что Мелитополь — предатели. Это неправда! Из города выехало 2/3 населения. Из оставшихся часть в подполье — мы не машем флагом, но тихонько обсуждаем, ждем. И есть большая концентрация коллаборантов, рашистов. Это, знаете, как жидкость вылить, и на дне будет осадок. Так и здесь — вот эта вся грязь всплыла на поверхность. Они кричат, они оскорбляют. И мы действительно их боимся. Хотя у нас сейчас нет насилия, жестокости, как при оккупации во Вторую мировую, нас не обстреливают, как другие города, — тут у нас тихо сосуществуют враги и мирные жители. Мы консервы, нас в этом законсервировали.

Я очень люблю свой край, но теперь не знаю, что нас ждет: где будут мины, где — окопы, неразорвавшиеся снаряды. Мы будем ограничены в передвижении. Но у военных здесь своя жизнь, а у нас своя. Мы себе картошку сажаем — они носятся на бэтээрах. На это невозможно не оглядываться. Недавно проезжали мимо два, на следующий день уже один едет. Думаю: а второй куда дели? Через день и его тащат — подбитый. Мы тихонько радуемся.

Сейчас мы боимся, что нас освободят, а потом Россия начнет обстреливать. Но такие, как я, кто ждет Украину, к этому готовы. Остальные говорят «лишь бы не стреляли». Была в одном селе под Мелитополем — там таких 90%. У них в доме тепло, в холодильнике все есть, а больше ничего и не надо. А мы в шутку обсуждаем: ну что, ты подвал приготовила? Консервы, воду приготовили, пакеты приготовили.

Мы ждали освобождения на Новый год, ждали на Рождество, на Пасху, на 9 Мая. Вы не поверите, до боли, до физической боли! Потом закрываешь глаза и перестаешь ждать. Все, я живу здесь и сейчас. Понимаю, что не все так просто. Я еду и вижу: тут живут враги, там у них штаб. Думаю: да скиньте туда ракету! Но это мне так кажется, там, в ВСУ, наверное, совсем по-другому думают. Поэтому мы ждем.

Но мы, Мелитополь, — это Украина. Мы не Россия, мы очень отличаемся по внутреннему содержанию. Сейчас мы научились жить по-другому. Понимаете, вот оторвало ногу или руку — человек же живет. Без этой руки или ноги, но живет. Вот так и мы. Нравится или нет — надо жить.