Перейти к материалам
Колонна украинских автомобилей, ожидающих пересечения границы с Польшей. КПП «Шегини — Медыка». 4 марта 2022 года
истории

Может быть, они не вернутся никогда В 2022 году в Польшу приехало больше миллиона украинцев. Вот как это изменило страну, самих поляков — и людей, которые оказались их гостями. Репортаж «Медузы»

Источник: Meduza
Колонна украинских автомобилей, ожидающих пересечения границы с Польшей. КПП «Шегини — Медыка». 4 марта 2022 года
Колонна украинских автомобилей, ожидающих пересечения границы с Польшей. КПП «Шегини — Медыка». 4 марта 2022 года
Dan Kitwood / Getty Images

После 24 февраля 2022 года больше восьми миллионов жителей Украины были вынуждены бежать из страны. Это данные ООН. Почти пять миллионов украинцев получили временное убежище в Европе. Больше всего беженцев — около 1,6 миллиона — приняла соседняя с Украиной Польша. Спецкор «Медузы» Кристина Сафонова съездила в Краков, Варшаву и приграничный Пшемысль — и рассказывает, как польские власти и общество на протяжении года помогают украинцам и как живут те, кто не может вернуться домой.

Лиля — невысокая, плотная женщина 43 лет — идет по переходу главного железнодорожного вокзала Пшемысля, слегка клонясь вбок. В ее правой руке — красная спортивная сумка, кажется, с домашними заготовками. «Я в первый раз еду, до детей», — говорит Лиля.

До нужного ей поезда в Краков еще целый час. Но Лиля, несмотря на сильный ветер и снег, решает ждать на перроне. «Я только с [другого] поезда, жарко», — объясняет она; путь из Харьковской области до Пшемысля занял больше суток. 

Дети Лили — дочери сейчас 25 лет, сыну 18 — уехали из Украины 2 марта 2022-го, вскоре после начала полномасштабного российского вторжения. Она осталась, чтобы ухаживать за 68-летней лежачей матерью. Из харьковской квартиры на пятом этаже женщины перебрались в село.

«Так много людей погибло! Летают [ракеты], очень часто летают… Страшно каждый день, просто уже привыкаем», — говорит Лиля, вытирая выступившие слезы платком. Она несколько раз повторяет: «От чего они пришли нас освобождать?»

Глава 1

На границе

За год войны больше полутора миллионов украинцев получили временную защиту в Польше, отмечают в ООН (согласно той же статистике, всего из Украины в Европу выехали более восьми миллионов человек). Но сейчас в стране, говорит «Медузе» профессор Мацей Дущик из Центра исследований миграции Варшавского университета, находятся около миллиона украинских беженцев.

Дущик вспоминает, как в марте 2022 года, когда тысячи украинцев, спасаясь от боевых действий, устремились к границе с Польшей, он подсчитал: страна сможет принять только 800 тысяч человек. «Между 800 тысячами и миллионом не такая большая разница, — заверяет профессор. — Это не страшно».

Украинцы, вынужденно уехавшие в европейские страны после 24 февраля 2022 года, имеют право получить там как беженство, так и временную защиту. Второй статус, по словам профессора Мацея Дущика, в Польше предоставляют чаще.

Разница между статусом беженца и временной защитой существенная. Например, значительно отличаются сроки их получения: в случае беженства процедура занимает от полугода, тогда как временная защита должна предоставляться «незамедлительно». Кроме того, запросить временную защиту можно в любом государстве ЕС, а статус беженца — только в первой стране въезда. 

Находясь под временной защитой, можно перемещаться в пределах ЕС, работать и учиться, а также в любой момент вернуться домой. В ожидании статуса беженца покидать страну пребывания запрещено. Нельзя в это время и работать.

При этом статус беженца гарантирует право бессрочного проживания в стране. Временная защита выдается на год, в случае украинских беженцев — до 4 марта 2023 года. В октябре 2022-го, на фоне массовых ракетных обстрелов Украины российскими войсками, Европейская комиссия продлила ее еще на год, то есть до 4 марта 2024-го.

Если причины предоставления временной защиты сохранятся и после этой даты, Еврокомиссия может предложить продлить ее еще на один год (до 4 марта 2025-го).

Свой вывод Мацей Дущик объясняет на простом примере: «Польша, если смотреть на страну в контексте Европейского союза, [по размеру и возможностям] — „трехкомнатная квартира“. Поэтому мы можем принять только „трех“ человек».

Конечно, оговаривается профессор, при необходимости Польша готова дать временное убежище и большему количеству людей. Но в этом случае не сможет предоставить им что-то кроме «необходимой еды и воды» — например, доступ к рынку труда, образованию и системе здравоохранения.

Такой подход, добавляет Дущик, помогает избежать «разного рода напряженностей». «Ведь если вы позовете в однокомнатную квартиру пять человек, вы проживете один день, может, неделю, но не дольше. Потому что это будет большим стрессом для всех, — говорит он. — Мы должны вести себя ответственно». 

Помощь украинцам Дущик делит на несколько этапов. В первые месяцы российского вторжения в Украину важнее всего было дать людям укрытие и питание — это первый этап (о следующих — ниже). К тысячам беженцев, добавляет профессор, не была готова ни Польша, ни любая другая страна в мире. «Низовые инициативы в такие моменты наиболее заметны, — говорит Дущик. — Люди должны взять это [помощь спасающимся от войны] на себя».

Вокзал

«О котрiй годинi я прибуваю до Вроцлава?» — спрашивает женщина в возрасте. В одной руке у нее большая темная сумка, в другой — билет, который она протягивает девушке-волонтеру на вокзале Пшемысля. 

Даша — так зовут волонтерку — внимательно изучает билет. Поезд прибудет ранним утром, в 2 часа 30 минут, объясняет она женщине. А мне говорит: «Украинцы себя тут [в Польше] плохо чувствуют, так как это не их дом. Они ездят туда-сюда, там же [в Украине] родственники. Каждый вечер — сотни людей, мы помогаем им». 

Украинские беженцы в шелтере, оборудованном в одном из помещений вокзала Пшемысля. 3 марта 2022 года
Markus Schreiber / AP / Scanpix / LETA
Украинцы на вокзале Пшемысля. 2 марта 2022 года
Marc Sanye / AP / Scanpix / LETA

В первые месяцы полномасштабной войны главный железнодорожный вокзал Пшемысля — небольшого старинного города в 10 километрах от польско-украинской границы — был переполнен: женщины, дети и старики с пустыми взглядами, домашние животные, в спешке собранные чемоданы и пакеты. Вместе с беженцами на вокзале каждый день находились волонтеры: предлагали еду и воду, предметы гигиены, сим-карты, по которым можно было бесплатно звонить в Украину. Тем, кто оставался в Польше, искали временное жилье. Тем, кто решал ехать дальше, помогали получить бесплатные билеты и попасть на нужный рейс. 

Спустя год после начала войны на вокзал по-прежнему прибывают спасающиеся от боевых действий украинцы, хотя здание выглядит опустевшим. «Стало меньше помощи», — признает Даша.

Бесплатных билетов на общественный транспорт, которые предоставляли транспортные компании и польские власти, почти нет (редкое исключение — так называемый ганноверский поезд, следующий из Пшемысля в Германию). Бесплатной еды — тоже. Платить теперь нужно и за туалет внутри вокзала — три с половиной злотых. «Сумки носим, чай, воду. Помогаем чем можем», — перечисляет Даша задачи волонтеров. Их, по словам девушки, на вокзале теперь тоже часто не хватает. 

19-летняя Даша приехала в Польшу из Киева почти год назад, совершенно одна. С тех пор живет в Познани, в семье американцев из евангельской христианской Церкви Назарянина — Даша ходила в украинский приход этой церкви с детства. Поезд из Познани до Пшемысля идет не меньше восьми часов. На вокзале Даша помогает третий раз за год.

«Они приехали в Польшу до войны, — рассказывает Даша о приютившей ее семье миссионеров, — а потом стали помогать [украинцам]. У них своих трое детей. Я благодарна им очень. Не каждый возьмет [подростка] домой, а они мне и комнату дали, и заботятся обо мне».

Помощью польских властей, добавляет Даша, она практически не пользовалась — только оформила PESEL, идентификационный номер, с которым можно получать социальные выплаты и медуслуги, официально работать и учиться.

«Я накручивала себя: „Почему я уехала?“ — говорит Даша. — Сложно, когда нет родных рядом, друзей. Я плакала каждый день». Американцы, у которых живет Даша, всякий раз отговаривали ее возвращаться домой, объясняли, что «там опасно». Но она все же съездила в Киев трижды за 2022 год.

«Когда приезжаю, начинаю плакать. Мне не хочется уезжать. Там все по-домашнему: родные улицы, знаешь все, все твое. Моя семья там, братья, сестры. А я тут — держусь», — говорит Даша. Она признается, что не понимает, вернется ли когда-нибудь домой насовсем. 

Волонтеры

Волонтерский жилет на Даше — синего цвета, с небольшой надписью «Nazarene Compassionate Ministries». Синие жилеты — и на сотрудниках UNHCR, которые помогают украинцам на вокзале Пшемысля. Но большинство волонтеров — из местного Украинского дома, KHARPP и других некоммерческих организаций — носят зеленые. 

Украинская семья с волонтером на перроне вокзала Пшемысля — после прибытия поезда из Одессы. 10 апреля 2022 года
Leonhard Foeger / Reuters / Scanpix / LETA

Зеленые жилеты сейчас и у волонтеров Russians for Ukraine (RFU). Правда, вместо названия проекта на них только нейтральная надпись «волонтер» — кириллицей, а также на польском и английском. 

«У нас лежат белые жилеты с надписью „Russians for Ukraine“, просто нас в них долгое время на вокзал не пускали», — рассказывает волонтер RFU Сергей. Охрана на вокзале, продолжает он, настаивала, что все волонтеры должны быть в зеленом — такой стандарт ввели 1 мая 2022 года. «Всем остальным можно [носить жилеты других цветов], а к нам сразу были вопросы», — добавляет волонтер RFU.

Сергею 33 года. Из родного Иркутска он уехал в конце февраля 2022-го, опасаясь уголовного преследования: до войны Сергей был волонтером в местном штабе Алексея Навального, который, как и все структуры политика, российские власти объявили «экстремистской организацией». Следующие два месяца он провел в Ереване, где узнал о россиянах, помогающих украинцам в Пшемысле, и решил присоединиться к ним. «Приехал на две недели — помочь, — вспоминает Сергей. — И затянуло. До сих пор уехать не могу». 

Инициатива Russians for Ukraine возникла в первые дни российского вторжения. Ее основатель — 38-летний Георгий Нурманов — о себе рассказывает «Медузе» бегло: родился в Омске, жил на Урале, потом в Москве, участвовал в «разных политических тусовках», работал в движении «Голос», которое занимается независимым наблюдением на выборах. Десять лет назад жене Георгия предложили работу в Варшаве, и он поехал с ней. Спустя несколько лет супруги открыли там пельменную. 

«Бросил все это 24 февраля, — говорит Георгий Нурманов. — Два дня ужаса, попытка как-то осмыслить случившееся. А 25-го вечером я с двумя приятелями поехал сюда [в Пшемысль] встречать друзей из Киева. Приехал и понял, что здесь есть чем заняться: куче народа нужно переводить, нужно их возить, что-то делать руками. Мы здесь остались».

Помощь украинцам, добавляет Нурманов, стала для него «терапией», позволяющей «не свихнуться». 

Большинство волонтеров RFU — россияне, не поддерживающие войну, а также русскоговорящие выходцы из постсоветских стран; многие, по словам Нурманова, узнали об инициативе из его соцсетей. На протяжении года волонтеры сортировали и отправляли гуманитарную помощь в Украину, встречали спасающихся от войны на границе и вокзале Пшемысля, помогали им добраться до местного пункта приема беженцев, в другие города и страны. Или хотя бы понять, куда ехать дальше. 

К волонтерам с российскими паспортами, говорит Георгий Нурманов, украинские беженцы относятся по-разному. «Многие понимают, что есть нормальные [россияне], — рассказывает он. — На 250 волонтеров за это время и на десятки, если не сотни тысяч контактов негативные случаи можно пересчитать по пальцам одной руки. Самая распространенная реакция — ступор на какое-то время. Мы с пониманием к этому относимся, главное — не давить, не кричать о том, что мы „хорошие русские“, любите нас, пожалуйста! Можете не любить, по делам узнаете их».

Гораздо резче на желание россиян помочь украинцам отреагировали власти Пшемысля. С осени 2018 года город возглавляет Войцех Бакун — член польского правого политического движения «Кукиз'15» (Kukiz'15), до войны известного, в частности, своей явно антиукраинской позицией. Например, в 2016-м движение предлагало построить стену на польско-украинской границе, чтобы ограничить поток нелегальных мигрантов. А в 2018-м польский сейм принял предложенный движением законопроект и ввел наказание за отрицание «преступлений бандеровцев» — штраф или лишение свободы сроком до трех лет. 

«Поначалу они [власти Пшемысля] возбуждались на слово „russians“, довольно агрессивно себя вели», — вспоминает Георгий Нурманов. Уже в первые недели войны его несколько раз задерживала местная полиция по подозрению, как он сам утверждает, то в «сутенерстве», то в «обогащении на перевозке [беженцев]» (каждый раз его отпускали без предъявления обвинений).

В мае 2022-го участников RFU вынудили заменить белые жилеты с названием проекта на нейтральные зеленые. Следом польские власти ввели для волонтеров обязательную регистрацию — пройти ее гражданам России удавалось не всегда (россиянам часто говорили, что «помощи достаточно» и «волонтеры больше не нужны»). А летом волонтеров RFU перестали пускать в пункт приема беженцев на окраине Пшемысля. 

Этот пункт расположен в здании, где раньше находился супермаркет Tesco. В начале войны здесь одновременно могли остановиться до двух тысяч украинских беженцев — им бесплатно предоставляли ночлег, питание, медикаменты, предметы личной гигиены, одежду, сим-карты и транспорт. «В основном помогали переводить документы и составлять анкеты [для беженцев, направляющихся в другие европейские страны]», — рассказывает о задачах RFU в пункте Сергей. 

В пункте приема беженцев, оборудованном в здании супермаркета Tesco. 4 марта 2022 года
Marc Sanye / AP / Scanpix / LETA

Изначально пунктом приема беженцев управляли волонтеры. Летом 2022-го он перешел под контроль польского отделения Красного Креста, и его на несколько недель закрыли на дезинфекцию, выселив всех беженцев (большинство из них на автобусах увезли в Варшаву). В середине августа пункт возобновил работу, но уже с новыми правилами, рассказывает Сергей (это подтверждают и другие волонтеры). Теперь в Tesco могут попасть только украинцы, которые впервые за время войны въехали в Европу. Время их пребывания ограничили двумя сутками, а количество мест сократили в 10 раз.

Сторонних волонтеров в пункт приема беженцев больше не пускают. Пройти в здание сотрудники Красного Креста не позволили и корреспонденту «Медузы», объяснив запрет на пропуск журналистов «заботой» об украинских беженцах. От комментариев они также отказались.

«Самое главное, что граница открыта и есть возможность уехать [от боевых действий]», — считает Георгий Нурманов. В первые месяцы войны, вспоминает он, поток украинских беженцев в Польшу был беспрецедентным. «К лету стало чуть-чуть спокойнее, очень много людей уехало обратно. В какой-то момент потоки въезжающих [в Украину] и уезжающих [из нее] уравнялись. А осенью, после подрыва Крымского моста и последовавшей за этим активной бомбежки всей Украины, опять был большой поток, — рассказывает Нурманов. — Такими волнами все идет». 

В октябре 2022-го RFU открыли свой шелтер для украинских беженцев. Он находится недалеко от Tesco и занимает один этаж многоквартирного дома — длинный коридор, несколько заставленных кроватями и матрасами комнат, просторная кухня. В шелтере, говорит Нурманов, одновременно могут находиться 30–40 человек. В последнее время большинство постояльцев — люди, выехавшие с ранее оккупированных Россией территорий, и те, кто через Польшу едет в другие европейские страны за медицинской помощью. «Через шелтер прошло уже человек пятьсот. Кто-то на ночь приезжает, кто-то остается дольше, — рассказывает Нурманов. — Мы пускаем всех». 

В одной из комнат сейчас живет Лена из Кривого Рога Днепропетровской области — 60-летняя женщина с короткими, с проседью, волосами. «Я вообще не хотела никуда ехать», — признается она. Свою первую ночь в Польше Лена провела в пункте приема беженцев Tesco, а в шелтер россиян попала в конце января 2023-го — сюда ее привез знакомый волонтер. 

В шелтере Russians for Ukraine
RFU

В Кривом Роге, рассказывает Лена, она до выхода на пенсию работала учительницей английского в школе, жила одна: «Деток у меня нету. Племянник [с начала войны] уехал во Львов. Были у нас прилеты: то дамбу, то дом недалеко от меня разбомбили. А так — сплошные сирены. Сейчас света часто нет. Так вот, люди выживают». 

Уезжала Лена не из страха, а «по личным причинам» (каким — она говорить не хочет). Плана у нее не было, ехала «наобум». В Tesco ей посоветовали отправиться дальше, в Норвегию. «Там какая-то программа интересная по интеграции в общество: изучаешь язык, тебе платят за это деньги. А потом дают работу хорошую, и ты оплачиваешь сам половину жилья», — рассказывает Лена. 

Уже в шелтере RFU другие украинки отговорили ее от этой идеи. «Там сыро, холодно. Там такие мужики здоровые, они не смотрят, кто ты, дали работу — и хоть ты мужик, хоть женщина, делай. А вдруг на рыбный завод пошлют?» — пересказывает их аргументы Лена.

Лена собирается поехать в Португалию, где, по ее словам, тоже есть языковая программа для украинских беженцев. Правда, остальных подробностей об условиях там Лена пока не знает. Неизвестно ей и то, сколько она пробудет в другой стране. Дома, в Кривом Роге, добавляет Лена, остались два ее кота — за ними присматривают знакомые. 

«Сегодня разговаривала с родственниками из Белгорода — они как зомбированы. Что тогда [в начале войны] не верили, что сейчас, говорят, что мы сами себя бомбим! — рассказывает Лена, узнав о гражданстве корреспондента „Медузы“. — Я говорю: „Тетя Вера, подумайте, не мы же, а вы к нам пришли. Вы же знаете это сами“. Она сразу кладет трубку». 

«Мы очень близки были. Мы так любили друг друга», — добавляет с грустью Лена. То, что Россия нападет на Украину, она долго не могла даже представить. «Когда были [в декабре 2021 года] сообщения о том, что будет нападение, мы с тетей Верой посмеивались, — вспоминает она. — А теперь я ей сказала: „Мы вас, всех русских, просто не любим, все!“» 

Лена не знала, что шелтер, в котором она находится, организовали россияне. Эта новость застает ее врасплох. Впрочем, уже через мгновение она берет себя в руки и говорит: «Значит, это хорошие русские. Спасибо им». 

Из окна видно дом

«Только я буду блины готовить, ничего?» — уточняет Тамара, соглашаясь на интервью. Свое настоящее имя 37-летняя женщина просит не указывать из опасений за безопасность родственников. Мать Тамары сейчас в Москве, отец — в Донецке. 

Тамара и сама долго жила в Донецкой области, в городе Макеевка. Но в 2014 году, когда в Донбассе началась война, уехала в Житомир. «Почти все, наверное, 99% хотели в Россию. Я не хотела. Я подумала, что война продлится неделю. Взяла собаку, вещи и поехала к друзьям», — вспоминает она. То, что военный конфликт не завершится быстро, Тамара поняла, когда через месяц друзья попросили ее найти собственное жилье и съехать. 

В Житомир Тамара вскоре забрала свою сестру и ее сына. А в 2022 году они вместе вновь бежали от войны. «В 2014-м сыну сестры было пять лет, сейчас моей дочери пять», — говорит Тамара (это для дочери она теперь жарит блины на кухне шелтера RFU). 

«Мы с мужем купили дом в Житомире, 23 февраля закончили ремонт. А 24-го спустились в погреб на пять дней», — вспоминает о первых днях российского вторжения Тамара. Дочь спала на детском матрасе. Тамара — на «какой-то подушке». Муж — рядом, на стуле. «Мы положили с собой всякие ломики, лопатки, — рассказывает она. — Но потом стали появляться истории, как люди не успевали выкопаться и сгорали. И мы перестали спускаться в погреб». 

Самыми страшными, говорит Тамара, были ночи, когда над их домом кружил бомбардировщик. «Мы притащили матрас в комнату дочки, потому что там не было окон. Она спала, а мы ложились на нее домиком. Чтобы, если что, нас всех сразу убило. Потому что это невозможно, — объясняет Тамара. — Представь: кого-то убило, а кто-то остался жив».

Осторожно! В этом видео есть мат. Если для вас это неприемлемо, пожалуйста, не смотрите его
Телеканал НТА

Чтобы заглушить шум бомбардировщика, она все время что-нибудь бормотала и одновременно прикрывала руками уши дочери. «Бомбу бахнули, а муж говорит: „Подожди, еще [будет удар]“. И мы ждали следующую, — рассказывает Тамара. — Как будто ждешь, пока тебя убьют». 

Из-за войны в 2014 году Тамаре пришлось оставить свою квартиру в Донецкой области — спустя восемь лет она не хотела снова потерять дом. Она думала: «Сколько можно уезжать? Куда я поеду, кто там ждет?» В начале марта 2022-го ракета попала в дом соседей: женщина погибла, ее дочь и муж выжили. Тогда Тамара с сестрой и детьми все же уехали.

До польской границы добирались на автобусе. «Нас встретил пограничник, дал моему ребенку чупа-чупс. Стояли длинные столы с едой: бутерброды, чай, кофе. Все бесплатно. Рукавички, пледы давали. Я не знаю, почему они [поляки] так хорошо встречали, — говорит Тамара. — Когда [в 2014 году] уезжала, такой помощи, как сейчас, не было». 

Тамару и ее семью принял один из отелей города Конин в центральной Польше. Там они жили по государственной программе «40+». Предоставляя бесплатно жилье и еду украинским беженцам, жители Польши (не только поляки, но и, например, давно переехавшие сюда украинцы) получают выплаты в размере 40 злотых в день на человека. В большинстве случаев эта программа рассчитана только на первые 120 дней с момента пересечения украинцем границы. Чем ближе был этот срок, вспоминает Тамара, тем чаще сотрудники отеля ей говорили: «Шукай мешкани» (szukaj mieszkania), то есть «ищи жилье». 

«Было видно, что они [поляки] очень сильно хотели помочь. Помощи было много и даже в избытке, — говорит Тамара. — Но в одну страну въехала другая страна. И это длится уже долго. Где им брать столько [ресурсов]?» 

Спустя три с половиной месяца жизни в отеле сестра Тамары с сыном вернулась в Украину. Сама она ехать домой долго боялась. Несколько недель они с дочерью провели в пограничном Пшемысле, в пункте приема беженцев Tesco. И еще несколько месяцев — в Италии, у женщины, с которой Тамара познакомилась через «знакомых своих знакомых».

Тамара вспоминает, что очень скучала по мужу. Осенью 2022-го они с дочерью поехали обратно в Житомир, но пробыли там всего месяц. «Ракеты опять начали лететь, а я не могу переносить эти жуткие сирены, они такие мерзкие. Начали свет уже выключать, — говорит Тамара и добавляет: — Это какая-то несправедливость, ты у себя дома — и боишься». 

Тамара с дочерью вернулась в Польшу. В шелтер RFU их позвала волонтер по имени Яна — с ней Тамара познакомилась в пункте приема беженцев Tesco и с тех пор часто общалась. «Я так не хотела уезжать никуда [дальше]. В принципе, я почти дома, это же граница, — говорит она. — В общем, я сама им предложила остаться здесь и волонтерить». Тамара добавляет, что ей нравятся люди, которые ее окружают в шелтере. И то, что она может быть кому-то полезной. 

Задач у Тамары немало: она встречает беженцев, помогает им заселяться и решать разные проблемы. Раз в неделю в шелтер приходит психолог, но часто люди делятся переживаниями и с Тамарой. 

Из рассказа Тамары об услышанном в шелтере: 

«Дедушка и бабушка из Херсона приехали с черепахой в кармане. Они не собирались уезжать, и кто-то оставил им свою черепашку. [А когда они все же решили эвакуироваться] им жалко ее было, и они взяли ее с собой. 

Этот дед без ноги, но он быстрее на одной бегал, чем я на двух. Он рассказывал, что, когда пришли русские [в начале марта 2022 года], они [жители Херсона] вышли на митинг. К нему подошел чеченец, сказал: »Это моя земля, вали отсюда«. Дед ткнул ему факом в лицо. Чеченец ударил его по одной ноге прикладом, а в другую выстрелил. И деду пришлось отрезать ногу. 

Мы нашли ему классную, модную инвалидную коляску. Он был счастлив. Подарил мне проволоку (она мне очень нужна была). Он с собой все взял: проволоку, зеленку, книгу »Дети капитана Гранта«, черепаху». 

* * *

«С Мариуполем вообще страшно. [Беженцы в шелтере] рассказывали, как ловили голубей. 12 живых голубей можно было обменять на буханку хлеба или пачку сигарет».

* * *

«Когда бомбили дома [в Мариуполе], женщина — она уже в возрасте была — осталась на одном из верхних этажей. Она была лежачая. Люди, которые прятались внизу, в подвале, слышали, как она умирала. Она кричала, а они не могли к ней попасть. И не было спасателей, потому что оккупированный город, все время бомбили. Она неделю там умирала».

* * *  

«Еще была у нас девочка с »Азовстали«, ей 26 лет. Она была полицейской, и ее туда послали. В плен ее [россияне] не взяли, но не давали ей гуманитарку и не разрешали выезжать за пределы города. Только люди иногда давали ей еду. Она говорит: »Я была очень толстая«. Приехала [в шелтер] она очень худая. Когда она к нам попала, не знала, где ее сын и мама. Она уехала в Норвегию».

* * *

«А еще одну женщину, которая у нас была, вывезли в Россию лечить позвоночник. Она говорит: »Они меня лечат, а я их ненавижу«. И я ее понимаю прекрасно». 

Тамара заканчивает жарить блины. Несколько относит в комнату дочери — та, кажется, стесняется выйти. Оставшимися угощает волонтеров. На вопрос о том, комфортно ли ей быть среди россиян и принимать помощь от них, не задумываясь отвечает: «Если бы они приходили с речовкой за Путина, для меня это было бы не ок. Но это же просто люди. Некоторые из них, мне кажется, пострадали больше, чем я, от своего президента. Я не думаю постоянно [про волонтеров]: „А, русские“. Я их сильно люблю». 

«У меня мама живет в России, мне отказаться от мамы, получается? А папа у меня живет в Донецке. А я живу в Украине, — добавляет Тамара. — Я в свою сторону от украинцев слышала, что я не до конца нормальная украинка». 

— Ты понимаешь, что будешь делать дальше? — спрашиваю я. 

— Нет, не понимаю, — признается Тамара. 

Она рассуждает:

Голова же не хочет думать, что ты никогда не вернешься. Я, в принципе, могу вернуться и жить дальше, но я боюсь, что нас убьют. Некоторые уезжают домой, потому что это не заканчивается. Я еще терплю. Я на границе и вижу Украину из окна, как будто я дома.

Хотелось бы, чтобы все закончилось, но понятно, что это подольше продлится. Толку от того, что я в 2014-м я думала, что это на неделю? А сейчас я уезжала на месяц?

Из того, что могло со мной произойти за все это время, со мной происходит лучшее. Меня понимают люди, со мной разговаривают на украинском, на русском. Моему ребенку есть где спать. И мне очень помогают. 

Глава 2

Чужаки

«Люди не знают, смогут ли вернуться в Украину в ближайшие месяцы. Через год. А может, они не вернутся никогда», — говорит профессор Мацей Дущик из Варшавского университета. Он подчеркивает, что многие украинцы, оказавшиеся в Польше, до войны здесь жить не планировали.

«Сейчас, когда первый этап [оказания помощи] закончен, необходимо мягко интегрировать их в польское общество», — считает Мацей Дущик. Он перечисляет то, что может этому способствовать: возможность изучать польский язык, работать, учиться и лечиться. В то же время, оговаривается профессор, «сильно подталкивать» бежавших от войны украинцев к интеграции недопустимо.

Украинских беженцев, большинство из которых — женщины, дети и пожилые люди, Мацей Дущик делит на три группы. 

Первая — воссоединившиеся семьи. Раньше многие украинцы приезжали в Польшу на работу. Когда началась война, женщины — одни или с детьми — отправились туда к мужьям и партнерам. 85% из них, по оценкам Дущика, быстро нашли работу, а их дети продолжили учебу в местных школах по польской программе. Таких детей, по словам профессора, сейчас 200 тысяч. Еще 200 тысяч школьников продолжают обучение по программам украинских школ — дистанционно. 

«Нет никакой необходимости в интеграции первой группы, так как эти люди, честно говоря, уже интегрированы в польское общество», — считает Дущик. 

Семилетняя девочка из Харькова в классе одной из школ Варшавы. 1 сентября 2022 года
Kacper Pempel / Reuters / Scanpix / LETA

Сложнее дела обстоят со второй группой — к ней профессор относит матерей с детьми, у которых до войны не было никаких связей с Польшей. «Во многих случаях эти женщины разделены со своими семьями и очень боятся за родственников, оставшихся в Украине. У некоторых, конечно, есть проблемы с психическим здоровьем», — рассуждает Мацей Дущик. 

Среди представительниц этой группы, продолжает профессор, работа есть только у половины. Один из главных вызовов для польских властей сейчас — сделать так, чтобы украинские беженцы были более активными на рынке труда и меньше зависели от предоставляемой им помощи.

Для этого среди прочего с 1 марта 2023 года изменились некоторые правила пребывания беженцев в Польше. Самое ощутимое нововведение: украинцы должны платить за проживание в «коллективных учреждениях размещения», в том числе в пунктах приема беженцев. Первые 120 дней беженцы по-прежнему смогут находиться там бесплатно, но затем большинству из них придется оплачивать 50% стоимости проживания (но не более 40 злотых в сутки). С мая за пребывание в этих учреждениях больше 180 дней нужно будет оплачивать до 75% от стоимости (не более 60 злотых в сутки).

«Найти работу в Польше не проблема», — считает Мацей Дущик. Судя по группам в фейсбуке для украинцев, находящихся в Польше, предложений о работе действительно немало. Чаще всего требуются продавцы, работники складов, уборщики и разнорабочие. Впрочем, многим украинкам, признает Дущик, попросту не на кого оставить детей (по мнению профессора, эту проблему им стоит решать, объединившись друг с другом). 

Самая «сложная» группа беженцев, считает Дущик, — третья. В нее входят украинцы, которые постоянно перемещаются между странами. Например, после двух-трех недель в Польше возвращаются в Украину или едут в Германию либо Нидерланды, где пытаются найти работу получше. За их интеграцию, указывает Дущик, «никто не отвечает». 

Подработки

«Сказать, что я тут какую-то [большую] помощь получила, — нет. Только все время ищу, где подработать», — жалуется Лена, темноволосая женщина 45 лет за рулем красного автомобиля, пока мы едем по отдаленному району Кракова. Машина взята в аренду; такси — один из способов для Лены заработать.

До отъезда из Днепра Лена делала ремонты: «Шпаклевала, малевала, клеила обои. Привыкла быть сама себе хозяйкой». На стройку она пошла и в Кракове, но спустя неделю ее «выгнали» за то, что во время работы она отвечала на звонки 12-летнего сына. С тех пор Лена берется за любую подработку: что-то помыть, отсортировать, отвезти.

«Ты должен пахать, пахать, пахать не переставая, — говорит Лена. — А я человек вольный, не хочу быть в рабстве. Я в Украине жила — мне лучше было, честно. И больше там зарабатывала. В Европу мне уже никогда в жизни не захочется, наверное». 

В Краков они с сыном-подростком приехали в начале марта 2022 года. «Я поняла бы, если бы Америка напала на нас или Германия. А Россия… Мы же были все вместе, я родилась в Советском Союзе», — рассуждает Лена. Она надолго замолкает после просьбы рассказать о первых днях российского вторжения. 

«Я вообще спала спокойно, — наконец говорит Лена. В ее глазах блестят слезы. — Около пяти утра услышала, как шарахнуло. Разбудила сына, говорю: „Сынок, что это такое?“ — „Да мам, это заправка“. Потом второй раз — ба-бах, облако дыма. Смотрю, Зеленский объявляет военное положение. Душа переворачивалась».

Всю первую неделю она надеялась, что «сейчас договорятся, все будет хорошо». Этого не случилось.

«Я бы, может, и дальше куда поехала, но тут был мой родной брат», — объясняет Лена, как оказалась в Кракове. Это ее брат нашел польскую семью, которая согласилась на время принять Лену с ребенком. Отношения у них не сложились, и спустя два месяца поляки попросили ее освободить комнату. «Люди разные, как и у нас в Украине», — резюмирует Лена. 

Сейчас Лена снимает две комнаты в небольшом доме на окраине Кракова. В месяц жилье обходится в тысячу злотых. Половину, по ее словам, удается оплатить из пособия, которое польские власти дают на ребенка. На жизнь остается немного, но перебираться в общежитие для беженцев Лена не хочет. «Там в комнате по четыре — шесть человек. Что это за жизнь будет? — объясняет она. И добавляет: — Мне тут тяжело, я не могу найти себя в Польше». 

Тяжело и сыну Лены. Подросток одно время ходил в местную школу, но вскоре попросил перевести его на дистанционное обучение. «И польского не знает, и, говорит, дети разные. И учителя тоже разные. Поэтому для него это был стресс», — рассказывает Лена.

«У меня тоже такая депрессия была, — продолжает она. — Накрывает, хочется домой». В Днепр за время войны она ездила дважды (в сентябре и в декабре 2022 года) — «сердце свое успокаивала».

Взрослая дочь Лены и бывший муж по-прежнему живут в Украине. «Мы с ним поддерживаем отношения, планируем [снова быть вместе], — говорит о бывшем супруге Лена. — Знаешь, война всех нас породнила, дала понять, кто есть кто на самом деле. Все стали друг друга ценить». 

Бывший муж Лены часто предлагает ей вернуться домой. «Скучаю по своей стране. Тут [в Польше] чужое все: и ты чужой, и страна чужая», — признается она. Но добавляет, что надолго оставаться в Украине, пока идет война, не готова. 

«Страшно там. К этому надо привыкнуть. А я не готова привыкнуть, я еще хочу жить, — говорит Лена. — Ты только въезжаешь на границу, в Украину, уже этот дух смерти слышно. Хоть люди стараются сегодня жить, как-то веселиться, это все равно не та Украина, что была. Сжатость, все зашуганные».

Будущее, признается Лена, она представляет себе плохо. «Только б сказали: „Закончилась война“ — и я бы не раздумывая все бросила и вернулась», — говорит она и снова начинает плакать.

Глава 3

Украина — дом, и Польша — дом

До начала российского вторжения, говорит профессор Мацей Дущик из Варшавского университета, в Польше жили 1,3 миллиона украинцев. Всего иностранцев в стране на 2021 год было 2,1 миллиона, то есть приблизительно 5% от общей численности населения (около 37,8 миллиона). 

На протяжении многих лет, как утверждает Дущик, отношение к мигрантам в польском обществе было «позитивным» — ведь большинство из них приезжали в страну, переживающую демографический кризис, работать. А значит, восполняли дефицит на местном рынке труда. Ситуация изменилась в 2015 году, когда у границ ЕС оказались сотни тысяч беженцев из Сирии и Африки. Одни государства — например, Германия — согласились принять людей, бегущих от вооруженных конфликтов у себя на родине; другие выступили против. В Европе начался миграционный кризис

«Тогдашнее правительство Польши и партия „Право и справедливость“ рассматривали мигрантов, особенно из мусульманских стран, как угрозу для христианства в Европе, угрозу нашему образу жизни. И отношение [общества к мигрантам] в то время изменилось», — рассказывает Мацей Дущик. 

Ежегодный марш в День независимости Польши 11 ноября 2015 года. На нем звучал и антимигрантский слоган: «Польша для поляков, поляки для Польши!»
Kacper Pempel / Reuters / Scanpix / LETA

Как минимум на государственном уровне негатив к неевропейским мигрантам по-прежнему сохраняется: если из Украины людей принимают охотно, то н