«В настоящее не хочется верить. Будущее уже отняли» Читатели «Медузы» о том, как война изменила их — и их жизни
24 февраля Россия вторглась на территорию Украины. Война затронула каждого — и тех, кто жил в России и Украине, и тех, кто давно уехал в другие страны, и тех, кто никогда не был в Киеве или Москве. «Медуза» попросила читателей рассказать, как их жизнь изменилась за этот месяц и что помогает им хотя бы попытаться справиться с происходящим. Публикуем их истории с небольшими сокращениями.
Юлия
Москва
Когда случилась Грузия [в 2008-м], мне было девять лет. Тогда я в принципе не осознавала окружающий мир, концепции войны, смерти, разрухи.
Когда случился Крым, мне было 15 и я готовилась к экзаменам в школе. Тогда я не понимала, что произошло и почему мои родители были в ужасе от случившегося. Но впервые поняла, что, возможно, страна в которой я родилась, не та страна, в которой я хотела бы жить, в которой у меня есть будущее.
Сейчас мне 23. Когда Совет безопасности признал ЛДНР в псевдопрямом эфире, я обреченно села на диван, посмотрела на родных и сказала: «Война началась». Мне никто не поверил. 24 февраля муж разбудил меня со словами: «Ты была права».
На следующий же день мы купили билеты, сняли деньги и собрали чемоданы. Дни ожидания полета были самыми страшными. Боялась, что захлопнут границы, что объявят всеобщую мобилизацию, что не успеем выскочить из сработавшего капкана. Последние дни в России мы провели вместе с моими родителями, много плакали, обнимались, обещали, что никогда их не оставим и обязательно вытащим.
Вот уже почти месяц я нахожусь за много тысяч километров от Москвы, от моих родных и близких. Чем дольше я здесь, тем больше я понимаю, что не хочу возвращаться и не смогу это сделать. Мы с мужем будем постепенно строить жизнь с нуля в другой стране. Больше у меня нет Родины.
Несколько друзей разорвали со мной общение, назвав меня «крысой» и предателем родины, — думаю, сказалась массированная пропаганда и их странный, извращенный патриотизм. Но в основном все понимают, что то, что происходит — не нормально, и обсуждать происходящее с ними проще. Появляется надежда, что ты не один, что ты не сошел с ума, потому что не хочешь называть войну миром. Если раньше мы могли не соглашаться по разным вопросам, от экономики до любимой музыки, то сейчас нас всех объединяет как минимум желание мира и светлого будущего.
Вера
Гауда, Нидерланды
Я теперь ориентируюсь во времени не по датам, а по дню войны. Сегодня, например, 28-й. Месяц назад я проснулась, открыла новости, увидела, что началось вторжение, и просто не поверила своим глазам. В девять утра уже было совещание на работе, я на нем сидела как в тумане. Коллеги тактично не затрагивали тему, потом я в конце не выдержала и сказала, что в Украине война началась, я поеду на демонстрацию. Сделала на скорую руку плакат, договорилась с подругой, живущей на другом конце страны, и поехала в Амстердам.
После первой демонстрации было еще очень много акций — в том числе демонстрация, организованная Free Russia NL, на площади Дам в Амстердаме. Я стала активным членом этой организации — начала ходить на телевидение, давать интервью в газеты и на радио, рассказывая, как русское сообщество переживает это горе, что мы выражаем солидарность с украинцами и помогаем им.
С середины марта я работаю волонтером в центре приема беженцев из Украины в моем городе. Перевожу с русского и украинского на нидерландский и наоборот, покупаю лекарства и продукты, даю рекомендации по жизни здесь или просто слушаю рассказы людей об их жизни с начала войны и как они очутились в Нидерландах.
Жизнь сейчас мало чем меня радует. Каждый день много слез, страха, злости. Меня очень сильно поддерживают мой молодой человек, друзья, коллеги да и в принципе все окружающие меня люди, кроме моей семьи. Дискриминации я не ощущаю от слова «никакой», а вот с родителями все очень сложно. Нормального разговора с начала войны у нас не получилось. Мне их очень не хватает, мы всегда были близки, а эта война нас разъединила. Они смотрят телевизор, и у нас в принципе никогда не совпадали политические взгляды, но сейчас [сталкиваются] не только наши взгляды, но и моральные ценности.
Л
Юг Украины, живет в Петербурге
Честнее всего будет сказать, что этот месяц разрушил мою жизнь. Я всей душой люблю Россию как страну моих предков. Пять лет назад я переехала в Петербург, потому что влюбилась в этот город. И — если совсем честно — потому что хотела уехать из Украины после событий в Одессе 2 мая 2014 года, дня, который стал для меня точкой невозврата.
В Петербурге я получила высшее образование, нашла друзей, работу, хобби, узнала саму себя, взяла кошку из приюта и даже купила квартиру в ипотеку. Я была на своем месте. А еще подала документы на гражданство и ждала присяги.
Но день, когда Россия начала «спецоперацию» (простите, мне даже здесь страшно называть вещи своими именами), одним махом перечеркнул все, к чему я шла и чего так хотела. Меня вызвали на присягу, но я отказалась от нее, потому что сейчас присягать на верность России, когда происходит такое, для меня кощунство и предательство. Квартира, которая была такой радостью для меня, стала обузой. Теперь из-за новых законов я даже не могу ее продать. Деньги, которые я зарабатывала, превратились в пыль, а сбережений практически не осталось, потому что все они ушли на ипотеку.
Я пытаюсь справляться с помощью феназепама, кофе, участия в чате единомышленников и постоянных бесед с собой. Но помогает все это, если честно, не очень.
Не могу принять того, что моя вторая родина делает с моей первой родиной. Кажется, я потеряла обе и осталась нигде. Я болею душой за семью, и друзей в Украине, и покинувших страну, болею за россиян, которые не поддерживают спецоперацию и ни в чем не виноваты, но теперь подвергаются травле.
Я больше не чувствую себя в безопасности. Мне стыдно, плохо, страшно, обидно, и я ужасно злюсь, потому что все то, чего я так хотела, разрушено. Мечты превратились в ад. Теперь я панически ищу пути выхода, но пока их не вижу: нет денег, нет возможности уехать, нет понимания, когда это закончится и что со всем этим делать.
24 февраля 2022 года стало второй точкой невозврата, когда я поняла, что придется снова отрывать себя от корней и бежать. Но куда — никто не знает. И что будет в этот раз — тоже.
Катерина
Ирпень, Киевская область
В то утро, как обычно, в 6:40 запиликал будильник. Четверг, детям в школу. Как обычно, первым делом после сигнала будильника проверяю новости. Бужу мужа и шепчу: «Детей можно не трогать, сегодня школы не будет».
В первый же день мы узнали, что такое взрывы. С любопытством смотрели на дым со стороны Гостомеля и слушали гул вертолетов, гадая, наши или нет. Под окнами был бесконечный поток авто, но мы считали, что уезжать нет смысла, ведь от войны не убежишь. Мы семья, мы вместе, пусть и в подвале… Туда мы спустились — в подвал. А на третий день стали ночевать там, да и не только ночевать.
Очень быстро пустели магазины и аптеки, уезжали люди, а мы все больше вещей уносили в подвал — обустраивали наше жилище. У нас две кошки, одна из них дикая, боязливая, ее невозможно посадить в переноску, вынести на руках… Мы поднимались на свой девятый этаж, кормили кошек, готовили по возможности и снова спускались.
С каждым днем становилось все громче и страшнее и все меньше людей спускалось в подвал. 3 марта я с детьми выехала эвакуационным поездом из Ирпеня в Киев. Оттуда — стоя в тамбуре — до Львова. Из Львова — в Польшу. Из Польши — в Испанию. Взяли с собой какие- то вещи. Бессистемно. На сборы было лишь 10 минут.
Муж Сергей сумел эвакуироваться из Ирпеня 10 марта. Тогда в городе уже не было связи, воды, газа, электроэнергии, а в сквере для мам и детишек под окнами стали хоронить людей. Он не смог забрать одну из кошек. Осталась в пустой квартире…
Сергей — спортивный журналист, 28 февраля должен был вылетать на Паралимпийские игры. Его аккредитация осталась в брошенной квартире. Сейчас живет в Киеве у приютившего двоюродного брата.
Наши родственники из Мариуполя не выходят на связь со второго марта. Там большая семья, в которой растут двое четырехлетних мальчишек-близнецов.
Держаться нам помогает только вера в победу Украины. В то, что мы вернемся домой. Пусть это не будет наш дом, о судьбе которого на данный момент нет известий. Это будет наша свободная страна, в которой мы начнем новую жизнь.
А еще помогают люди, бескорыстные испанцы, приютившие нас в своем доме, обеспечивающие всем необходимым. Вчера дети пошли тут на уроки. Их встречали всей школой. Я верю, что с такой поддержкой простых людей мы справимся с нашей бедой.
Ирина
Москва — Великобритания
Первый раз я выехала за границу где-то лет в 14. На тот момент я довольно сносно говорила по-английски, но очень стеснялась. В первую же поездку я наткнулась на русских иммигрантов. У них был абсолютно ужасный английский, но при этом на мои попытки завязать беседу на русском они отвечали: «Спик инглиш, ай донт андерстенд». Мне потребовалось много лет, чтобы понять, почему некоторые русские, переехавшие из России, отрицают и скрывают национальность, хоть она и очевидна по классическому акценту плохого парня из американских боевиков. Этим они будто пытались отодвинуть от себя нелестное прошлое Советского Союза и сложившуюся репутацию.
Когда я это поняла, решила, что всегда буду гордо говорить, что я русская, рассказывать, как далеко вперед ушла наша страна с тех времен, какая у нас прекрасная яркая интеллигенция и что далеко не все поддерживают Путина. «И нет, у нас не ходят по улицам медведи».
Я переехала из России в 2020-м, но продолжала рассказывать всем, кто слушал, про оппозицию и про происходящее. Так было до февраля этого года.
Я больше не знаю, что говорить, кроме дохлого «это не наша война», но это ведь наши люди бомбят, убивают и — как выясняется — насилуют.
Днем меня одолевают приступы тревожности, а ночью преследуют кошмары. Когда меня спрашивают про национальность, у меня все сжимается внутри, потому что я не понимаю, какую реакцию ожидать от собеседника. Меня здесь поддерживают друзья, знакомые и коллеги, вроде как все понимают, но как долго это будет продолжаться? Что будет, когда проблемы экономики и сильное повышение цен свяжут с действиями России? Я гордилась быть русской и хотела, чтобы Россию любили и ею интересовались, узнавали о ее богатой культуре. Теперь я ощущаю себя как те иммигранты.
Конечно, по сравнению с тем, что происходит в Украине, это «проблемы первого мира». Но, как мне кажется, в недалеком будущем это перерастет в кризис национальной идентичности всех нас.
В первом «военном» эфире [политолог Екатерина] Шульман говорила, что главное не выпиливаться, все рано или поздно придет в норму. И привела в пример австрийского писателя, который совершил самоубийство вместе с женой, не дождавшись падения рейха. Тогда я еще подумала: «Кому вообще такое в голову придет?» Спустя месяц я поняла.
Я очень благодарна всей команде «Медузы» за то, что вы делаете 💔 «Медуза», эфиры Шульман, новые интервью Дудя — это то, что дает заземлиться, примкнуть к острову адекватности в этом беZумии.
Арина
Санкт-Петербург
Изменилось абсолютно все, но самое страшное, что этого не видно. Внешне все как бы нормально: ты ходишь на работу, за продуктами, ездишь в метро. Но у всего этого теперь какой-то жуткий оттенок.
Чувствуешь, что мир рушится, чувствуешь, что происходят ужасные вещи, преступные вещи, и хочется видеть возмущение вокруг. Видеть это в других. Потому что иллюзия того, что все нормально, почти хуже, чем если бы были погромы, если бы были восстания. Задыхаешься от бессилия перед пропагандой, перед равнодушием знакомых. Хочется встряхнуть стоящего рядом на остановке человека и спросить, почему они еще здесь, почему им плевать?
Несмотря на мое отношение к власти, я всегда считала себя патриотом, хотела сделать что-то хорошее для своей страны. Хотела что-то создавать, участвовать в культурной и политической жизни города. Все это было перечеркнуто одним днем.
Я не из богатой семьи, снимаю квартиру, работаю практически только на квартплату. До войны шансы заработать творчеством были и так малы, сейчас их почти не осталось. Уехать возможности тоже нет, да и не знаю, стоит ли теперь. Много кто уезжает, и винить их я не могу, но ощущение, что вся российская культура теперь в эмиграции, как после Гражданской войны.
Я очень увлекаюсь русской историей, и я никогда не отворачивалась от «неудобного прошлого» нашей страны. От репрессий, от захватнических войн, от поражений. Это необходимо принимать и помнить, чтобы не питать иллюзий к реальности, чтобы не повторять ошибки. А теперь мы повторяем Зимнюю войну.
Это будет еще одна страница «неудобного» прошлого, которую, я надеюсь, не смогут в будущем замазать и сгладить углы. Потому что слишком пристально весь мир следит за нами. Я много оправдывала действия России в прошлом, хотела верить, что так было нужно, что каждый отстаивает свои интересы. Теперь не буду. Не могу. Я надеюсь, что мы проиграем. Я надеюсь, что нас не простят.
Друзья. Это все, что осталось. В первый день войны я места себе не находила, позвонила подруга, и мы пару часов проговорили по телефону о том, что теперь делать. Было спокойнее от того, что я не одна паникую, что люди видят, что это за кошмар.
Все чаще вижу по городу граффити, стикеры, зеленые ленты. Вижу молчаливый протест тех, кто тоже не равнодушен, и от этого становится легче. Почти все, с кем я общаюсь, против войны и тоже оказались заложниками положения. Они в шутку предлагают поселиться у себя, если станет совсем туго, но я знаю, что они действительно помогут всеми силами. Сейчас как никогда приходится полагаться друг на друга, когда кто-то попадает в отдел полиции или теряет работу, я тоже стараюсь помочь. Если переживу это время, то только благодаря друзьям. Они и тысячи людей по всей России, которые показывают протест, проявляют человечность, — все они дают мне надежду.
Сергей
Санкт-Петербург
23 февраля 2022 года я был студентом-математиком, оканчивающим бакалавриат. Собирался поступать в магистратуру в тот же вуз, потому что нигде больше я не мог получить такого хорошего образования. Я не любил свое государство, но уживался с этим.
24 февраля 2022 года я уже запихал все свои вещи в чемодан и уехал в Финляндию без какого-либо четкого плана на будущее. Я больше не собираюсь поступать туда, куда хотел, не планирую работать преподавателем. Я не буду летом кататься по Ленобласти на велосипеде и смотреть на белые ночи. Теперь я больше не живу в России. Все это было сломлено одним днем.
Тяжело справляться, но я пытаюсь. Я стараюсь сохранять какую-никакую рутину. Тяжело, потому что все эти обычные действия кажутся абсолютно бесполезными и дурацкими в текущих обстоятельствах, но я заставляю себя. И это помогает.
Максим
Киев
На второй день войны мы с девушкой и собакой уехали в дом родителей под Киевом. Думали, что там будет безопаснее. Но 27 февраля в село, где находится дом, заехала колонна российской техники, а в округе начались бои.
Мы просидели без света, связи, газа и воды почти две недели. Готовили еду в камине. Вокруг все зарывалось, летали истребители. Когда решили выезжать — едва не попали в ловушку. Сейчас мы в Черновцах и пытаемся понять, как жить дальше. Мама и сестра — в Европе. Не знаю, когда увижу их снова.
Держаться мне помогает вера в свою страну, армию и президента. Ну и себя и свои силы. Наш народ непобедим, и это не просто красивые слова. Наверное, нужно быть украинцем и жить здесь, чтобы чувствовать это.
Владимир
Италия
До войны я жил на две страны — Италию и Россию. В любое время садился в миланском аэропорту на самолет и летел к себе домой в Санкт-Петербург. Наслаждался регулярной сменой обстановки, ходил в театры и на концерты, встречался с друзьями. Потом возвращался в Италию и так же прекрасно жил. Работал и стремился зарабатывать. Я любил свою жизнь и был счастлив, но случилось непоправимое!
Теперь я в растерянности, тревожности и легкой апатии. Никогда не думал, что решение одного сумасшедшего диктатора, захватившего мою страну, может так изменить мой уклад жизни даже на расстоянии 2000 километров, повлиять на отношение ко мне моих близких и соседей. Но главное — зачем?
Мне помогает моя работа, как всегда, мне есть куда расти и стремиться. Я переезжаю и все больше отдаляюсь от моей России.
Сергей
Красноярск
К своим 30 набрался опыта в видеомонтаже, графике. Помимо работы в школе я устроился на дистанционную подработку в Москве. Помогал создавать ютьюб-контент московскому магазину, где продают педали эффектов для гитар. Весь монтаж делал на работе. Пришлось стать самозанятым, платить налог. Все как положено.
Хотели купить макбук, чтобы работать дома, не используя школьную технику. И поехать в отпуск в Италии, о которой мы с женой мечтали. А еще ремонт надо было сделать. И это купить. И это. Теперь все мечты разбиты.
Сидел вот 5 марта на Красноярском экономическом форуме. Спикеры говорят про инвестиции — слепость.
В России живут только прошлым. В настоящее не хочется верить, а будущее уже отняли.
Андрис
Огре, Латвия
Из-за войны я понял, что все только в наших руках. Жизнь, наша сила и наше будущее. Читаю новости и комментарии об Украине каждый час. Заготовил пару десятков дополнительных банок с консервами в подвале.
Моя работа в IT-компании продолжается, но с изменениями. Работы в России прекратились, клиентам из Украины пришлось экстренно эвакуироваться.
Справиться помогает работа дома. Заготавливаю дрова для предстоящего сезона. Жертвую несколько свободных сотен евро на помощь беженцам. И национальной гвардии Латвии — Земессардзе.
Любовь
Санкт-Петербург
Мне 69 лет. [Кажется], что текущая жизнь почти не изменилась. Но это только внешне. Сердце разрывается от боли и кричит. У меня дочь живет в Германии, и я не знаю теперь, когда я ее увижу.
Как такое возможно? Чтобы один человек решал судьбы миллионов? Чудовищно!
Мне помогает здравый смысл, дочь, которая присылает правдивую информацию. И вера, что это безумие закончится.
Молитва за людей в Украине!
Анастасия
Казань
Этот месяц просто перечеркнул все, к чему я стремилась. В одно утро я поняла, что ничего, ни один из планов на будущее не исполнится. Очень много плакала, переживала за людей в Украине, боялась за себя и свое будущее.
За первую неделю я перестала общаться со многими родственниками и знакомыми, которые поддерживают «спецоперацию», самое ужасное и грустное было узнать, что бабушка до сих пор не верит своему брату из Киева, его рассказам о том, что там происходит.
Еще было странно узнать и увидеть молодых людей и девушек, что на полном серьезе топят за весь этот кровавый цирк.
На работе полная неразбериха. Я учусь и параллельно работаю метеорологом. Мы используем данные со всевозможных сайтов со спутниковыми снимками, но теперь, к сожалению, нам их заблокировали. Также нет доступа к иностранным электронным библиотекам, поэтому тяжело учиться. Про деньги вообще молчу, тут все очень плохо.
Помогает лишь шутить. Кажется, что так легче переживаешь происходящее. Сейчас стараюсь не читать так часто новости, иначе накрывает злость и тревога.
Прошел месяц, а по ощущениям год.
