«Мы почти каждый год живем в какой-то новой стране» Кажется, жить в России в 2021 году было очень тяжело. Но так ли это? И будет ли лучше в 2022-м? Узнали у экономиста, юриста, политолога и историка
Кажется, что за последние годы жить в России стало куда тяжелее: пандемия изменила даже самые привычные вещи, цены на продукты продолжают расти, правозащита и СМИ переживают небывалое государственное давление, политическая оппозиция разгромлена. Но действительно ли 2021 год был настолько плохим или это ощущение — коллективная иллюзия? И будет ли 2022 год лучше? «Медуза» узнала у экономиста, юриста, политолога и историка.
Рубен Ениколопов
экономист, ректор Российской экономической школы
На самом деле ситуация у разных групп населения складывается по-разному. Если из-за пандемии люди независимого сектора, малого и среднего бизнеса пострадали очень сильно, то люди, которые получают зарплату или выплаты от государства, потеряли не так много. Их жизнь не стала лучше, но и сильно хуже тоже не стала. Если говорить об очень богатых людях, особенно тех, которые торгуют ресурсами, то их состояние только выросло.
Для большинства населения жизнь стала хуже — учитывая, что мы наблюдаем продуктовую инфляцию, которая бьет по менее обеспеченным слоям населения. Выплаты, которые люди получали в пандемию, тоже воспринимаются по-разному. Например, 10 тысяч для человека из сельской местности — это большие деньги. Иначе это для человека, допустим, из Москвы. Малообеспеченным людям такая выплата скомпенсировала потери, а людям, которые живут в регионах, где сама жизнь в разы дороже, — нет. В итоге мы имеем очень разнообразную и неравномерную картину.
Цены на продукты резко выросли во всем мире, Россия в этом плане ничем не выделяется — несмотря на достаточно неуклюжие попытки их урегулировать. Этот скачок действительно сильно ударил по малообеспеченным слоям населения во всем мире, потому что для них продукты составляют большую часть расходов. Грубо говоря, инфляция для бедных слоев населения куда выше, чем для богатых.
Причем состояние экономики не сильно зависит от политического режима. Бывают страны с авторитарной системой правления и при этом высоким доходом: посмотрите на Сингапур или на Саудовскую Аравию, граждане этих стран живут неплохо. В экономических исследованиях связи между уровнем ВВП и демократией почти не прослеживается. В автократиях очень часто бывают «экономические чудеса» и «экономические катастрофы», в демократиях ситуация обстоит стабильнее.
«Медуза» заблокирована в России. Мы были к этому готовы — и продолжаем работать. Несмотря ни на что
Нам нужна ваша помощь как никогда. Прямо сейчас. Дальше всем нам будет еще труднее. Мы независимое издание и работаем только в интересах читателей.
У России гигантский неиспользованный потенциал экономического роста. То, что сейчас происходит, нельзя назвать экономической катастрофой [в стране]. Пандемия — это удар по всему миру. В России, скорее, уже многие годы —экономическая стагнация. У нее много причин, но главная причина состоит в том, что государственная политика направлена на все большее огосударствление и урегулирование экономики. В целом, общая политика экономического развития полностью основана на государственных программах и функциях, а не на развитии частного бизнеса — мы видим результат.
Из-за того, что люди психологически сильно реагируют на резкие изменения, многим кажется, что сейчас жить стало значительно хуже. Как в известной басне про лягушку — если медленно поднимать температуру, она сама не заметит, как сварится. Медленная экономическая стагнация не очень заметна, а резкий упадок доходов в пандемию оказал колоссальное влияние, потому что изменения были резкими.
Касательно выхода из кризиса и перспектив на следующих год, Россия будет двигаться вместе со всей остальной мировой экономикой. Тут нет речи о том, что везде будет плохо или хорошо, а мы пойдем по особому пути. Мы полностью привязаны к мировой ситуации. Если проблемы с коронавирусом пройдут и мировая экономика будет восстанавливаться, российская экономика будет восстанавливаться вместе с ней. У нас нет каких-то радикально других экономических стратегий развития.
Судя по тому, что мы видим сейчас, Россия, скорее всего, будет опять отставать по экономическому росту. Потому что мы видим, что были приняты меры, которые очень сильно бьют по трудовой миграции — новые законы о медосмотрах и прочие бюрократические проволочки направлены на то, чтобы занизить поток трудовой миграции в Россию.
Почему так происходит — можно только догадываться, но, видимо, руководство страны имеет в голове какую-то модель, у которой нет никакого научного подтверждения. Прослеживается очень неверный подход, что приток мигрантов влияет на занятость самих граждан. В этом году людям, которые доказали, что это не так, дали Нобелевскую премию. Наша [российская] экономическая политика идет в полном отрыве от каких-то базовых знаний, она основывается на теориях, которые не подкреплены никаким интеллектуальным багажом.
Мы находимся в состоянии демографической ямы и количество работоспособного населения сокращается — это тоже одно из серьезных последствий коронавируса. Да, официально нам говорят, что умирало в основном нетрудоспособное население. Однако у нас избыточная смертность в миллион человек, среди которых гигантское количество людей трудоспособного возраста.
В итоге мы имеем несколько факторов: общее сокращение трудовых ресурсов, удар по здоровью людей трудоспособного возраста и ограничение трудовой миграции в Россию. От этой волшебной комбинации ждать того, что у нас будет заметный экономический рост, не приходится. Каких-то существенных изменений именно в России в 2022 я бы не ждал, у нас достаточно инертная политика в области экономики. Наша надежда на то, что будет восстанавливаться вся мировая экономика — и подъем общего уровня воды поднимет и нашу лодку тоже.
Александр Кынев
политолог
На мой взгляд, в этом году никакого радикального ухудшения не произошло. Для людей политически активных, скажем, сторонников определенных политических сил, в первую очередь, Алексея Навального, год был чудовищный. Фактически организация [ФБК] разгромлена, многие люди арестованы или вынуждены эмигрировать. Для сторонников «Яблока» — тоже, потому что партия провалилась на выборах. А для сотрудников левых партий, наоборот — коммунисты добились успеха и увеличили свое представительство на федеральном уровне.
С точки зрения гражданского общества, [жить] стало намного тяжелее, потому что принято много репрессивных законов, жесткие меры направлены против журналистов и общественных организаций — например, запрет «Мемориала» в конце года. Это вопрос оптики, с какой стороны посмотреть. Хочу подчеркнуть, что высказывают свою позицию люди политически активные и далеко не всегда их позиция коррелирует с обывателями [и их точкой зрения]. С точки зрения обывателя, и 2020-й, и 2021-й годы — оба тяжелые и кризисные.
Если в 2020-м были какие-то ожидания, что пандемия может закончиться с началом вакцинации, в 2021-м стало понятно, что ничего не закончится. В это же время есть элемент привыкания: мы видим, что многие вещи, которые год назад вызывали истерию и неприятие, просто стали нормой жизни.
Да, есть очень неприятная тенденция в политической жизни, но она все-таки затрагивает меньшую часть населения, более политически активную. Для остальных есть ситуация гнетущего и непонятного будущего, которое для достаточно большой части населения является пока негативным. Пока мы не видим позитивного горизонта.
Мне кажется, что это — главное и самое тяжелое [явление], потому что проблемы могут быть какими угодно, когда есть просвет и надежда. А главная проблема 2021 года — отсутствие этого просвета, конфронтация во всех сферах жизни, отсутствие возможности договариваться, искать компромисс, и нетерпимость, которая идет, в первую очередь, от власти. Когда вы сводите все к принципу «либо я, либо никто», это автоматически ведет к концентрации недовольных на противоположном полюсе. Двуполярная модель вымывает оттенки, полутона и возможность диалога.
В грядущем году нет никаких дат, которые позволяли бы ожидать вокруг них эскалацию: нет федеральных выборов, региональные выборы представлены в минимальном объеме, муниципальные выборы в Москве важны для активистов, но с точки зрения политической значимости не имеют веса. Поэтому год будет скорее переходным. А вот 2023 год будет куда наиболее важным, потому что это год выборов того же набора регионов, что был в 2018 году. Это очень сложный год и потому, что он будет предшествовать выборам президента весной 2024 года. 2022 год будет идти по тенденционному пути этого времени, никаких подвижек быть не должно. Нет никаких мотивов ожидать, что ситуация станет лучше. 2022 год будет не лучше и не хуже.
Илья Шаблинский
доктор юридических наук, член Московской Хельсинкской группы
В экономическом плане сейчас тяжело и становится все тяжелее: за последние два года многие продукты подорожали примерно вдвое. Падение уровня жизни ощущают прежде всего люди со средним по общероссийским меркам доходом в 50-60 тысяч. А что говорить про тех, у кого доход вдвое меньше? Это почти вся наша провинция. В Московской области, где я живу, прожить на эти деньги сейчас очень трудно. Многие в этом году потеряли работу, а найти новую сейчас — большая проблема.
Мрачные стороны общественно-политической реальности не так заметны для тех, кто не интересуется общественной жизнью. Мир общественно активных людей в России и так не велик, многие боятся высказываться или просто равнодушны. Сейчас надо быть крайне осторожным в таких вещах, которые для жителей любой демократической страны покажутся просто ерундой, — например, если пишешь самый невинный комментарий в социальных сетях.
В политическом плане самое серьезное, что произошло в 2021 году — несколько оппозиционных организаций признали экстремистскими и, судя по всему, экстремистской сейчас будет признаваться любая более-менее жесткая критика в адрес властей. Решения судов по делу ФБК, на мой взгляд, не выглядят убедительными. Мягко говоря. Расследования, посвященные недвижимости крупных чиновников (вроде, Пехтина или Исаева или Якунина), полученной непонятно каким путем — это экстремизм? Это разжигание социальной розни? Не знаю, можем ли мы еще обсуждать решения судов… Уже и над этим приходится задумываться.
Можно вспомнить и то, что большое число средств массовой информации и физических лиц были признаны иноагентами. Но широкое применение этого закона, вводящего понятие физического лица, имеющего статус «иностранного средства массовой информации, выполняющей функции иностранного агента» — тоже одной из главных событий, одна из примет уходящего года. На мой взгляд, данная норма закона очевидно противоречит Конституции. Признавать человека «иностранным средством массовой информации» — это и нелепость, и унижение достоинства.
Еще в этом году произошло нечто вообще жуткое: вопреки Конституции, было допущено применение обратной силы закона. У нас есть статья 54 Конституции, в которой сказано, что никто не может нести ответственность за деяние, которое в момент его совершения не признавалось правонарушением. Это фундаментальный принцип права. И вот мы увидели, как людей обвиняли в сотрудничестве с организациями, признанными экстремистскими в этом году, в то время как сотрудничество происходило два, три, четыре года назад — для юриста это страшный сон. Конечно, все эти тенденции будут оказывать влияние на события 2022 года.
Ситуация в Беларуси для нас — весьма реальная перспектива. Мы можем смотреть на то, что происходит там, и представлять, что может нас ждать в будущем. В Беларуси сейчас установился тиранический режим. Людей привлекают к ответственности просто за чтение телеграм-каналов, критикующих власть. Придем ли мы к этому — вопрос открытый, но перспектива пугает.
В 2013 году я выступал в Конституционном Суде, когда мы пытались признать нормы закона об НКО-«иностранных агентах» неконституционными. Тогда я еще был членом Совета по правам человека при Президенте РФ, и эта тема в Совете серьезно обсуждалась. К сожалению, Конституционный Суд нас не поддержал. Мы указывали на то, что слово «агент» в этом контексте лишено всякого юридического смысла. Агент — это представитель, лицо, выполняющее действие по доверенности. А если юридического смысла нет, то это просто клеймо, которое унижает достоинство. Я полагаю, что в ближайшее время нужно попытаться поставить перед ним еще один вопрос — соответствие Конституции новой нормы о признании физических лиц «средствами массовой информации, выполняющим функции иностранного агента». Это нелепейшая и дикая конструкция.
Мы видим, что блокировки неугодных информационных ресурсов идут все последние годы. Я сожалею, что это коснулось и «ОВД-Инфо», которое, по сути, занималось полезной для государства деятельностью. Они публиковали списки задержанных во время акций людей с указанием на то, в каком они отделении находятся. Они оказывали конкретную помощь и помогали адвокатами. У них не было политической аналитики и призывов, и блокировать их было не за что. Это говорит, конечно, о новой странице в политической истории.
Что касается «Мемориала», я хотел бы обратить внимание на то, что у Конституционного Суда есть правовая позиция, согласно которой, международная организация не может получить статус иностранного агента. Поэтому я убежден, что применение к международной организации «Мемориал» норм об иностранных агентах, а потом обвинение ее в том, что она их не соблюдает — противоречит российскому праву и правовым позициям Конституционного Суда. Ну и, конечно, в этом решении есть политическая сторона, и она, наверное, главная.
Судя по всему, у нас во власти пришли к выводу, что в нынешней политической ситуации такая организация как «Мемориал» чем-то опасна. Но это позорное решение, потому что организация, хранящая информацию и документы о самых чудовищных преступлениях, которое совершило государство, — крайне важна в нашей стране. Мы должны обеспечить такие условия, чтобы кровавый террор не повторился.
В России есть миллионы людей, которые поддерживают Путина, и есть миллионы, которые выступают против. Людей можно запугать, но в их душах ничего не изменится — как только страх уйдет, выяснится, что сторонников и противников власти примерно поровну. И нужно искать компромиссы, а не убирать оппонентов. На моих глазах это происходило в середине 1980-х. Едва только страх уходит — тут же появляются новые политические силы, как из-под земли. Сколько раз я слышал о том, что в СССР построен развитой социализм и нет почвы для антисоветских сил. В начале 1990-х оказалось, что половина страны настроена антисоветски, еще одна четверть — в колебаниях. Думаю, так же будет и через какое-то количество лет в России.
В экономическом плане самыми лучшими годами были 2003-2008 — это пятилетие, когда резко выросли доходы, и цензура не так свирепствовала. Да и годы президентства [Дмитрия] Медведева были неплохими, потому что мы вышли из тяжелого кризиса и стали быстро восстанавливаться, более того, массово стали появляться новые интернет-ресурсы, тот же «Дождь».
Нынешняя же политическая напряженность, когда государственные СМИ каждый день твердят об «угрозе НАТО» и изобилии «иностранных агентов» — по большей части, вещь искусственная. Как я понимаю, у власти есть расчет на то, что любая внешнеполитическая напряженность, угроза войн у какой-то части населения вызывает желание поддержать государство, действующую власть.
То, что происходит сейчас — это неосталинизм в идеологии и практике государства. Это и идеология, и способ выстраивания государственной политики в отношении гражданского общества. Эта идеология против массовых репрессий, но за репрессии выборочные. Политических оппонентов устраняют. Пока еще можно ездить за рубеж. Но развитые демократии, крупнейшие развитые страны Запада опять у нас стали врагами. Вроде, разрешено предпринимательство, но предприниматели — едва ли не самые уязвимые люди. Уже есть гражданское общество, но самые активные его члены объявляются агентами Запада. На словах, вроде бы, признаются права человека, для СМИ сохраняется небольшой коридор свободы. Но этот коридор постоянно сужается, а деятельность журналистов — тоже зона риска. И дальнейшая перспектива свободы слова и свободы массовой информации неясна.
Неосталинизм — это частичное возвращение худших элементов из нашего тоталитарного прошлого, модернизированных и приспособленных к условиям информационной революции. Но еще раз скажу — это искусственно созданная ситуация. Да, у нас немало людей, которых можно назвать сторонниками этой идеологии, но они не в большинстве. А у большинства, я уверен, и раньше, и сейчас, есть спрос на права, на расширение прав и на государство, которое на деле является правовым.
Иван Курилла
доктор исторических наук, специалист по истории российско-американских отношений и исторической памяти
Причин для того, чтобы оценить последний год-два как плохие, много — это совокупность факторов, из-за которых людям кажется, что жить стало тяжелее. Для кого-то этим фактором стала экономическая ситуация, для кого-то — политическая ситуация и ограничение свободы слова, кому-то не нравится, что из-за пандемии закрыли границы. Люди сравнивают сегодняшние события с недавним прошлым, но в истории нашей страны можно найти гораздо худшие периоды: и войны, и голод, и массовые репрессии. Политические проблемы этого года не сравнимы с тем, что было в советской истории. Для людей, которые помнят последние 20 лет, наверное, этот год один из самых неприятных и тревожных. Тем более, под конец года заговорили про возможность войны — кому это понравится?
В международных отношениях Россия уже давно загнала себя в изоляцию, по меньшей мере в 2014 году, и подвижек к лучшему я не вижу. В 2021 году ситуация не стала лучше, но и сильно хуже не стала, что в нынешней ситуации можно считать выигрышем. Многие спрашивают, в чем результат встреч [Джо] Байдена и [Владимира] Путина — ведь мы не видим никаких подвижек. Однако отношения России и США не продолжили ухудшаться, и это можно считать достижением. В предыдущие годы мы каждый раз наблюдали новое пробитое дно, но после встречи Байдена и Путина дальнейших ухудшений не было.
Есть совершенно очевидные вещи, которые Россия и США могли бы решить: возвращение дипломатов, возможность выдавать визы. Есть предметы общего интереса — например, что происходит в Афганистане после вывода войск, кибербезопасность, вопросы климата. Целый ряд проблем мог бы уже решиться, но внутренняя политика стран этому препятствует.
Прогнозировать что-то в этом отношении трудно, мы не знаем, что в голове у людей как в Кремле, так и в Белом доме. Но все-таки есть шанс, что в грядущем году могут начаться подвижки — например, возвращение дипломатов. В остальном Россия как была в международной изоляции, так и остается, и перспективы выйти из этой изоляции при нынешнем кремлевском руководстве я не вижу.
На российскую повестку могут повлиять внешние конфликты. Сейчас мы наблюдаем обострение у границ с Украиной. Будет хорошо, если в 2022 году на постсоветском пространстве не будет новых войн. К сожалению, мы уже видели конфликт Азербайджана и Армении. Помимо этого, на ситуацию в России могут оказать события в Беларуси, там совершенно дикая ситуация с правами человека — еще хуже, чем у нас. Людей сажают на долгие сроки, в том числе граждан России. Власти [России] на это закрывают глаза. Если в Беларуси ничего не «взорвется» в ближайший год, то это одна ситуация, если результатом будет какой-то «взрыв» — это повлияет и на Россию.
Если продолжится курс на изоляцию, то не факт, что через год мы сможем это обсуждать: может, нам перекроют каналы информации, и «Медузу» из России мы читать не сможем. Но я не очень верю, что этот изоляционный сценарий возможен. У нас на самом деле происходят волевые сдвиги. Мы почти каждый год живем в какой-то новой стране — с политической точки зрения и с точки зрения набора свобод. Все пока направляется к худшему, но это не происходит само собой, а зависит от конкретных политических решений — ужесточения политического контроля над все новыми областями жизни, ограничения свободы слова. Например, закрытие крупнейшей в стране независимой [правозащитной] организации «Мемориал» может определять ситуацию в следующем году, — во всяком случае, в речи прокурора на процессе мы слышали уже совершенно не юридические, а политические обвинения в адрес организации, и вряд ли надо объяснять, чем плохо, если эта практика закрепится и расширится.
То, что люди считают, что жить стало хуже, на самом деле тревожная для элит и власти предпосылка, которая может привести к новым политическим событиям в стране, но тут я ничего прогнозировать не могу. Я хочу быть оптимистом. Несмотря на все трудности, сегодняшняя ситуация все еще лучше, чем, скажем, в позднем СССР. Даже если государство уже почти воспроизвело многие формы Советского Союза, российское общество сегодня намного более образовано, больше понимает и лучше структурировано, чем было сорок лет назад. Я считаю, что в конце концов будет все хорошо. Только будет это в 2022 году или в 2032-м — сказать трудно.
«Медуза»