«Агрессивно пытались ничего не делать» Петр Верзилов — об отравлении в здании Басманного суда и о том, как силовики больше года отказывались его расследовать

Вечером 11 сентября 2018 года Петра Верзилова — издателя «Медиазоны» и участника группы Pussy Riot — госпитализировали в токсико-реанимационное отделение московской больницы имени Бахрушиных в тяжелом состоянии. Он почти потерял зрение, речь и способность передвигаться. Из больницы Верзилова перевезли в клинику «Шарите» в Берлине. Немецкие врачи подтвердили опасения Верзилова и его родных: причиной тяжелого состояния стало отравление. Однако в Германии не смогли установить, какое вещество было применено. Тогда же адвокат Дмитрий Динзе обратился в Следственный комитет с просьбой возбудить уголовное дело об отравлении — спустя больше года, в октябре 2019-го, ему отказали. Теперь по решению прокуратуры МВД снова взялось за расследование и 11 ноября впервые допросило Верзилова. В интервью «Медузе» Верзилов рассказал о своей версии случившегося и объяснил, почему считает, что его отравили в Басманном суде.

— Ваш адвокат Дмитрий Динзе еще в сентябре прошлого, 2018 года обратился в Следственный комитет с просьбой расследовать отравление. Что происходило в течение этого года?

— Еще когда я был без сознания, буквально через несколько дней после отравления, Динзе подал заявление в Следственный комитет. Оно долго футболилось по разным инстанциям. Следственный комитет гонял по кругу в МВД, обратно и так далее. Никто не хотел брать на себя ответственность за постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Пока в конце концов МВД не спустило это на низовой уровень и там вынесли отказ, не совершив ни единого действия. Не опросив никого, не истребовав никаких материалов, не сделав ровным счетом ничего, МВД вынесло постановление об отказе [в возбуждении] уголовного дела. Некоторое время назад прокуратура отменила [постановление МВД об отказе в возбуждении дела]. И вот сейчас МВД начало заниматься этим делом заново. 

— С вами или с вашим адвокатом в это время кто-то связывался?

— Абсолютно никто. Наоборот, адвокат писал жалобы в разные инстанции — обжаловал бездействие. Адвокат принимал активные действия — в ответ был абсолютный молчок. 

— Как тогда получилось, что прокуратура потребовала провести повторную проверку?

— Адвокат в очередной раз написал в прокуратуру. Прокурор согласился с изложенными доводами и отменил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела и направил его заново [на проверку]. Это произошло в какой-то момент по одной только прокурору понятной логике. 

— В интервью «Медузе» вскоре после отравления вы называли две возможные причины, почему вас могли отравить — акцию на чемпионате мира и расследование убийства российских журналистов в ЦАР. На вчерашнем допросе — только акцию. Почему?

— Когда я давал интервью [главному редактору «Медузы» Ивану] Колпакову, я буквально еще несколько дней до этого был в таком полубезумном, полубессознательном состоянии. У меня не было всей информации: что и когда происходило, кто и как реагировал, какие появлялись темы в медиа, как вообще рождались версии. Анализируя все более тщательно, мы стали со временем склоняться к тому, что однозначно сильно превалирует версия, по которой это [отравление] было вдохновлено акцией на чемпионате мира. 

— Какие факты вас заставляют так думать?

— По истории с ЦАР слишком медленно все развивалось на тот момент. Ряд знакомых был подключен к этой истории, они поспешили в медиа сильно педалировать момент, что это было связано именно с африканскими событиями — убийствами и расследованием, которое я вел. Анализируя, что когда начиналось и с какой скоростью велось и двигалось, какое впечатление на кого производило, я склонен [ставить] эту версию на второе место, но она значительно менее актуальна и жизнеспособна, как кажется, чем версия по поводу акции. 

— Почему перформанс на ЧМ мог вызвать такую реакцию?

— Акция показала очень большую беспомощность разных специальных служб, которых было очень много на стадионе, которые были обязаны контролировать систему безопасности. Плюс она произошла на виду у целого ряда руководителей государств: Владимир Владимирович был на стадионе и разные другие лидеры и персонажи. Поскольку дальнейший арест и юридические действия с нами были очень сильно на виду и было сложно отыграться и отомстить в этой плоскости, мы предполагаем, было принято решение, что нужно таким образом показать, где раки зимуют. 

— Как вы пришли к выводу, что отравление, скорее всего, произошло в Басманном суде Москвы?

— Мы консультировались и с немецкими врачами, когда я уже лежал в Берлине, в клинике «Шарите», и с другими специалистами по подобным веществам. «Медиазона» сделала материал, где они, поговорив с большим кругом людей и основываясь прежде всего на показаниях моей девушки Ники Никульшиной, составили поминутную картину дня и происходивших событий. Изучая это, стало понятно, что наиболее приемлемое время, когда вещество могло быть введено — это в Басманном суде. Первые симптомы как раз начали появляться через некоторое время после того, как я покинул суд. 

— Какие у вас в целом остались ощущение от недавнего допроса?

— Я подробнейшим образом изложил события 11 сентября [2018 года]. Также изложил хронометраж и [объяснил], почему считаю, что это произошло в здании Басманного суда. Всех интересовал больше разбор конкретного дня, что и было сделано. 

— И все?

— Да. Потом я, естественно, написал и изложил в документе причины, кого я считаю причастным и все прочее. 

— Думаете, теперь дело возбудят? Или возвращение дела в МВД — скорее вынужденная мера, и когда все будет сделано по правилам, вам снова откажут?

— Думаю, это формальные причины. Мы характеризовали деятельность органов по отношению к этому делу как агрессивное бездействие. Они просто агрессивно пытались ничего не делать весь год. Конечно, было легко указать на ряд очень вопиющих пробелов в документах, [отсутствие того], что обычно необходимо для постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Основываясь прежде всего на формальных причинах, прокурор вынес предписание, чтобы все было заново исследовано. 

— Подобная ситуация, когда дела не возбуждают или тормозят их расследования, не только у вас. Есть дело Ивана Голунова, отказы в возбуждении дел против силовиков, которые били людей на митингах. Можно ли с этим, как вы говорите, «агрессивным бездействием», бороться? И как?

— С бездействием органов можно бороться только агрессивными юридическими действиями. [Еще] общественные кампании — общественность и медиа тоже должны уделять этому внимание. В моем-то случае все понятно, но особенно вопиющая ситуация в деле Голунова, которое оказалось засекречено, несмотря на то, что всеми официальными лицами, вплоть до министра [внутренних дел Владимира] Колокольцева и Путина, было фактически признано, что да, имеются в деле сотрудники, которые явно совершили уголовное преступление. 

— Думаете, реально чего-то добиться?

— Сложно сказать. Я думаю, что это да, формальность. Естественно, мы будем бороться до конца с целью заставить их провести расследование или выяснить, уточнить те вещи, которые они могут и должны выяснить и уточнить. 

— Как вы сейчас себя чувствуете? Повлияло ли отравление на ваше здоровье в целом?

— Сейчас отлично. Прошло больше года — год и два месяца. Все-таки это не пулевое ранение в ногу, каких-то физических проявлений нет. А психологических последствий… Конечно, несколько месяцев это оказывало существенный эффект на здоровье и состояние, но сейчас уже никаких симптомов не осталось. 

— После случившегося вы не стали больше опасаться за себя, близких?

— Я давно занимаюсь разными подобными штуками. Возможность того, что такие вещи могут происходить, всегда была понятна. Поэтому не могу сказать, что это стало колоссальной неожиданностью, чем-то небывалым. Да, понятно, что если в России ты делаешь такие вещи, как говорит главный редактор «Медиазоны» Сергей Смирнов, «будьте готовы к разным вариантам развития события».