«В наших сериалах люди в погонах хорошие, а бизнесмены — плохие. Я всегда видел в этом опасность для общества» Александр Роднянский — о рэперах в Госдуме, сериале про порнобизнес и власти Netflix

На протяжении последних нескольких лет фильмы, спродюсированные Александром Роднянским («Левиафан», «Нелюбовь», «Человек, который удивил всех»), регулярно представляют Россию на международных фестивалях и получают престижные международные премии — от призов Каннского фестиваля до «Золотого глобуса». В 2019 году компании «Нон-стоп продакшн» и A.R. Films, принадлежащие продюсеру, планируют выпустить несколько художественных фильмов для российских зрителей, а также займутся производством документальных картин и сериала о порнобизнесе для международного рынка. В конце 2018 года Александр Роднянский обсудил с «Медузой», о каких героях стоит снимать кино, почему в России до сих пор не получилось сделать свой Netflix и что может сделать государство, чтобы понравиться рэперам.

«Чтобы понять что-то про режиссера, нужно увидеть хоть пять минут, снятые на телефон»

— В 2018 году вы как продюсер выпустили только один фильм, «Человек, который удивил всех», а в 2019-м планируете чуть ли не десяток сразу. С чего начнете?

— Производство кино — процесс, требующий времени. Много времени. В этом году подводятся итоги многих лет работы. Первым будет дебютный фильм Исмаила Сафарали «Дочь рыбака». Исмаила я впервые увидел на питчинге на «Кинотавре», где он на меня произвел впечатление ясностью и внятностью изложения, а идея его фильма меня впечатлила. Это наполненная мифами история из жизни очень маленькой рыбацкой деревушки на Апшеронском полуострове в Каспийском море, откуда Исмаил родом.

Следующим будет готов фильм Кантемира [Балагова] «Дылда», примерно месяцем позже, потому что мы закончили съемки в конце декабря. Затем у нас жанровый фильм «Девятая», его снимал Николай Хомерики. Мы пока не раскрываем деталей, не публикуем трейлеров. Этот фильм — очень необычное и, надеюсь, впечатляющее смешение жанров. Речь идет о Петербурге конца XIX века, где происходит серия ритуальных убийств женщин; их расследуют британка-медиум и полицейский офицер, которого играет Евгений Цыганов.

— Забавно, что Цыганов в четвертый раз за пару лет играет следователя в разных обстоятельствах.

— Это правда. Хотя здесь совпадение не более чем на уровне профессии. Характер и его история иные. Цыганов на самом деле отличный актер и потому очень много играет, неизбежно что-то совпадает. Так вот, эти три фильма будут готовы буквально в ближайшие три месяца. А еще в марте у нас начинаются съемки фильма «Разжимая кулаки» молодого режиссера Киры Коваленко, которая, как и Кантемир Балагов, — выпускница мастерской Александра Николаевича Сокурова.

— А вы с Кантемиром решили работать после успеха «Тесноты»?

— Он ко мне приходил с «Теснотой», если честно.

— Правда? И почему вы тогда не взялись за это?

— Как-то не разглядел, что ли. Я с ним тогда не разговаривал, он просто прислал проект. А мне, чтобы понять что-то про режиссера, нужно что-нибудь увидеть, хотя бы «коротышку», хоть пять минут, снятые на телефон. Ко мне ведь очень многие обращаются с идеями «на бумаге». Но бумага, простите за банальность, все терпит. Про претендующего на режиссуру мне надо понимать его кинематографическое мышление. Иначе не включишься.

— О чем будет фильм Балагова? Социальная драма?

— Нет, это вообще не социальная вещь. Это очень внимательная к человеку психологическая драма. Вернее, глубоко погруженная в человеческую психологию драма. Две главные героини, совсем девчонки, возвращаются с войны. Конец 1945 года, госпиталь, Ленинград, раненый город, раненые девчонки. Точнее, психологически травмированные. Фильм сделан с совершенно особой глубиной понимания пограничного состояния людей. В «Дылде» нет ни мрака, ни «чернушности», несмотря на то что фильм максимально правдив и, по-моему, убедителен.

Должен сказать, что Сокуров сделал великое дело, он гений абсолютно — не только потому, что он великий режиссер, а еще и потому, что он инвестировал несколько лет своей жизни в полтора десятка молодых людей. Это мало кто делает, поверьте. Очень мало. Сокуров передал молодым людям свое понимание подлинного кинематографа, свою систему критериев, глубокое знание культурного контекста. Это не привычное для многих сегодняшних киноделов «пэтэушное» представление о кино: есть целевая аудитория с ее потребностями, на эти потребности надо ответить тем, что она любит, комедией например; а сварганив эту комедию и заручившись поддержкой телеканалов, начать дарить этой целевой аудитории счастье в правильную дату выпуска, заранее согласованную с Минкультом…

А ученики Сокурова обречены на непростую жизнь в кино, во всяком случае, те, с кем я общался. Они совершенно иначе мыслят. Сложнее, необычнее, интереснее. И мне любопытно дать им шанс в кино. Мне интереснее работать с такими молодыми людьми.

«Кинематограф давно превратился в консервативную индустрию — как черная металлургия»

— Вам это интересно как кинематографисту. А как продюсеру?

— А я считаю продюсера кинематографистом — для меня это только так. Я совершенно не лукавлю, никогда не смотрел на кино как на бизнес в чистом виде. Я видел в жизни бизнесы инвестиционно поинтереснее. Как минимум я провел много лет на телевидении, которое точно бизнес, во всяком случае, было им в те времена, когда мне посчастливилось на нем работать.

Кинематограф — если говорить о нем как о бизнесе — давно превратился в достаточно консервативную индустрию, в которой все, в отличие от новых медиа, живет в заданных рамках, — как черная металлургия. Вот работают заводы, производят продукцию, поставляют клиентам… Места для прорывов, для неожиданных открытий немного. Это универсальная тенденция, речь не только про Россию. Даже в Америке кинематограф как бизнес последние годы не представлял собой привлекательной сферы деятельности.

Но! За последние годы случилась революция в потребительском поведении, вызванная прежде всего появлением стриминговых платформ и миграцией аудитории от больших экранов к малым — люди теперь смотрят кино на любых гаджетах. Это изменило и жанровое предложение в кинотеатрах, и стратегию производства, и роль, которую играли до недавнего времени уже бывшие властители кинорынка — голливудские студии-мейджоры.

— Теперь этот самый властитель кинорынка — Netflix?

— Конечно. В этом году происходит уже окончательное изменение рынка — Netflix впервые борется за «Оскар». Драматургия этого оскаровского сезона связана с тем, получит ли фильм Netflix — замечательная картина, на мой взгляд, лучшая в этом году, я имею в виду «Рому» Куарона, конечно, — свои заслуженные награды. Я думаю, что ей гарантирован «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке и, с высокой вероятностью, «Оскар» за режиссуру.

Конечно, сегодня Netflix, Amazon, Hulu, другие стриминговые платформы — подлинные властители индустрии. А студии-мейджоры в один миг превратились из дистрибьюторов, доминировавших во всем мире, в производителей фильмов и сериалов для новых платформ. За исключением Disney, разумеется.

— У нас в России, кстати, уже несколько лет пытаются создать «русский Hulu» и «русский Netflix». Но в то же время министерство культуры дает понять, что кинопрокат очень важен и его стоит регулировать. Например, отодвигать прокат «Паддингтона», чтобы выпустить сначала патриотические фильмы.

— Во-первых, «Паддингтон» — один из лучших фильмов прошлого года. А во-вторых, все наши попытки пока далеки от реальности. Пока нет ни одной платформы, которая была бы готова финансировать качественный и амбициозный контент. На уровне, сопоставимом или даже превышающем возможности российских телеканалов.

Эта ситуация — прямая противоположность тому, что случилось в Соединенных Штатах больше 10 лет назад и что принесло успех их премиумным кабельным каналам, таким как НВО и Showtime, а потом и стриминговым платформам. Они, располагая большими бюджетами и отсутствием тех законодательных ограничений, которые регулируют контент в доступных для всех зрителей кинотеатрах и на эфирных телеканалах, сумели предложить аудитории «новые» истории — многосерийные драмы со сложными героями, психологически убедительными мирами, актуальной повесткой и необязательным хеппи-эндом — или вообще без него. За последние лет 15 произошло то, что я для себя называю вторым рождением великого американского романа.

У нас дело обстоит не так. Или пока не так. Пожалуй, 2018-й стал первым годом, когда два сериальных проекта, которые заслуженно привлекли всеобщее внимание — «Домашний арест» и «Звоните ДиКаприо!», — премьерно были показаны не на телеканале. Оба они вышли на стриминговом сервисе «ТНТ-Премьер». В России ничего подобного не было. Но здесь нет прямой аналогии с условным Netflix, потому что оба сериала производились одним из крупнейших медиахолдингов в стране для телеэфира. То, что они посчитали правильным для себя премьерно показать сериалы на онлайн-платформе, не более чем их внутреннее решение, но не свидетельство эволюции стриминговых платформ в России.

— Кажется, создатели этих сериалов не слишком скрывают, почему они выходят в интернете — «мы не можем на федеральном телевидении показывать некоторые вещи».

— Это их решение, в силу их обстоятельств — то ли их осторожности, то ли желания развивать стриминговый ресурс, то ли и того и другого вместе. Но этак или иначе, оба сериала в чистом виде телевизионный продукт, сделанный за деньги телевидения и для потребителей телевидения.

«Чтобы рэперу хорошо жилось, надо ему просто не мешать»

— Весь последний год государство занимается протекционизмом не только в кино, а в культуре вообще. Вот, например, в конце прошлого года по всей России запрещали концерты, а после этого заседание в Госдуме с рэперами и предложение президента «возглавить» современных музыкантов, если не получается их победить. Вам кажется, эта попытка «возглавить рэп» может сработать?

— Бывают же эффективные попытки возглавить. Это когда создаются условия для существования работающих авторов и исполнителей. Создать для них какие-то дополнительные возможности, не рассказывать, кто из них хороший, кто — плохой, и будет полезно. А если выращивать «своих», поддерживая их в ущерб другим, ничего хорошего не получится.

— Какие условия нужно создать, чтобы рэперу хорошо жилось?

— Да просто не мешать ему.

— Вот объявили недавно конкурс на лучшую критику русского города, например. Это хорошая инициатива?

— Может быть критика русского города крутым высказыванием вполне себе. Я бы так сказал: я не вижу здесь заведомо ничего плохого и ничего хорошего. Все зависит от того, в чьих руках это окажется. Понятно, что никто не может игнорировать колоссальный успех современного рэпа. Когда мало кому известный за пределами онлайна молодой человек легко собирает 10–20 миллионов просмотров текстом, который не может понять ни один, грубо говоря, взрослый человек, который от этого далек, конечно, это не может никого оставить равнодушным.

— Даже Госдуму.

— Конечно! Отличное было заседание с рэперами, я его послушал. Притом что пришли музыканты, что называется, самые лояльные, те, которые вполне себе государственники по взглядам, но даже они не выдержали. Кто-то из депутатов встал и все-таки обвинил их во всех мыслимых грехах. В безнравственности, росте преступности и ужасном влиянии на молодежь. Это не очень смешно. И мы ведь это проходили. Я помню какие-то выступления советских времен. Кончилось все нехорошо.

— 31 декабря выходит фильм «Праздник» Алексея Красовского (интервью записывалось накануне Нового года, фильм «Праздник» вышел 3 января — прим. «Медузы»), который заранее называют новой «Смертью Сталина», потому что режиссер в нем якобы покусился на святое — блокаду Ленинграда. Он принял решение вообще не получать прокатное удостоверение. Вам кажется, будут режиссеры в дальнейшем делать то же самое?

— Не думаю. Все-таки подавляющее большинство кинематографистов мечтают обрести большую аудиторию в кинотеатрах. И вернуть деньги, затраченные на производство. Вообще всегда странно, когда мы критикуем фильмы, которые не видели. Я вполне допускаю, что фильм слабый. Мне очень не понравился трейлер, признаюсь честно. Но сам факт, что фильм многие начали критиковать, даже не посмотрев, ужасен.

То же самое случилось со «Смертью Сталина», который я посмотрел, и это вполне остроумная, качественная картина, острая, но, по-моему, совершенно не обидная. Не знаю, за кого там надо было обижаться. За Сталина, что ли? По-моему, это последний, за кого надо обижаться. Ну кто-то решил обидеться, опять же не глядя. Мне кажется, что это наша психологическая реакция на тех, от кого мы ждем понимания и признания заслуг и достижений. Знаете, если бы «Смерть Сталина» просто вышла в прокат в том формате, в котором она должна была выйти, никто бы ее и не заметил. А после того как прокатное удостоверение забрали, фильм посмотрели в сотни раз больше людей, чем могли бы увидеть в кинотеатрах.

— Как вам кажется, скандал, который был вокруг «Праздника», принесет ему больше просмотров?

— Конечно, я убежден в этом совершенно. У нас же был подобный опыт с «Левиафаном», скандал вокруг которого буквально расколол общество на две части и принес миллионы пиратских скачиваний. Мы бы даже при самом невероятном развитии событий не надеялись на такое количество зрителей. Плохо, что пиратов, конечно. Но хорошо в том смысле, что кино способно вызывать такие реакции эмоциональные.

«Я понял, что в порнобизнесе есть фантастический сюжет об эксплуатации женского тела во времена #MeToo»

— Расскажите, как вы решили снимать сериал про порнобизнес? Откуда взялась идея?

— Тут надо объяснить логику. После множества попыток делать международное кино на английском языке — от «Машины Джейн Мэнсфилд» до «Облачного атласа» — я пришел к определенной бизнес-модели, которая позволяет мне развивать с нуля и полностью контролировать свои международные проекты. Приходит тебе в голову идея или ты прочитал замечательную книжку, интересную статью, но так или иначе — ты увлекаешься и начинаешь развивать проект. Покупаешь права на книгу, на статью, на жизнь — это особый вид прав, если речь идет о реальном человеке, — или на принесенный тебе текст и дальше инвестируешь во все этапы: в поиск правильного автора, в создание сценария со множеством его переработок, в поиск и привлечение режиссера, актеров.

А дальше — с так называемым пакетом, в который входит как раз готовый сценарий, режиссер, готовый его снимать, и актеры, готовые играть главные роли, ты выходишь на рынок. Вот так сейчас будет с первым проектом моей новой компании AR content — фильмом «Допрос президента» о поимке и допросах Саддама Хуссейна, который будет снимать оскаровский номинант и победитель Венецианского фестиваля Зиад Дуэри.

— В случае с сериалом о порноиндустрии как было?

— Я прочитал несколько статей про порнобизнес — гигантскую индустрию, объемом в миллиарды долларов, о которой по сути никто ничего не знает. Мы начали говорить с рядом авторов, журналистов, прежде всего европейских, в том числе с Егором Мостовщиковым, который обладает множеством контактов в этой индустрии. И в результате насобирали массу материала. И я понял, что там есть фантастический сюжет об индустрии эксплуатации женского тела во времена всемирной кампании #MeToo.

— Это история про сегодняшний день?

— Это сегодняшняя история. В ней может быть эпический заход, когда главная героиня может появиться, скажем, за 10–15 лет до сегодняшнего дня, но это, конечно, про сегодня.

— А сериал «Двойка» вы смотрели? Он не о том же?

— Естественно, смотрел. «Двойка» — это сериал об эволюции, создании индустрии. Он ведь по сути не про порно как таковое, а про женщин, которые в суровом мужском мире, где они стоят на низшей ступени социальной лестницы, находят неожиданный способ подняться ступенькой выше и получить хотя бы долю контроля над собственным телом и собственной судьбой.

В идейном смысле наша история продолжает эту мысль, но это современная, актуальная вещь, учитывающая все изменения, произошедшие как в мире, так и в индустрии за последние несколько десятилетий. Наша история об индустрии во времена технологической революции, когда любой человек может снять что угодно и выложить в интернет.

А второе и главное — это о том, как сегодняшняя порноиндустрия соотносится с нынешней гендерной революцией — я ее так называю, хотя происходящие сегодня скандалы и дискуссии далеко не исчерпываются вопросами пола. Как отношение к женскому телу как к товару сочетается с изменением отношения к женщине во всем западном мире? Эти вопросы станут главной линией напряжения в сериале. И я заинтересовал проектом Корнела Мундруцо, которого я знал как большого кинорежиссера, неоднократного призера Каннского фестиваля.

Корнел сейчас, как говорят в Америке, очень hot — привлекающий к себе внимание режиссер в Голливуде. Большие студии охотятся за ним, параллельно с нашими переговорами в прессе появилась новость о том, что Майкл Бэй предлагал ему стать режиссером его следующего продюсерского проекта — многомиллионной адаптации постапокалиптического комикса «Зомби против Роботов». Поэтому, когда мы сообщили новость о нашем сериале, нам в тот же день позвонили четыре агента больших звезд — вот прямо очень больших звезд — со словами: мы это хотим и готовы обсуждать условия.

— Вы хотите снимать это в первую очередь для американского рынка?

— Нет. Я считаю, что времена, когда можно было сказать «американский рынок» в отдельности, завершены. Это будет международный сериал преимущественно на английском языке про людей из разных стран и континентов. Персонажами будут и британцы, и немцы, и венгры, и русские, и мальчики и девочки из стран Азии. Сериал, конечно, для большой международной платформы или телеканала.

«Поклонники Летова маргиналы в той же степени, что поклонники Лермонтова, Мандельштама, Ахматовой и Цветаевой»

— Другой проект, которым вы сейчас занимаетесь, — документальный фильм о еврейских беженцах, корабль с которыми в 1938 году не приняли на Кубе и в США, и они были вынуждены отправиться обратно в Европу, где почти все погибли. Почему вам сегодня интересно делать об этом кино?

— Этот документальный фильм интересен вопросом: почему европейские цивилизованные государства, понимающие твердо, что собой представлял Гитлер и его режим в 1938 году — уже это было очевидно, приняли тогда такие решения? Почему миллионы людей оказались обречены на смерть? Эти вопросы резонируют с сегодняшним днем, когда миллионы людей пытаются спастись из своих охваченных войной стран. Наша история не только и не столько про историю 900 человек, находившихся на корабле «Святой Людовик», она про конференцию в Эвиане в 1938 году, в которой приняло участие 32 страны — и только крошечная Доминиканская Республика согласилась принять сто тысяч беженцев. Остальные отказались.

— А как вы предложили снимать его Кевину Макдональду?

— Я в Каннах посмотрел его документальный фильм об Уитни Хьюстон, «Уитни», и мне пришла в голову эта мысль, потому что еще раньше я видел его документальный оскаровский фильм «Однажды в сентябре» о захвате израильских спортсменов в заложники на Олимпиаде в Мюнхене. А еще он блистательный режиссер игрового кино, сделавший «Последний король Шотландии» и «Орел Девятого легиона», и внук знаменитейшего британского сценариста и продюсера — тоже еврейского беженца из Венгрии — Эмериха Прессбургера.

— Когда я прочитала синопсис этого фильма, подумала, что опять наши кинематографисты берутся за глобальную проблему европейской цивилизации, в то время как в России снимается не так много фильмов, которые осмысляют наши локальные исторические травмы, вроде ГУЛАГа. А потом увидела, что на «Оскар» в этом году номинирован документальный фильм «Женщины ГУЛАГа» Марианны Яровской. Не видели его?

— Видите, как здорово. Я не видел, посмотрю. В этом году в шорт-листе игровых фильмов на иностранном языке есть и Сергей Дворцевой [с фильмом «Айка»], он про другое, но тоже про взаимоотношения с реальностью. Это такой подпольный мир московской жизни, нелегальные мигранты, живущие в Москве — киргизка в данном случае, — абсолютно рабское состояние. Говоря проще, у нас, конечно, море тем, с одной стороны, не проговоренных в достаточной степени, а с другой стороны, проговоренных впопыхах.

— Или проговоренных с новой интонацией?

— С новой или с другой. Мне кажется, к этому надо уже спокойнее относиться. Мне нравится, когда Солженицын, такой демонизированный в советские времена, а потом, наоборот, абсолютно обожествленный в постсоветские, на сегодняшний день «приземлился» выдающимся классиком. Это очень хорошо. И что «Архипелаг ГУЛАГ» можно легко взять и почитать, тоже замечательно. Другое дело, что реакция у многих на это болезненная.

В нынешнее время востребовано обостренное чувство обиды на весь мир за непризнание, что ли, того колоссального жертвоприношения, принесенного русским, советским в прошлом, народом во время Второй мировой войны. Вот эта чудовищная обида диктует и желание смотреть на историю исключительно в героическом ключе.

Для великого советского военного кинематографа главным врагом была война. Наше кино было гуманистическим и пацифистским. Сегодняшнее военное кино — иное. Более агрессивное, что ли. Вот это меня беспокоит уже давно. Как ни странно, наше постсоветское и новое российское военное кино менее гуманистично, чем советское.

— А какое кино о войне вы сами пытались сделать в «Сталинграде»?

— Жанровое. Эмоциональное. Зрелищное. В «Сталинграде» мы пытались предложить молодой аудитории, зрителям голливудских аттракционов, нашу историю, сделанную так, как обычно рассказывает свои комиксы большой Голливуд. Вот недавно вышел «Т-34». Это явно жанровый фильм, не будем же мы по нему изучать историю Великой Отечественной войны.

— Но это ведь тоже своего рода формирование национального мифа через кинематограф?

— Конечно, Великая Отечественная — это краеугольный камень нашего национального мифа. Мы все вместе пережили колоссальную травму при распаде империи. Рухнула мифология, пантеон героев, идеологическая платформа. И понятны попытки «зацепиться», построить новую мифологию, инкорпорировав элементы прежней, унаследовать героев, найти новую идентичность. Поэтому, кстати, происходит и то, что мы видим, с именами аэропортов и прочим.

Я понимаю логику этого. Она мне не кажется неверной, но она подчас топорно осуществляется. А в целом мне нравится, когда Пулково называется Достоевским. Круто. Я еще хотел, чтобы где-то был аэропорт Шостакович.

— А аэропорт имени Егора Летова как вам?

— Егор Летов — особая фигура. Я хорошо его тексты знаю, даже написал о нем большой текст в своем инстаграме. Он огромная фигура для людей определенного поколения. Министр [культуры], кажется, назвал его маргинальным. Это не так.

— Он его поклонников назвал маргиналами.

— Поклонники Летова маргиналы в той же степени, что поклонники Лермонтова, Мандельштама, Ахматовой и Цветаевой. Летов был актуален до последнего момента своей жизни, он был созвучен жизни страны — не только ситуационно, в своей идеологии, но и более масштабно: как русский поэт, русский художник. Летов, без сомнения, национальная фигура, очень важная, особенно в 1990-е годы, между прочим сыгравшая ту самую роль, которую так мечтает играть министр, — объединение жителей России в единый русский народ. Любопытно, почему министр это не оценил. Мог бы, наоборот, это подхватить.

— Возглавить.

— Возглавить движение помощи поклонникам Летова.

— В ваших планах еще было снимать с Бондарчуком фильм «Код Дурова» по книге Николая Кононова. Вам кажется, это сейчас своевременно?

— Нет. Эта история у нас закончилась в тот момент, когда началась новая жизнь у Павла Дурова. Я знаком с Дуровым, я с ним даже обсуждал эту историю, когда оказалось, что он уже не «ВКонтакте» и начал делать Telegram. Может, когда-нибудь что-нибудь придумаем. Дело в том, что [когда готовилась экранизация] я посмотрел изумительный фильм Дэвида Финчера [«Социальная сеть»] по сценарию Аарона Соркина про Цукерберга и Facebook — и они это сделали вовремя и здорово.

Я подумал, что, конечно, учитывая, что сам Дуров следовал Цукербергу, можно было бы обыграть эту вторичность нашего фильма самоиронично и неглупо, но не получилось. Мы долго возились со сценарием, у нас не было Аарона Соркина, да его ни у кого нет, даже у американцев нет второго Аарона Соркина. Мы долго строили, а потом этот долгострой сам по себе рухнул — вместе с изменившейся карьерой и жизненным путем самого Дурова.

— А если все-таки снимать фильм про российского героя сегодняшнего времени, то кто это может быть?

— Например, скончавшийся рано Илья Сегалович, один из создателей «Яндекса», был крупнейшей фигурой. «Яндекс» на определенном этапе был мегавыстрелом, он и остается на сегодня вещью колоссально важной. Просто в них нет такой амбиции общественной, какая была всегда у «Гугла», у «Фейсбука».

— Русские шпионы у нас сейчас герои дня, например.

— У нас люди в погонах давно герои дня. В наших сериалах традиционно люди в погонах — очень хорошие парни, а бизнесмены — очень плохие. Я всегда видел в этом опасность для общества. Если вы смотрите отечественные сериалы, то бизнесмены, как правило, это люди за пределами закона или несправедливо нажившие большие деньги.

Сериал или фильм, в котором позитивный образ предпринимателя, человека, который придумал, создал компанию, приумножил ее стоимость, создал рабочие места, — я даже и не припомню. Везде директора советского образца, в лучшем случае менеджеры, и защитники родины в погонах. Как следствие, в опросах молодые люди говорят, что хотят работать в госкорпорациях и правоохранительных органах, и только процентов 10 хотели бы стать самостоятельными предпринимателями. Вот что тут сделаешь?

— Можно показать, наконец, нормального предпринимателя в кино.

— Это необходимо. Но непросто.