разбор

Уже очевидно: история путинского режима — это прежде всего история репрессий и войн Сооснователь «ОВД-инфо» Григорий Охотин подробно рассказывает, как мы пришли к тому, к чему пришли

Источник: Meduza

С начала войны в Украине не прекращается обсуждение двух тем — мотивов Кремля и причин, почему россияне (по крайней мере, значительная их часть) не отказывают в поддержке власти. По каким причинам до сих пор не возникло массовое антивоенное протестное движение? Способны ли граждане к сопротивлению? Этот вопрос ушел на второй план. Между тем история путинизма демонстрирует: когда граждан лишают базовых прав, это ведет к тяжелейшим последствиям не только для страны, в которой это происходит, но и для окружающего региона, а порой и мира. Именно поэтому сооснователь «ОВД-инфо» Григорий Охотин в статье для рубрики «Идеи» предлагает посмотреть на истории последних десятилетий в России через призму нарушений прав человека. Это необходимо и для разрешения нынешнего кризиса, и для предотвращения будущих.

Гегемония исполнительной власти — путь к репрессиям

В январе 2000 года исполняющим обязанности президента Российской Федерации стал Владимир Путин. Произошло это во время второй Чеченской войны. Тогда же, под предлогом угроз, связанных с военными действиями и терроризмом, в России начался период подавления гражданских свобод, длящийся уже почти четверть века. 

Первая Чеченская война (1994-1996) много освещалась независимой прессой, и властям приходилось иметь дело с неподконтрольным потоком информации. Журналисты, правозащитники, гражданские активисты, проводившие акции протеста, сыграли свою роль в прекращении боевых действий. Это произошло накануне президентских выборов, и Кремль учел этот опыт.

В январе 2000 года российские силовики похитили в Чечне журналиста «Радио Свобода» Андрея Бабицкого, что стало громким «дисциплинирующим» сигналом для журналистского сообщества. В июне того же года был арестован Владимир Гусинский, владелец холдинга «Медиа-Мост», в который входил телеканал НТВ. Проведя три дня в Бутырской тюрьме, предприниматель продал все свои медийные активы «Газпрому» — его отпустили за границу. НТВ был основным альтернативным источником информации о событиях первой Чеченской войны. Вторая война освещалась иначе — в значительной степени на основе официальных данных и позиции правительства.

Предметом беспокойства Кремля стали не только медиа, но и элементы демократической конкуренции, пусть даже несовершенные. Политическая и финансовая слабость центра, с одной стороны, и проведение достаточно свободных и конкурентных выборов на всех уровнях власти, с другой, помогли сформироваться региональным элитам. Одновременно складывалось финансовое и промышленное лобби, которое представляли олигархи. На протяжении всех девяностых элиты влияли как на экономические решения, так и на политическую жизнь, в том числе — на исход парламентских и президентских выборов. Арест в 2003 году Михаила Ходорковского положил начало политики «равноудаления олигархов» — так Путин назвал негласный пакт, согласно которому бизнесу запрещалось участвовать в политической жизни за рамками проектов, согласованных с Кремлем. Региональные элиты лишились основ своего политического влияния в результате отказа от выборов в Госдуму по одномандатным округам и отмены выборности губернаторов в 2004 году.

Эти действия создали предпосылки для выстраивания гегемонии исполнительной власти во главе с президентом над всеми остальными ветвями. Первые же парламентские выборы путинской эпохи в 2003 году лишили представительства продемократически настроенных граждан: либеральные партии «Союз правых сил» и «Яблоко», для которых разделение властей было самостоятельной ценностью, не прошли в Госдуму. С этого момента роль пропутинской партии «Единая Россия» только возрастала, а выборы становились все более контролируемыми. Для этого использовались манипуляции на законодательном уровне: ни одна кампания в России ни разу не проходила по одним и тем же правилам (только с 2009 года в избирательное законодательство было внесено как минимум 266 изменений). Применялись и административные методы для ограничения доступа оппозиционных кандидатов к выборам, и прямые фальсификации результатов. Постепенно оппозиция была отсечена от публичной политики федерального, регионального и (с некоторыми исключениями) муниципального уровней. 

Парламент перестал быть законодательным институтом, став, по сути, частью исполнительной вертикали — органом превращения президентских и правительственных решений в законы. К примеру, лишь 11% законопроектов, рассмотренных Госдумой третьего созыва (последнего допутинского), исходили из Кремля или правительства. В Госдуме седьмого созыва (2016–2021) таких законопроектов было уже 32%, притом что доля принимаемых законопроектов в случае их поступления от исполнительной власти близится к 100%. Столь же драматически изменилась скорость и качество принимаемых законов: Госдума третьего созыва приняла 327 законов в «ускоренном порядке», шестого созыва (2011–2016) — 1182. Репрессивное законодательство, практически вводящее военную цензуру после вторжения в Украину, было принято за один день, 4 марта 2022 года, во всех чтениях обеими палатами парламента и в тот же день подписано президентом.

Поправки, которые позволяют властям рассылать повестки в армию в электронном виде и закрывают границу «уклонистам», и вовсе были приняты, по-видимому, с нарушением регламента: законопроект, принятый во втором чтении еще до полномасштабной войны, неожиданно вернули на рассмотрение с другим текстом.

Южноосетинские намеки на будущее

В 2000-х Кремль столкнулся уже с новыми, пост-ельцинскими, вызовами. С одной стороны, «цветные революции» в Грузии («революция роз» 2003 года), Украине («оранжевая революция» 2004-го) и Кыргызстане («тюльпановая революция» 2005-го) были восприняты правящей элитой как непосредственная угроза собственной власти. С другой, выдавливание политических оппонентов из парламента и других выборных органов привело к росту и радикализации внепарламентской оппозиции и активизации гражданского общества.

В ответ на эти две тенденции Кремль начал «борьбу с оранжевой чумой». В 2004-2006 годах наибольшему давлению подверглась Национал-большевистская партия Эдуарда Лимонова. Нацболы проводили акции прямого действия, в том числе захватывали правительственные здания — министерства, приемные, администрацию президента. Десятки активистов были арестованы, в 2007 году суд объявил организацию «экстремистской» и запретил. В 2006-2007 годах полиция жестоко подавляла Марши несогласных (антипутинские шествия, проходившие по всей стране), избивала и задерживала их участников. Одновременно началось ужесточение законодательства об общественных организациях, международные фонды изгонялись из страны, велись дискредитирующие кампании против правозащитников. 

Президентство Дмитрия Медведева (2008-2012) также началось с войны — пятидневного конфликта с Грузией, завершившийся признанием Россией Южной Осетии и Абхазии независимыми государствами. После завершения военных действий в Южной Осетии было зафиксировано множество случаев нарушения прав человека по отношению к проживавшим там грузинам (произвольные задержания, насилие, пытки и бесчеловечное обращение). Ответственность за эти преступления, согласно решению ЕСПЧ по иску Грузии, несет Россия, которая де-факто контролировала эту территорию. 

Между тем в Чечне начал укореняться и ужесточаться режим Рамзана Кадырова. В 2009 году там убили сотрудницу «Мемориала» Наталью Эстемирову, что значительно усложнило работу правозащитников в регионе (ранее, в 2006-м, была убита журналистка «Новой газеты» Анна Политковская, освещавшая события в Чечне). Тем не менее практики, которые формировались в закавказских республиках и Чечне, еще не имели прямого и доминирующего влияния на внутреннюю политику России. Четыре года медведевской «оттепели» были отмечены геополитической «перезагрузкой» (улучшение отношений с США) и разрядкой внутри страны. Правда, второе, в основном, сводилось к либеральной риторике президента. Проводились косметические реформы, у гражданского общества оставались ограниченные возможности влиять на политику, но ни один из существенных элементов авторитарного устройства политической системы не был отменен. 

Пауза в репрессивной политике Кремля закончилась «рокировкой» — возвращением Путина на президентскую должность в 2012-м и переходом Медведева на должность премьер-министра. Это решение, а также грубые фальсификации парламентских выборов в декабре 2011 года, вызвали массовые протесты. Кремль отреагировал на них имитацией политических реформ (например, возвращением выборности губернаторов) — но в действительности это был способ сохранить всю полноту власти в условиях снижающейся популярности «Единой России» и Путина. А самое главное — власть перешла от точечных к системным политическим репрессиям. 

Репрессивный перелом

Протесты 2011-2012 годов сопровождались массовыми задержаниями их участников и уголовными делами (только в рамках «Болотного дела» десятки активистов были приговорены к реальным срокам). После официального возвращения Путина в Кремль Госдума один за другим приняла новые репрессивные законы — было существенно ужесточено законодательство о митингах, приняты законы об «иностранных агентах», «нежелательных организациях», запрете «гей-пропаганды» и множество других (из-за чего тогдашний состав Госдумы получил прозвище «взбесившегося принтера»). 

Третий срок Путина стал переломным моментом в становлении института политических репрессий в современной России. Прежде это был тонкий, точечно используемый и централизованно управляемый инструмент контроля за политическими оппонентами. После новых законов, прямо ограничивающих гражданские права, репрессии стали институциональными: теперь их используют не против конкретных «неугодных» людей, а в качестве систематической реакции госорганов на определенные действия граждан. Из политики высшей власти репрессии превратились в инструмент многих ведомств и структур.

В 2014 году произошла аннексия Крыма и начались боевые действия в Донбассе, что привело к новой волне давления со стороны властей. Ограничение свободы слова (блокировки ряда оппозиционных СМИ и увольнение редакции самого популярного и либерального онлайн-издания «Лента.ру»), массовые задержания участников антивоенных протестов, уголовные дела из-за проукраинской позиции, ужесточение законодательства и, наконец, убийство в 2015 году Бориса Немцова.

С этого момента репрессии стали не только внутренней, но и экспортной технологией. С установлением «эффективного контроля» над Крымом и созданием ЛНР/ДНР местные власти начали применять все накопленные российскими силовиками методы политического контроля и подавления. Сотни украинских политзаключенных; жители исчезают и подвергаются насилию и пыткам; запрещаются общественные и политические движения, подавляется свобода совести и слова.

Внеправовые, но институционализированные (введенные в законодательные и процессуальные рамки) репрессии пришли на территорию Украины с российскими чиновниками и силовиками лишь немного позже, чем они стали практиковаться в России. А вот применение внесудебного насилия (похищения, исчезновения, пытки, внесудебные казни) — давняя практика российских военных, безнаказанно проводивших «зачистку» и «фильтрацию» населения в Чечне, а потом и в Южной Осетии. Одно в России просто забылось, на другое мало кто обратил внимание.

От сдерживания к уничтожению

В 2016-2019 годах, по мере исчерпания «крымского консенсуса» (резкого подъема уровня поддержки Путина после аннексии Крыма), уровень репрессивности только нарастал. Это касалось и количества политически мотивированных преследований, так и сферы их применения, которая расширялась от общественно-политической до культурно-академической.

Но даже в этот период репрессии были попыткой сдержать гражданскую и протестную активность. Цель — удержать ее в определенных, безопасных для власти, рамках и при этом даже оставить минимальное пространство для развития гражданского общества. Но после масштабных московских протестов 2019 года, связанных с недопуском независимых депутатов до выборов в городскую Думу, репрессивная политика властей начала резко меняться.

Ковид позволил практически полностью запретить митинги. Поправки в Конституцию, которые дали Путину возможность остаться у власти до 2036 года, были приняты на фоне эпидемии с использованием новых «выборных технологий» (выборы шли три дня и впервые было опробовано крайне сомнительное электронное голосование). За тем последовала попытка отравления Алексея Навального, массовые протесты и массовые же задержания в связи с его арестом, ликвидация ФБК и «Открытой России», мощная кампания наступления на НКО и свободные медиа в рамках законодательства об «иноагентах», ликвидация «Мемориала» — все это ознаменовало переход от политики сдерживания к политике уничтожения гражданского общества. 

Уровень репрессивности, начавший резко расти за год-полтора до вторжения в Украину, значительно ослабил как оппозиционные, так и гражданские структуры. Но еще одна волна репрессий началась сразу после вторжения РФ в Украину — два десятка тысяч человек были задержаны за антивоенную позицию, тысячи привлечены к административной ответственности за антивоенные посты в соцсетях, сотни активистов и политиков арестованы, десятки тысяч веб-ресурсов заблокированы.

Вкупе с одновременно идущим формированием военной идеологии можно говорить о переходе путинского авторитаризма в принципиальное новое качество. Не стоит думать, что это тоталитаризм, но уровень жестокости и вседозволенности режима, который легко наблюдать по новостям с фронта, пока еще не проявил себя во внутриполитическом пространстве. Новые правила призыва, которые могут загнать на фронт сотни тысяч россиян, не кажутся концом процесса.

Промежуточные итоги путинизма

За отдельными фактами и сюжетами из истории путинизма видна целенаправленная, системная и разворачивающаяся во времени политика по ограничению гражданских прав и свобод. К чему она привела? 

В совокупности подобная политика властей привела к уничтожению политической субъектности общества. Власти создали условия, при которых так называемое «общественное мнение» формируется сверху, «из кабинета», а политические решения могут приниматься узким кругом лиц (или одним человеком) в отрыве от общественных, политических и экономических интересов различных групп общества. Начав войну и продолжая ее, эта группа людей практически не сталкивалась ни с какими рисками.

И все равно Кремлю не удалось уничтожить гражданское общество. Оно изменилось, адаптировалось и выжило. Все ликвидированные или запрещенные НКО и политические структуры продолжают свою работу. Более того, после начала полномасштабного вторжения появились сотни новых инициатив, которые активно помогают украинским беженцам — например, с покупкой билетов для выезда из России в Европу, россиянам — не подвергнуться репрессиям и покинуть страну, остающимся — не попасть в армию.

Большинство заблокированных СМИ продолжают работу. Появляются новые медиапроекты, в том числе — освещающие войну без цензуры. Даже массовая и вынужденная эмиграция не повлияла негативно на гражданское общество — наоборот, она сделала его значительно сильнее, создав предпосылки для более эффективной и, главное, свободной работы.

Сотни тысяч людей, несмотря на все риски, продолжили поддерживать общественные структуры рублем, десятки тысяч — активно участвовать в их работе волонтерским трудом. Продолжаются и протесты — если в начале войны на улицы выходили сотни тысяч человек, то после десятков тысяч задержаний и сотен уголовных дел протест видоизменился — и стал индивидуальным. Но, как свидетельствуют данные о задержаниях и уголовных делах, он никуда не исчез.

Российской агрессии можно и нужно противостоять. Но этого недостаточно. С окончанием войны угроза миру и процветанию, исходящая от российского авторитарного режима, не исчезнет. Что делать — на самом деле, понятно. Украинская правозащитница Александра Матвийчук сказала об этом в своей нобелевской лекции: