«Мы очень устали» Проект «Вывожук» помогал эвакуировать из России людей, которых преследуют по политическим мотивам. Теперь эта программа закрыта. Мы выяснили у них почему
Проект «Вывожук», помогавший россиянам, которых власти преследуют по политическим мотивам, объявил, что закрывает программу эвакуации. «Вывожук» проработал больше трех лет и помог выехать 207 людям, говорится в посте проекта в инстаграме. Большинство участников команды оставались анонимными, интервью «Медузе» они тоже согласились дать только письменно — и все вместе. Мы спросили у сотрудников «Вывожука», почему они решили отказаться от эвакуации россиян, столкнувшихся с репрессиями, и сможет ли программа возобновиться, если получит достаточное финансирование. Публикуем ответы с незначительной редактурой.
— Вы согласились отвечать на вопросы только письменно и анонимно, от лица коллектива. Почему?
— Большинство из нас не имеет возможности выступать публично по соображениям безопасности. Закрытие важнейшей части проекта, несомненно, чувствительная для всех участников и участниц команды тема. Нам показалось важным дать всем возможность высказаться.
— Как, когда и почему вы решили, что больше не можете помогать с эвакуацией россиянам, которых преследуют власти?
— Изначально это было временное решение. Мы остановили прием заявок на эвакуацию в марте этого года: уже к тому моменту ситуация была непростая. Все это время продолжала работать наша горячая линия по вопросам безопасного выезда из страны, мы продолжали давать юридические консультации и работать с уже вывезенными подопечными.
Мы старались разными способами восстановить работу отдела эвакуации: проводили фандрайзинговые кампании не один раз. Например, в 2023 году запустили аукцион в поддержку «Вывожука», в рамках которого продали «Домик для Жуков», сделанный для нас арт-группировкой ZIP group. А следующий домик создала анонимная художница из России. В 2024-м мы запустили «Рождественскую кампанию» и собрали пять тысяч евро на выезд пятерых человек. В апреле 2025-го мы запустили кампанию по сбору средств на нашу работу, а в июле вышел большой документальный фильм Ирины Шихман о наших подопечных, и мы собрали еще 10 тысяч евро.
Это помогло нам проработать до конца 2025 года — но не возобновить помощь с эвакуацией. Все три года мы практически ежедневно находились в поисках ресурсов для этого. Придумывали кампании, открывали сборы, но бóльшую часть поддержки получали от неравнодушных людей, которым было важно поддерживать не нашу операционную работу (с этим справлялись гранты), а именно эвакуацию.
В какой-то момент стало понятно, что мы больше не можем эффективно оказывать помощь, качественно закрывать потребности наших подопечных. И мы приняли решение о полном закрытии прямой помощи.
Эвакуация — это очень дорогой и многоступенчатый процесс. Сейчас цена на стандартную эвакуацию начинается с 800 евро, а верхнего потолка просто нет. Помимо того, что мы должны оказать помощь при эвакуации, необходимо предложить каждому дорожную карту: в какую страну он едет, где первое время будет жить, какие документы будет получать и при участии каких организаций, на какую поддержку в другой стране может рассчитывать.
Некоторые кейсы мы вели и ведем годами, потому что за границей политически преследуемые также сталкиваются с незаконной депортацией, запросами на экстрадицию, арестами, слежкой и похищениями. Со всем этим мы работали на протяжении этих трех лет.
— Вы оцениваете минимальную стоимость эвакуации из России в 800 евро. Какие траты заложены в эту сумму?
— Бо́льшая часть средств идет на оплату дороги: политически преследуемые люди не могут ездить на поездах и летать на самолетах. Например, на официальных сайтах такси один километр дороги стоит от 20 рублей. Мы пересекаем тысячи километров вместе с нашими подопечными. Также в сумму входят расходы на безопасную технику (подготовку нового телефона, сим-карты), расходы на еду во время эвакуации. Если человеку нужно вылететь из третьей страны в более безопасное место, в эти расходы входит и новый билет. Каждая эвакуация — всегда индивидуальный процесс. Есть траты, которые невозможно спланировать заранее.
— Вы рассказывали «Медиазоне», что по протоколам безопасности не можете работать с открытыми заявками на гранты.
— Наверное, когда мы давали то интервью [в 2023 году], ситуация была иная. В нашем случае у сооснователей и фандрайзерки есть две линии ответственности: обеспечение работы команды и оплата эвакуации. Эвакуация покрывалась только из пожертвований, их тоже нужно было ежедневно искать, собирать. А работа команды обеспечивалась в том числе грантовой поддержкой. Эти две деятельности взаимосвязаны. Одна без другой теряет смысл.
Причина закрытия — в совокупности факторов. К сожалению, финансы не единственная проблема. Прошло уже почти четыре года с начала полномасштабного вторжения, и, конечно, люди очень устали. Они уже почти не вовлекаются в новости, у них меньше желания и сил помогать. Многие разочарованы в том, что сейчас происходит на фоне переговоров и поведения ЕС и США. Усиливается и усложняется миграционная политика. А еще мы сами как люди очень устали.
— Кто принимал решение о закрытии прямой помощи?
— В нашей команде есть основатели проекта, логистки, юрист, отдел внешних коммуникаций. Решение о закрытии прямой помощи приняли коллективно все участники команды на общей встрече. Конечно, мы рассматривали разные варианты того, как мы могли бы продолжить нашу работу или перестроиться, но стоит признать, что этот год сильно вымотал нас всех, и своевременное закрытие прямой помощи в текущих обстоятельствах показалось нам наилучшим вариантом. На все это накладываются вопросы безопасности и ответственности, которые перед нами всегда стояли.
— Вы появились в октябре 2022 года и начинали как совсем небольшая команда. К лету 2025-го с вами работали уже около 20 человек. Как рос «Вывожук»? Сколько человек до последнего времени были заняты в проекте постоянно? И сколько сотрудников останется после закрытия программы вывоза?
— Многие вынуждены работать анонимно именно из соображений безопасности. Сначала нас было шестеро, но мы менялись, росли, перестраивались. Мы действительно начинали очень небольшой командой активистов и активисток из разных антивоенных проектов, а команда по эвакуации всегда была небольшой группой, состоящей из доверенных людей. Нам быстро пришлось масштабировать нашу работу: появлялись новые задачи, связанные с кейсами экстрадиции, документами, сопровождением людей после выезда. Увеличивалась ответственность по обеспечению команды, оплате операционных задач, ведь для многих работа в «Вывожуке» — это нагрузка 24/7.
В первые месяцы 2025 года мы снова были вынуждены сильно сократить команду и объем помощи, которую мы оказываем. После закрытия прямой помощи в проекте останется буквально несколько человек, которые продолжат работать над оставшимися задачами, внутренними, непубличными.
— Что это за проекты? Можете хотя бы что-то о них рассказать?
— В первую очередь нам нужно довести до конца те кейсы, что уже в работе. Также у нас есть обязательства, непубличные проекты, которые мы взяли на себя еще до того, как решили закрыть помощь, и которые должны будем выполнить. И, конечно, в следующем году мы готовы консультировать коллег, которые продолжают заниматься эвакуацией. Постараемся передать им наши знания и навыки.
— Вы не думали отказаться от других затрат, чтобы перераспределить сэкономленные деньги на вывоз людей?
— Дело в том, что у нас нет затрат, которые можно было бы перераспределить. Мы сократили команду до минимума, оставили минимальную операционную деятельность, урезали зарплаты. Но даже так у нас не хватает ресурсов, чтобы перенаправлять их на вывоз людей.
[К примеру], чтобы вывезти 10 человек, нужно восемь тысяч евро или больше. И если в 2022 году из-за финансовой включенности большого количества людей это было возможно, то теперь уже нет. Все процессы становятся дороже.
Эта проблема многослойная. Многие инициативы в секторе сталкиваются с тем, что миссию проектов не всегда можно выполнить из-за разного рода ограничений и сложностей. Учитывая характер нашей работы и анонимность, обеспечить безопасную работу с финансами не всегда возможно. Кроме того, что деньги надо постоянно искать, с ними еще нужно уметь взаимодействовать.
— Вы рассматривали другие варианты, как сохранить проект, например с кем-то объединиться? И есть ли другие проекты, которые делают то же, что и вы?
— Мы рассматривали разные варианты, но в итоге решили закрыть прямую помощь. Наши коллеги, которые также занимаются эвакуацией разных уязвимых групп, продолжают работу. Например, Rapid Response Unit, inTransit, Equal PostOst, «Идите лесом». «Вывожук» — это люди. Каждый из нас так или иначе остается в секторе и будет помогать дружественным проектам.
— А предложения о финансировании после объявления о закрытии вы не получали?
— Получали. Но этого все равно недостаточно, потому что проблема не только в финансах.
— Если бы финансировать проект предложили, условно, Михаил Ходорковский или ФБК, вы бы согласились? Для вас важно, кто именно дает деньги на проект, который спасает людей?
— Мы с командой это обсуждали и решили, что в сегодняшних обстоятельствах мы на это не готовы, хотя нас часто приписывают к одним или другим. Тем не менее денег от них мы не получали. Для нас важен вопрос независимости от больших оппозиционных структур: мы запускались как самостоятельная инициатива и стремились сохранять этот статус на протяжении трех лет.
Разумеется, это важный этический вопрос; мы всегда открыто обсуждали это в команде. Хотя мы не всегда можем проследить, кто именно нам донатил в крипте, и [не всегда можем определить], сходимся ли мы в ценностях. У нас были финансовые предложения, требовавшие соблюдения определенных критериев, которые нам не подходили.
— Люди, которых вы вывозили, благодарят вас материально?
— Многие люди, с которыми мы работаем, из регионов: это учителя, студенты, разнорабочие, ученые, артисты. Они сами находятся в сложной финансовой ситуации — и при этом под преследованием со стороны государства. Как правило, материально этим людям помогали мы. И, естественно, не просили ничего взамен. Тем не менее некоторые наши подопечные, которые уже давно выехали и освоились на новом месте, подписаны на наш патреон или донатят нам через криптокошельки, за что мы очень им благодарны.
— Если посмотреть на вашу внутреннюю статистику, какой период был рекордным по числу запросов на эвакуацию? Когда заявок на вывоз было больше всего и, как вы думаете, почему?
— Как ни странно, рекордное количество запросов мы получили за этот год. Но здесь дело в том, что из-за больших временны́х и финансовых затрат мы всегда сами регулировали, сколько дел берем на эвакуацию. Старались брать тех, кто находится в наиболее уязвимой позиции. Самое большое количество человек, которое мы смогли вывезти за месяц, было в 2023 году — это 7–10 кейсов. Дальше статистика с каждым годом уменьшалась.
— Есть ли кейсы, о которых вы можете говорить публично?
— Есть люди, которые открыто говорят о том, что мы им помогли. Это, например, петербургский политолог Евгений Бестужев, который получил пять лет условно и эмигрировал в Литву после того, как дело отправили на пересмотр. Или Евгений Шепелев — житель Стерлитамака. Поводом для его преследования стал пост во «ВКонтакте» о военных преступлениях в Изюме. Ему назначили пять месяцев исправительных работ, а позже против него возбудили уголовное дело о «повторной дискредитации» армии.
Оперную певицу из Кирова Марию Роуз заочно приговорили к пяти с половиной годам лишения свободы за то, что она поделилась видео о преступлениях в Буче, Мариуполе и других украинских городах. Ее муж, фотограф Ричард Роуз, приговорен к восьми годам. Россию смогли покинуть только Мария с сыном, Ричард остается в колонии.
Олеся Кривцова из Архангельска находилась под домашним арестом по делу о «дискредитации» российской армии и оправдании экстремизма из-за антивоенных постов. А многодетная мать Лидия Прудовская, которую тоже преследовали за посты в социальных сетях, работала диспетчером на железной дороге в городе Мирный, а теперь вместе с детьми ждет решения о предоставлении убежища во Франции.
Многие из наших подопечных сохраняют анонимность, потому что угрозы преследуют их даже за рубежом.
— Как на вашей команде сказывалось то, что про бóльшую часть вашей работы вы не можете рассказать? Какие эмоции это вызывает?
— Вопросы безопасности, наше уязвимое положение (мы все уехали из своей страны), наши принципы — все это ментальная нагрузка и стресс. Некоторые из нас не могут рассказать о своей деятельности, но при этом имеют высокие риски и несут большую ответственность за проект. Мы думаем и о своем наследии, о том, как делиться этим опытом. Но не для всех нас это просто. Напишем книгу через 10 лет и все у всех узнаем.
— Вы опубликовали свои материалы в помощь тем, кому нужно эвакуироваться из страны. Но ведь именно секретность и отсутствие этих памяток в публичном пространстве работали в плюс? Как только какой-то маршрут или способ эвакуации оказывается в публичном доступе, он становится доступен и силовикам, а значит, риски для тех, кто эвакуируется, возрастают. Как быть с этой проблемой?
— Мы опубликовали базу знаний, которая посвящена вопросам безопасного выезда из страны. Она состоит из четырех основных разделов: подготовка к выезду, сам выезд, действия после выезда и легализация в странах ЕС. По большей части это наши памятки по безопасности и инструкции по подготовке к разным ситуациям. Например, там можно найти информацию о том, как правильно подготовить телефон, какие системы оперативно-разыскной работы существуют, в каких ситуациях еще можно свободно выехать из страны, а в каких случаях придется обращаться за маршрутом к правозащитным организациям.
При этом публично мы не публикуем и не рекомендуем ни одного маршрута. Мы лишь описываем общий процесс с указанием того, что за конкретными маршрутами необходимо обращаться к эвакуационным организациям. Нет смысла рекомендовать маршруты в абстракции, поскольку идентичных ситуаций не существует. Мы сосредоточились на памятках по безопасности и описании процесса выезда, чтобы люди могли иметь об этом представление и заранее подготовиться.
— За то время, что вы работали, какие-то маршруты, которыми вы пользовались, закрылись?
— Не хотелось бы заострять на этом внимание, но, конечно, ситуация в конце 2025 года сильно отличается от того, что было в 2022-м. И даже если маршруты сильно не изменились, доступ к ним стал намного сложнее, а результат — менее предсказуемый.
Помимо этого, под «маршрутом» мы понимаем не только конкретный путь, который человек проходит внутри России, но и страны, которые могут его принять. Таких с каждым годом становится все меньше. В том числе сильно сокращают поддержку и страны ЕС, не говоря уже о тех, что имеют границу с Россией.
«Медуза»