Еще в 2022 году в Госдуму внесли законопроект о запрете «пропаганды чайлдфри». Тогда он не был принят, но теперь, спустя два года, кажется, что это все-таки может случиться. Так, 18 сентября спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко заявила, что выступает за запрет «движения чайлдфри». На следующий день стало известно, что суд в Тверской области заблокировал три паблика во «ВКонтакте» с мемами про чайлдфри. Еще день спустя высказался пресс-секретарь президента Дмитрий Песков: «Все, что мешает повышению рождаемости, должно из нашей жизни исчезать». А 23 сентября информагентства сообщили, что законопроект о запрете чайлдфри «концептуально поддержало» правительство.

Но что именно власти хотят запретить — неужели в мире существует движение чайлдфри? Почему люди добровольно отказываются от рождения детей — и чем это так не нравится государству? Объясняет рассылка «Сигнал».

Этот текст впервые опубликован в апреле 2023 года в рассылке «Сигнал» — это медиа от создателей «Медузы». «Сигнал» разбирается в происходящем в мире, анализируя язык, с помощью которого разные люди это происходящее описывают. Рассылка выходит трижды в неделю (подпишитесь на нее здесь), а еще у нее есть подкаст.

Чайлдфри — это разве движение?

Чайлдфри — очень широкий зонтичный термин, используемый для описания людей, которые по самым разным причинам решают не иметь детей (по-английски childfree — дословно «свободные от детей»). Оговоримся сразу: чайлдфри — это не политическое движение, не направление феминизма или какой-то другой прогрессистской идеологии, а также не часть сообщества ЛГБТК+.

Осмысленный отказ от рождения детей часто вызывает непонимание и отторжение со стороны окружающих, в том числе самых близких. Даже если дело происходит в «прогрессивном» обществе. О чайлдфри-людях нередко говорят как об «эгоистичных и незрелых», что они «думают только о себе». Им пророчат «несчастную одинокую старость», когда «некому будет подать стакан воды».

Такое социальное осуждение приводит к тому, что чайлдфри-люди формируют собственное сообщество (чаще всего онлайн), где обмениваются опытом и поддерживают друг друга. Это вообще свойственно людям, чьи решения большинство воспринимает как «маргинальные». Такие онлайн-комьюнити широко распространены, например, среди суррогатных матерей.

Чайлдфри как явление не ограничивается одним только добровольным решением жить бездетно. Для некоторых это своеобразный образ жизни и важная часть идентичности. 

Но говорить о чайлдфри как о какой-то единой идеологии не приходится. Чайлдфри-люди часто расходятся в политических и религиозных взглядах, много спорят между собой, например, про аборты. 

Мотивация не заводить детей тоже может быть самой разнообразной. Социологи считают, что некоторые люди уже в возрасте пяти лет осознают, что не хотят заводить детей, когда вырастут. Другие же принимают такое решение постепенно только во взрослом возрасте.

Чайлдфри становятся и люди из полных семей, и дети разведенных родителей; и те, у кого есть братья и сестры, и единственные дети в семье; и те, кто вспоминает собственное детство как несчастное, и те, у кого оно было счастливое. Кому-то просто не нравятся дети, а кто-то с удовольствием участвует в воспитании детей своих друзей и близких. Тут нет каких-то однозначных закономерностей, в том числе и психологических. Но есть несколько этических соображений, которые встречаются чаще всего.

Во-первых, многие чайлдфри стремятся к автономии — они выражают протест против навязывания определенных семейных норм.

Во-вторых, части чайлдфри кажется, что современное общество по разным причинам не подходит для рождения и воспитания детей. Как минимум это очень дорого.

В-третьих, некоторые чайлдфри придерживаются антинаталистской жизненной философии. То есть такой картины мира, где заводить детей кажется попросту не самым этичным поступком. Скажем, некоторые чайлдфри-люди не хотят приводить детей в мир, который переживает климатический кризис, в котором так велико неравенство и полно других тягот и опасностей.

Если человек не хочет иметь детей, то кому какое дело?

Чаще всего с общественным осуждением из-за добровольной бездетности сталкиваются женщины. Убеждение, что они обязаны стать матерями, очень распространено — и проявляет себя как давление со стороны семьи, родственников, коллег, государства и популярной культуры. 

Стигматизация бездетных женщин свойственна не только консервативным обществам, ориентированным на «традиционные ценности» (как, например, Россия или Польша). Похожая ситуация — и в «более прогрессивных» Швеции, Германии и США.

Материнство как таковое до сих пор воспринимается многими как «естественное предназначение» женщины, единственный способ стать «настоящей», «полноценной». Осознанный отказ женщины от рождения детей намного сильнее политизируется, чем аналогичное решение мужчины.

Чайлдфри-люди своим образом жизни как бы переворачивают расхожее представление о семье как «союзе мужчины и женщины» с целью репродукции. И нравится это далеко не всем. При этом у чайлдфри и родителей вообще гораздо больше общего, чем кажется обеим сторонам. И те и другие стремятся к тому, чтобы детей заводили и воспитывали лишь те, кто по-настоящему этого хочет. 

Почему государство видит в чайлдфри угрозу? 

Дело в том, что сама модель современных государств основана на представлении, что большая часть их граждан обязательно заведут и будут воспитывать детей.

Дети вырастут, станут работать, начнут платить налоги, участвовать в общественной, а может, и политической жизни страны, поддерживать национальную культуру. А потом обязательно заведут собственных детей. И так до бесконечности. Картину мира, которая поддерживает такую модель, еще называют пронаталистской.

Пронатализм — своеобразная система политических ценностей (или, если угодно, идеология), которая в рамках национального государства самыми разными способами поощряет репродукцию граждан. Она характерна для самых разных политических режимов. Предоставление льготных кредитов молодым семьям, расширенный декретный отпуск, открытие новых детских садов, а также налоги на бездетность или запрет абортов — все это проявления пронатализма, которые встречаются и в демократиях, и в автократиях.

Государство заинтересовано в воспроизводстве определенной идентичности, которая это самое государство укрепляет. Вспомните картинки «идеальных семей» из социальной рекламы (да чего уж там, коммерческой тоже). Вот такие семьи хочет видеть государство. А теперь подумайте, много ли таких семей вы знаете лично.

Исследователи отмечают, что, когда политики говорят о демографическом кризисе, они чаще всего имеют в виду, что «традиционные» семьи не рождают достаточно детей, которые сохранили бы культурную и национальную структуру страны. «Нетрадиционные» семьи (будь то гомосексуальные пары или многодетные семьи иммигрантов) не вписываются в такую картину мира. Неслучайно адресаты программ поддержки рождаемости в большинстве стран мира — это прежде всего «союз мужчины и женщины», воспринимаемый как базовая ячейка общества в национальном государстве. 

Пронатализм нередко оказывается особым направлением государственной политики, которое не всегда гармонирует с другими направлениями. Скажем, снижение рождаемости очень часто коррелирует с экономическими кризисами и отсутствием у населения уверенности в завтрашнем дне. То есть для решения «демографической проблемы» надо прежде всего решать проблему экономическую. Но пронаталистское государство берется стимулировать деторождение, как будто это некий совершенно отдельный вопрос.

Введенный в 2007 году Владимиром Путиным материнский капитал так и не решил тех проблем, из-за которых в России так сложно иметь детей: дискриминацию матерей на работе, отсутствие доступных и качественных детских садов, низкое пособие по уходу за ребенком и так далее (о том, каково быть матерью в современной России, читайте в этом выпуске «Сигнала»).

Автократы охотно раздувают моральные паники перед лицом некой вымышленной угрозы стабильности. Рассуждения о демографической яме, «вымирающей» и/или «вырождающейся» нации — это такой классический пример консервативной мобилизации. Виновными, в зависимости от контекста, назначаются «гей-пропаганда», «гендерная идеология», феминизм или те же чайлдфри — причем все они объявляются внешними враждебными силами, влияние которых необходимо ограничить. Автократы по всему миру объединяют все эти очень разные группы в единую угрозу государственному суверенитету нации.

Когда Владимир Путин и российские пропагандисты пугают жителей страны «идеологией чайлдфри», они играют на нескольких триггерах. Во-первых, на глубоко укорененном на постсоветском пространстве представлении о материнстве как женском призвании. Во-вторых, на моральной панике вокруг «гей-пропаганды», «смены пола» и прочих «чуждых ценностей». В-третьих, на страхе перед демографическим кризисом и «вымиранием России». 

Но в сущности негетеросексуальных людей, феминисток и чайлдфри объединяет лишь требование автономной личной жизни и права распоряжаться своим телом без оглядки на государство и общественное мнение. Одного только этого уже достаточно для Кремля, чтобы объединить этих людей в единый фронт вымышленной угрозы.

Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока готовили это письмо

«Материнского инстинкта» не существует. Современные ученые полагают, что у родителей новорожденного ребенка развивается так называемый родительский мозг — период гиперфиксации и максимального внимания к нуждам младенца. Это происходит вне зависимости от гендера родителя и даже биологической связи с ребенком. «Родительский мозг» связан не с «инстинктами», а скорее с комбинацией гормональных изменений и адаптации организма к постоянному напряжению из-за заботы о ребенке. Исследования показывают, что представления о «материнском инстинкте» родом из религиозных идей о женщинах, бескорыстно и полностью преданных материнству.