Верховная рада запретила деятельность УПЦ. Угрожает ли это самим верующим? А священникам? И что теперь будет с храмами и приходами? Отвечает теолог Наталья Василевич
Верховная рада Украины приняла закон о запрете «религиозных организаций, связанных с Россией». Он ограничивает деятельность Украинской православной церкви (УПЦ) — второго крупнейшего прихода на территории страны. «Медуза» узнала, как этот закон повлияет на украинских верующих, у теолога, докторантки философского факультета Боннского университета Натальи Василевич.
— Верховной раде предложили запретить деятельность религиозных организаций, связанных с Россией, после обвинения УПЦ в пророссийских настроениях. Можно вас попросить напомнить, в чем, по мнению Киева, заключаются эти настроения?
— Во-первых, считается, что Украинская православная церковь так и не прервала свои связи с Русской православной церковью. Поскольку РПЦ поддержала полномасштабное вторжение в Украину, то, соответственно, получается, что УПЦ, как часть Московского патриархата, тоже вроде как поддерживает войну. При этом сама УПЦ заявляла, что это не так. В мае 2022 года церковь провела собор, на котором объявила о своей полной независимости от Москвы. Однако это не помешало началу дискуссии о том, действительно ли эта связь прервалась.
Была проведена соответствующая экспертиза, но за нее отвечали заинтересованные лица — люди, которые принадлежат к альтернативной юрисдикции, Православной церкви Украины (ПЦУ). Один из основных моментов конфликта заключается в том, что устав РПЦ содержит в себе положение об УПЦ. Соответственно, это можно считать подтверждением, что церковь входит в состав РПЦ, а значит, управляется из России.
В Украине также возбудили ряд уголовных дел против отдельных клириков УПЦ, которые каким-то образом содействовали вторжению. Например, во время проповедей они говорили какие-то вещи, которые могли быть интерпретированы как одобрение вторжения или недостаточная поддержка Украины. Ну и в целом приводятся аргументы, что УПЦ — продолжатель Русской церкви, а значит, она проповедует идеологию «русского мира». Согласно этой логике, деятельность подобной организации во время войны должна быть запрещена в Украине, поскольку она может вести агентурную или идеологическую деятельность, которая противоречит интересам национальной безопасности.
— Какие отношения связывали ПЦУ и УПЦ до февраля 2022-го?
— Это тоже довольно сложный вопрос, потому что внутри православного сообщества в Украине еще с начала 1990-х происходили довольно интенсивные процессы. Тогда церковь раскололась, и существует много интерпретаций, как именно это происходило.
Сначала бо́льшая часть епископата УПЦ хотела получить автокефалию от РПЦ. Потом часть священников переиграла этот вопрос и уже не хотела этого делать. Часть епископата, которая, скорее всего, находилась под давлением Москвы, отказалась от собственной просьбы, в то время как другая все-таки объявила автокефалию без соблюдения процедуры.
Проблема заключается в том, что в православном мире нет консенсуса, как предоставляется автокефалия. Соответственно, после отделения Киевского патриархата он оказался в канонической «черной зоне», потому что ни одна православная церковь, в том числе Русская, не признали законность этой автокефалии.
В течение нескольких десятков лет этого противостояния первая и вторая юрисдикции (УПЦ Киевского патриархата и УПЦ Московского патриархата, — прим. «Медузы») получали преференции в зависимости от того, кто был президентом в Украине. В это время с обеих сторон происходили стычки, насильственные захваты храмов. Власти пытались урегулировать такие процессы, но насилие все равно было.
Острый конфликт продолжался до 2018 года, когда президент Петр Порошенко накануне выборов 2019-го попытался оформить каноническую автокефалию для УПЦ и обратился за этим в Константинопольский патриархат. Церковь была заинтересована в урегулировании этого вопроса: в одной из самых больших православных стран одновременно существовали две отдельные юрисдикции, что подрывало православное сообщество и приводило к изоляции Киевского патриархата.
Он принимал в свою юрисдикцию епископов в Африке, США, Латинской Америке, разных священников, которые были запрещены в служении или лишены сана в других церквях. Однако по условиям томоса об автокефалии, дарованного Вселенским патриархатом, ПЦУ не имеет права создавать приходы и общины вне Украины.
Помимо политических амбиций Порошенко, на урегулирование раскола повлияло обострение отношений между Константинопольским и Московским патриархатом, когда представители РПЦ проигнорировали Великий собор православной церкви в 2016 году. В итоге в 2018-м Константинопольский патриархат посчитал себя вправе отменить подчинение украинской церкви Московскому патриархату. Предполагалось, что это обнулит все структуры и создаст новую православную церковь в стране. Однако на соответствующий призыв не откликнулся почти никто из УПЦ. В итоге в Украине остались две более-менее каноничные церкви [новообразованная ПЦУ и прежняя УПЦ].
— Что произошло с УПЦ после начала полномасштабной войны в Украине?
— Когда началось полномасштабное вторжение, УПЦ, конечно, оказалась в сложной ситуации, поскольку ее связь с Москвой рассматривалась как проявление непатриотизма и даже поддержки агрессии. В обществе естественным образом начали возникать и нагнетаться идеи, что священники этой церкви воплощают врага внутри страны.
Впоследствии часть приходов по собственному желанию или под давлением местных властей начала переходить в ПЦУ. Многие все равно оставались внутри УПЦ и не видели для себя возможности перехода, несмотря на не очень хорошую репутацию их церкви. Если до осени 2022-го государство пыталось сдерживать эти [свои] настроения, то в конце года они поменялись.
Сложно сказать, почему это произошло. Например, власти хотели попасть в ожидания общества, поэтому решили продемонстрировать победу над Россией — если не на фронте, то внутри украинского общества. С другой стороны, Порошенко, видя запрос украинцев, решил завершить свой проект и продавить закон о запрете УПЦ для того, чтобы в Украине осталась одна православная церковь.
Так или иначе, в Украине начали демонизировать УПЦ — с помощью публикаций СМИ и методом заведения уголовных дел против клириков. В публичное пространство сливались свидетельства, которые могли говорить об агентурной деятельности священников УПЦ: паспорта России, рубли или документы о российском образовании. В то же время СМИ не очень активно писали о смертях священников УПЦ и их детей на фронте.
— Насколько справедливы обвинения в пророссийских настроениях, которые власти предъявляют к УПЦ?
— Хотя УПЦ довольно четко дистанцировалась от Москвы, местные священники не всегда достаточно однозначно высказывалась по разным вопросам. Действительно, были клирики, которые продвигали пророссийскую повестку или переходили в РПЦ на оккупированных территориях.
— По словам источников «Русской службы Би-би-си», некоторые депутаты Рады опасались принимать закон из-за того, что американские республиканцы использовали его как повод заблокировать поддержку Украины: они назвали инициативу преследованием канонической церкви. Закон действительно может повлиять на военную помощь со стороны США?
— Власти правда долго сопротивлялись и фактически принимали закон два года. Люди в государстве понимают, что он не совсем соответствует международным стандартам в сфере свободы религии. Некоторые депутаты предлагали обратиться в Венецианскую комиссию. Но Верховная рада отказалась это делать, потому что в зависимости от решения комиссии закон мог бы не пройти.
В таком случае у европейских и североамериканских партнеров Украины, которые в том числе обеспечивают военную и гуманитарную помощь, возникает вопрос о правах человека. Конечно, механизм выдачи помощи очень сложный. Я не знаю, может ли закон заблокировать какой-то из пакетов помощи, но создать проблемы для страны точно может.
В США и Западной Европе [демократические власти] не могут открыто говорить, что не нужно помогать Украине. Есть консенсус, что ее нужно защищать от агрессора, сам конфликт представляется как противостояние между западным и варварским мирами. А принятый закон как бы дает возможность поднять вопрос о том, насколько демократична сама Украина.
В итоге некоторые европейские или американские чиновники смогут говорить о гонениях в стране и добиваться того, чтобы лишить Украину помощи, потому что страны-партнеры хотят жить в мире и достатке и эта война их не касается.
— Как принятие нового закона отразится на отношении прихожан УПЦ к украинским властям? Могут ли они увидеть в этом гонения и репрессии на фоне войны в стране?
— Мы уже видим, что этот процесс происходит. По моим наблюдениям, в начале войны у людей была надежда на диалог [между православными юрисдикциями]: мы все христиане, мы живем в одной стране, которую надо защищать. Существовал даже проект Софийского братства, в который входили представители УПЦ и ПЦУ. Но последующие раскручивание закона и демонизация УПЦ привели к большей поляризации.
Хотя в украинском обществе существует предубеждение против УПЦ, ее прихожане составляют значительную часть электората и всего религиозного сообщества. Запрет церкви может их радикализировать, настроить против правительства и создать новые точки конфликта внутри общества. Сейчас значительная часть граждан могла увидеть, что родная страна хочет от них избавиться.
В условиях войны, когда очень многие люди возвращаются с посттравматическим синдромом, власти могли бы способствовать объединению православных юрисдикций, разнообразию в единстве. Тем не менее они выбрали путь принуждения. В краткосрочной перспективе он может быть более простым, но в долгосрочной — принести большие риски.
При этом, по сравнению с другими постсоветскими государствами, Украину считали страной с высоким уровнем религиозной свободы. Теперь она, к сожалению, уходит от своего достижения.
— Коснется ли принятый закон кого-то еще, кроме УПЦ?
— Вполне возможно. Я думаю, что кого-то могут проверять отдельно. Хотя закон пока не принят окончательно, его еще должен подписать президент. Во всех технических аспектах нужно разбираться, нужно подождать и посмотреть, как это будет реализовываться на практике. Когда дойдет до судебных дел, то [стороне обвинения] нужно будет доказать причастность УПЦ или других организаций к стране-агрессору. То есть это довольно долгая процедура, которая может длиться, например, до того времени, пока не закончится война.
— Для чего ввели переходный период в девять месяцев с момента подписания закона президентом, на протяжении которого Государственная служба по вопросам этнополитики и свободы совести не сможет обращаться с исками о запрете юрлиц, связанных, по ее мнению, с РПЦ? Какой будет дальнейшая процедура запрета после того, как этот период закончится?
— Переходный период нужен, во-первых, потому что на данный момент никто не знает, как все это будет работать на практике, и органу, который будет реализовывать этот закон, нужно время, чтобы сориентироваться в ситуации, наработать нормативную базу.
Во-вторых, это также способ потянуть время, дать возможность развития альтернативных сценариев — кроме запрета — взаимодействия с УПЦ. Через девять месяцев ситуация может измениться таким образом, что и реализовывать эти положения не понадобится.
— Как будет работать закон, если УПЦ не считается единым юридическим лицом? Украинским судам придется запрещать каждую епархию и приход отдельно?
— УПЦ как организация действительно существует виртуально. Непонятно, что именно власти будут требовать от этих организаций. Допустим, если есть приход или епархия УПЦ, то как именно они должны продемонстрировать разрыв отношений с РПЦ?
Добавлю, что само по себе требование о разрыве отношений с центром управления, если он находится внутри страны-агрессора, вызывает вопросы с точки зрения демократичности такой нормы. Если бы у Украины был конфликт с Турцией, она разорвала бы связь с Константинопольским патриархатом? Очень сложно сказать, как это будет работать технически.
— Может ли УПЦ продолжать проводить службы, но подпольно, например в домах священников? Какие еще методы могут использовать прихожане, чтобы сохранить приходы?
— Коллективные молитвы в Украине не запрещены. Технически организацию можно ликвидировать, но никто не запрещает людям собираться в общины и молиться без государственной регистрации. Это просто привилегия, которая дает больше возможностей.
Конечно, люди смогут продолжать молиться. Другой вопрос — будет ли на них кто-то нападать из-за того, что они принадлежат к УПЦ. Непонятно, как будет обеспечена их безопасность и права.
— Что может произойти с храмами, в которых служили представители УПЦ?
— Скорее всего, храмы, которые выдавались во временное владение УПЦ, уже сейчас начнут переводить в собственность государства. Это уже происходило, когда в Киево-Печерской лавре досрочно расторгли договор аренды. Государство может, например, передавать храмы ПЦУ. Неизвестно, продолжит ли человек ходить в храм, если у него сменилась юрисдикция.
Некоторые храмы находятся в частной собственности, поэтому вряд ли их смогут забрать. Их строили в лихие 1990-е, таких самостроев очень много. Когда мы говорим, что будет происходить с собственностью, мы рассуждаем в категориях права и судебных дел. Я думаю, что более актуальной темой будет заряженность на насилие. Мы уже видели, что, когда происходит конфликт вокруг собственности храма, в нем участвуют не органы государственного управления и силы правопорядка, а какие-то молодчики с одной и со второй стороны. В таких случаях полиция не вмешивается, процесс происходит с большим количеством нарушений и применением физического насилия. Закон дает карт-бланш, хотя и принимался не для этого.
— Будет ли альтернатива для прихожан УПЦ?
— Сейчас комиссия из Константинополя находится в Киеве, там будет обсуждаться, что можно представить как альтернативу для УПЦ. Если к диалогу не подключат потенциальных жертв закона, это вряд ли поможет решить проблему, потому что УПЦ лишают субъектности и возможности самоопределиться. Это насилие, а естественная реакция на насилие — противостояние.
— Как к этому закону относится ПЦУ? Готова ли она принимать к себе священников и прихожан, которые захотят перейти в эту церковь из УПЦ?
— ПЦУ на уровне своего руководства приветствует принятие подобного закона и всячески лоббировала его. Поскольку ПЦУ видит себя единственной законной церковью, она считает, что все прихожане, священники и имущество и должны принадлежать ей и никаких альтернатив быть не должно.
Одной из целей принятия этого закона как раз было создание для верующих и священников УПЦ таких условий, чтобы оставаться в их прошлой церковной организации им было максимально тяжело и некомфортно — без храмов, без денег, без чувства безопасности. Приходилось слышать от высокопоставленных представителей ПЦУ [в частных разговорах], что люди, приверженные УПЦ, лет двадцать посопротивляются, потом постепенно «вымрут», а перед другими не будет стоять и выбора, куда ходить.
Однако здесь есть целый ряд существенных проблем. Первая — в том, что священники, прихожане и приходы и ранее могли по своей воле переходить в ПЦУ. Но не обходилось без конфликтов. Сейчас же речь идет о переходе под давлением, а не добровольном — «нравится, не нравится, терпи, моя красавица».
Еще одна проблема в том, что священников, активных прихожан и приходов УПЦ больше, они имеют более сильную идентичность, солидарность, инфраструктуру, сообщество и просто не могут «раствориться» в ПЦУ и стать ее частью. Более того, непонятно, что делать с переходом епископов, самых высших церковных лидеров, с властными полномочиями, которых в УПЦ тоже больше. Это ставит ПЦУ перед большим вызовом — она не может не измениться кардинально, аккумулируя в себе УПЦ. Невозможно будет сохранить существующую структуру, систему власти и лидерства.
— Сможет ли УПЦ хотя бы каким-то образом защититься в потенциальных судах, где будут разбираться ее связи с РПЦ? Учитывая, что один из ее священников, митрополит Ионафан, уехал в Россию, где патриарх Кирилл наградил его церковным орденом.
— Я думаю, что один из основных критериев — это устав РПЦ, на который УПЦ сейчас никак не может повлиять. При этом сама Русская церковь, подкованная в пропаганде, будет подливать масла в огонь и подогревать конфликт между УПЦ и украинскими властями.
На самом деле, если бы Москва действительно хотела спасти УПЦ и была озабочена ее судьбой, она просто дала бы ей автокефалию и отпустила. А тут получается ситуация, в которой «я люблю тебя, но только как часть себя». Это месть за то, что УПЦ заняла в начале войны патриотическую позицию. Это не укладывается в концепцию РПЦ про Святую Русь, единство и защиту Украины от Запада.
Как УПЦ будет с этим справляться, сказать сложно. Возможно, найдутся юристы, которые будут готовить обращение в Европейский суд по правам человека: у УПЦ или ее структур были бы неплохие шансы выиграть это дело. Тогда Украина была бы вынуждена выплатить компенсации жертвам закона, но этот процесс занимает годы.
— Есть ли в православии какие-то вышестоящие церковные институты, в которые УПЦ могла бы обратиться за защитой и помощью в урегулировании отношений с Украиной?
— Теоретически таким церковным институтом мог бы стать Вселенский патриарх, которого украинские власти как раз и пытаются привлечь для урегулирования ситуации УПЦ.
Однако из-за конфликта вокруг томоса ПЦУ в среде УПЦ Вселенский патриархат рассматривается скорее как враждебная институция, к которой нет доверия и у которой нет достаточного авторитета. В данный момент УПЦ находится вне канонического общения со Вселенским патриархатом — имя патриарха Варфоломея не произносится в ряду других имен предстоятелей поместных православных церквей, хотя и должно быть там первым.
Для начала нужно было бы наладить отношения между УПЦ и Вселенским патриархатом, и такие попытки предпринимались. Однако лидерами ПЦУ отношения между Вселенским патриархатом и УПЦ воспринимаются как потенциальное вмешательство в дела независимой украинской церкви, которую сам же Вселенский патриарх и признал таковой, даровав ей томос.
Можно было бы теоретически порассуждать о Всеправославном соборе, но отношения между православными в мире сейчас такие плохие, как не были никогда, а Всеправославный собор, даже когда эти отношения были благоприятными, смог состояться только со скрипом и в урезанном формате.
Медиация может быть и успешной — но для этого все стороны должны быть готовы к компромиссу, признанию своих ошибок, изменению своих стратегий поведения. Участники процесса рассматривают этот конфликт как конфликт с нулевой суммой: с их точки зрения, если кто-то получит какие-то блага, это произойдет исключительно за счет того, что эти блага потеряет другая сторона. Но на самом деле от разрешения конфликта все стороны выиграют. Пожертвовав относительно малым, каждая из сторон сможет получить гораздо больше в долгосрочной перспективе.
— Что грозит священникам УПЦ, которые стали фигурантами уголовных дел, и что теперь произойдет с оставшимися священнослужителями, которые остаются на территории Украины?
— Мы видим, что уголовные дела развиваются по-разному. Например, кого-то отпускали под залог, дело другого священника не получило продолжения. Судебная система все равно работает независимо от воли властей, некоторые ее решения не укладываются в картину гонений. Осужденные священники все еще могут обращаться в ЕСПЧ.
Священнослужителей УПЦ не будут добавлять в обменный фонд или высылать из страны. Многие из них — патриоты, которые очень много делают для победы Украины. Например, собирают помощь для ВСУ.
Очень тяжело дать прогноз, как это будет развиваться, но ожидать полной прозрачности закона тоже нельзя. Стоит учитывать влияние закона на взаимоотношения с западными партнерами и целый ряд других факторов. Многое будет зависеть от того, сколько будет продолжаться война, каким образом и на каких условиях она закончится.
Беседовал Тимур Хайрутдинов