Россия не смогла наладить свое производство чипов и продолжает покупать их в обход санкций — для ведения войны в Украине. Как ей это удается? И почему США и ЕС не могут помешать?
Вопреки всем санкциям, за неполный 2023 год российский импорт чипов западного производства превысил миллиард долларов. Чипы необходимы российскому ВПК для бесперебойных поставок вооружений на фронт, но не только — их используют и при производстве автомобилей, смартфонов и бытовой техники. «Медуза» поговорила о роли чипов в российско-украинской войне и как российская экономика работает в военное время с Крисом Миллером, историком советской и российской экономики и автором книги «Война чипов: мировая битва за критически важные технологии».
Что за чипы? И зачем они нужны?
Микрочипы, или чипы — распространенная калька с английского для термина «интегральная микросхема». Микросхемами называют электронные устройства, созданные на единой полупроводниковой подложке с помощью техники фотолитографии — тогда как в более ранней технологии разнообразные компоненты (резисторы, транзисторы, вакуумные лампы и т. д.) соединялись между собой механически на специальных макетных платах или даже вовсе без них.
С момента изобретения полупроводниковых транзисторов и техники фотолитографии, которая позволяет создавать электронные компоненты прямо на кристалле кремния, освещая его через специальные маски (аналогичные трафаретам), все больше электронных устройств создается именно таким образом. Микросхемы позволяют радикально уменьшить размер электронных устройств и, как следствие, снизить их стоимость и увеличить сложность. При этом принципиальная схема производства всех микросхем одинакова вне зависимости от их назначения — это позволяет создавать самые разные электронные устройства на одной и той же производственной линии.
Главный тренд микроэлектроники на протяжении всего ее существования — стремление к миниатюризации. Поэтому при прочих равных производства, которые работают по более «тонкой» технологии, позволяют создавать более сложные микросхемы и более «мощные» вычислительные устройства. В связи с этим ключевым источником технологического преимущества для самих производителей микросхем становится степень совершенства используемого ими оборудования для фотолитографии.
В настоящее время мировой лидер в этой области, способный производить технику для создания самых современных микросхем, — нидерладская компания ASML. Экспорт наиболее совершенного фотолитографического оборудования в Европе подлежит лицензированию и контролируется правительством.
— В своей последней книге вы утверждаете, что именно чипы во многом сформировали мир, в котором мы живем сегодня: они определили структуру мировой экономики и баланс военной силы. Какова роль микрочипов в войне России и Украины?
— Нам известно несколько вещей. Во-первых, до войны в России производили довольно небольшой объем чипов. Сейчас из-за военного производства спрос значительно возрос, но я не видел никаких доказательств того, что производство [в России] значительно увеличилось. Российские компании не публикуют данные об этом.
Из таможенных данных, которые я просмотрел, видно, что Россия по-прежнему импортирует значительное количество материалов, необходимых для производства чипов. То есть некоторое внутреннее производство продолжается. Объем импорта таких товаров, который мне удалось найти в таможенных данных, довольно ограничен, а России нужны регулярные поставки запчастей. Поэтому я нисколько не удивлюсь, если Россия столкнулась с проблемами поддержания работоспособности своего оборудования.
Мы знаем, что [помимо оборудования для производства] Россия по-прежнему импортирует очень много чипов. В основном это чипы западного, японского или южнокорейского производства. Крупнейшим источником импорта стал Китай: через него транзитом перевозят большинство закупаемых Россией чипов, которые на самом деле производятся в странах G7, Корее и на Тайване. Есть небольшая торговля с Турцией, немногое идет через Центральную Азию, есть и контрабанда непосредственно из Европы — тоже небольшая.
— Россия уже столкнулась с дефицитом чипов? Или данных, которые могли бы ответить на этот вопрос, пока нет?
— Мы действительно не можем сказать. Это честный ответ. Я думаю, такой большой сдвиг в структуре внешней торговли, как переориентация на Китай, спровоцировал задержки в поставках и, вероятно, были периоды, когда у России не было всего необходимого. Речь идет о десятках различных чипов, производимых десятком разных компаний.
Цепочка поставок очень сложная, поэтому задержки могут быть серьезными и дорогостоящими. Я предполагаю, что они происходят и сейчас — просто учитывая огромные изменения в логистике. Но представить конкретные сроки и числа невозможно.
— Насколько вообще хороши чипы российского производства?
— На этот вопрос сложно дать ответ, потому что существует множество типов чипов. Однако если огрубить, российские возможности по производству чипов отстают от передовых более чем на 15 лет.
— Насколько сложно производить чипы и почему в России никогда не было собственной индустрии?
— Это чрезвычайно сложное производство. Вам нужно поставлять оборудование и материалы из США, Европы и Японии — и каждая страна имеет свою специализацию в отдельных звеньях цепочки поставок. Чтобы производство чипов было эффективным, нужно выпускать большие объемы.
Производителей микросхем для каждого типа чипов немного, объемы их выпуска в России невелики. Например, крупнейшая [в России] компания «Микрон» выпускает менее 1% от количества чипов, производимого крупнейшей компанией на Тайване.
— Какими могут быть экономические последствия, если конфликт Китая с Тайванем перейдет в вооруженное столкновение или если Китай начнет блокаду острова?
— Значительная доля чипов, используемых практически во всех видах мирового производства, изготавливается на Тайване. Это было бы чрезвычайно разрушительно для всего производства.
— Может ли Россия увеличить производство чипов в стране сегодня — и какими способами?
— Российское правительство и компании-производители заявили, что попытаются увеличить производство чипов. Военная промышленность — одна из наиболее значимых отраслей обрабатывающей промышленности в России [и ей сейчас нужны чипы], но есть и другие отрасли, которые их используют, например, производство автомобилей.
Судя по данным об импорте, Россия продолжает полагаться на чипы, импортируемые из-за рубежа, и сталкивается со значительными трудностями, поскольку передовые механизмы, необходимые для изготовления чипов, производятся американскими, японскими и европейскими компаниями. Мой анализ российских данных показывает, что с начала войны страна импортировала по меньшей мере пять инструментов для производства чипов — это относительно небольшое количество. Россия также вынуждена импортировать запчасти оборудования для производства чипов с Запада, что ей удается, хотя Вашингтон пытается ужесточить санкции, чтобы этого не допускать.
— Китай как-то использует зависимость России от поставок чипов?
— Я не видел свидетельств того, чтобы Китай воспользовался зависимостью России.
— Полноценная работа санкций против России невозможна без сотрудничества с Китаем. Разве это, по крайней мере в глазах Соединенных Штатов, не настолько важно, чтобы найти компромисс с Си Цзиньпином?
— Я считаю, что США и Европа уделяют этому вопросу недостаточно внимания и отдают приоритет другим. Мне кажется, что это ошибка. В двусторонних отношениях США и Китая, Европы и Китая много проблем, и торговля с Россией — лишь одна из них. Но они [страны Запада] не хотят создавать новые точки напряжения в отношениях с Китаем ради прекращения поставок в Россию.
Лидеры США и Европы заявляли, что китайские поставки военной техники в Россию для них — «красная линия». Но Китай к этой «красной линии» подошел уже очень близко — без какой-либо заметной реакции со стороны США или европейских стран. Мы, безусловно, видим, что множество китайских беспилотников используются российскими вооруженными силами, а импортируемые из Китая комплектующие, включая чипы, Россия использует в военном производстве.
— В эссе для The New York Times, опубликованном 25 февраля 2022 года, вы написали, что когда дело касается использования военной силы, в мире нет главы государства с лучшим послужным списком, чем Владимир Путин. Вы верите, что Путин может выиграть войну в Украине?
— Наша оценка способности Путина искусно использовать военную мощь [для достижения своих целей] сильно изменилась за последние два года. В отличие от войны в Грузии в 2008 году и в Украине в 2014-м, в этой войне Россия оказалась в гораздо более сложном положении, чем я ожидал. Совершенно очевидно, что российское руководство рассчитывало, что война закончится за несколько недель. Но она длится уже почти два года.
В Кремле определенно есть люди, которые верят, что войну все еще можно выиграть. На пресс-конференции в конце 2023 года Путин вновь заговорил об условиях «денацификации» и «демилитаризации» Украины, которые он заявлял целями этой войны в начале.
Я думаю, что в Москве все еще существует неопределенность относительно того, как именно должна выглядеть победа. Но полагаю, что многие [в Кремле] продолжают надеяться, что Украину можно подчинить России в ключевых вопросах — например, кто будет руководить Украиной и каким будет ее международный статус. И это будет выглядеть [для Кремля] чем-то вроде победы. Но гораздо более дорогостоящей, чем надеялся Путин.
Россия неоднократно недооценивала Украину — не только в последние два года, но и в последнее десятилетие. И думаю, что Россия все еще недооценивает Украину. Слагаемые для победы РФ прямо сейчас выглядят примерно так: сокращение финансовой и военной поддержки со стороны США; победа Трампа на выборах; снижение поддержки со стороны стран Европы. Россия думает, что если все это произойдет, Украина просто не сможет продолжать борьбу. Но я думаю, что такой подход не учитывает роль самой Украины в желании сражаться — она, а не поддержка Запада, была ключевой. Поддержка была важна, однако в первые месяцы после вторжения ее было немного, а Украина воевала довольно эффективно.
Хотя россияне все еще недооценивают Украину, теперь я беспокоюсь, что если западная помощь [значительно] сократится, Украина окажется в очень сложном положении.
— Что вы думаете о возможности использования 280 миллиардов долларов из заблокированных российских резервов? В истории никогда прежде не было прецедента конфискации суверенных резервов. Если мировые лидеры все же договорятся о конфискации и передаче Украине этих средств, как это повлияет на доверие к хранению национальных резервов в долларах и евро?
— Некоторые европейские политики считают, что разница между замораживанием и конфискацией [резервов] существенна. Я не уверен, что разница вообще есть. Если ваши активы заморожены, вы не можете ими пользоваться. Насколько это отличается от полной конфискации? Россия не получит [замороженные активы] обратно в течение многих лет — если вообще получит.
Страны, которые понимают, что в будущем у них может возникнуть конфликт с Европой и странами G7, уже скорректировали географию хранения своих резервов. Китай не может перевести свои резервы из доллара в какую-либо другую валюту, потому что нет валюты, в которую можно было бы вложить несколько триллионов долларов. У Китая ограниченный выбор.
Иран и некоторые страны Персидского залива будут пытаться диверсифицировать свои национальные резервы, но их экономики слишком привязаны к доллару, поэтому сделать это очень сложно.
— С вашей точки зрения, почему Россия смогла выдержать санкционное давление со стороны стран Запада? В чем санкции сработали, а в чем нет?
— Я думаю, мы все, и я в том числе, переоценили эффект санкций.
Во-первых, мы переоценили степень, в которой санкции разрушат производственные цепочки поставок. Мы увидели это в секторе производства автомобилей, но за его пределами влияние на промышленное производство и торговые операции было гораздо меньшим, чем я ожидал.
Что касается совокупного экономического производства, ВВП, то я, безусловно, недооценил и его, потому что ошибочно ожидал, что война будет короткой. Недооценил огромный всплеск расходов на оборону и то, что он приведет к увеличению производства в то время, когда развитие секторов экономики, не связанных с войной, замедлится. Поскольку я не ожидал такого роста военных расходов, я также не предвидел, что рынок труда ждет такое напряжение. Оно, в свою очередь, оказало влияние на потребительские расходы.
Я думаю, что все это изменило многие прогнозы относительно воздействия санкций. Увеличение военных расходов, которое в краткосрочной перспективе оказало положительное экономическое влияние с точки зрения занятости, динамики зарплат и ВВП, затормозило это воздействие.
Во-вторых, многие (хотя я бы не относил себя к этим экспертам) ожидали, что введение санкций спровоцирует немедленный финансовый кризис. В конце февраля и марте, когда рубль резко ослаб и были введены меры контроля за движением капитала, был шанс, что это может произойти. Но этого не случилось. После все финансовые санкции просто стали менее значимыми: ЦБ и Минфин умело справились с последствиями.
И в-третьих, представление, что в отношении России можно ввести санкции на нефтяной экспорт (по аналогии с Ираном) без последствий для мировых цен на энергоносители, было ошибочным. Россия как производитель экспортирует, как вы знаете, в четыре раза больше, чем Иран. Невозможно убрать с рынка такое количество нефти, не оказав серьезного влияния на цены, чего Запад оказался не готов стерпеть. Если вы ожидали, что нефтяные санкции «в иранском стиле» окажутся политически жизнеспособными на Западе, то это было неправильное ожидание. Вместо этого мы увидели, что цены на энергоносители политически были чрезвычайно важны для США, Японии и Европы. И это действительно ограничило готовность западных лидеров вводить жесткие нефтяные санкции.
— Вы думаете, что западные политические лидеры напуганы влиянием санкций против России на цены на нефть?
— Безусловно.
— Вы упомянули, что грамотные действия ЦБ и Минфина не допустили финансового кризиса в России. Издание Politico в 2023 году назвало Эльвиру Набиуллину «разрушительницей Европы». Как вы считаете, российские чиновники финансово-экономического блока виноваты в том, что война продолжается, потому что сделали российскую финансовую систему такой устойчивой?
— Думаю, что да. Если бы у России не было такой команды технократов, управляющих финансовой системой, и если бы они не потратили предыдущие годы на реформирование банковской системы, наращивание резервов и поддержание низкого бюджетного дефицита, сегодня Россия оказалась бы в гораздо худшем положении. Один из ключевых факторов в российской внутренней политике [благодаря которому война продолжается] — то, что россияне все еще по-настоящему не ощутили экономических последствий войны.
Война идет уже почти два года, а зарплаты россиян растут, безработица держится на рекордно низких уровнях. Но реальные последствия еще впереди. Работа технократов заключалась в том, чтобы дать военным время для войны — и они это время им дали.
— В чем, с вашей точки зрения, заключаются уязвимости путинского режима? Какие слабости, внутренние противоречия вы видите?
— За две недели до мятежа Пригожина я бы не стал предсказывать, что кто-то пойдет маршем на Москву. Поэтому я думаю, что нам всем нужно быть скромнее в наших прогнозах. Российская политическая система всегда выглядит стабильнее, чем она есть на самом деле. Нестабильность может проявляться неожиданными способами, и мы не всегда можем увидеть ее заранее.
Большая часть политической напряженности накапливается незаметно, потому что российская политическая система пытается скрыть ее источники. Я думаю, что среди элит существует изрядное количество недовольства тем, как идет война: они не понимают, какое будущее их теперь ждет. Обычные россияне, как мы уже говорили, пока не ощутили экономических последствий войны: безработица низкая, зарплаты растут. Но я думаю, что элиты понимают: российский ВВП растет за счет военных расходов, а это не обеспечивает процветание экономики в долгосрочной перспективе.
Со временем проблемы накапливаются. Я думаю, что элиты в основном признают этот факт и хотят понять, где они будут через 5–10 лет. Сейчас единственный ответ [который им транслирует режим]: что ж, вам снова должен нравиться Путин и вас ждет еще шесть лет в таком же духе. Я думаю, подобный застой — политическая проблема, но она вряд ли всплывет на поверхность в 2024 году.
— Российская экономика пережила потерянное десятилетие после аннексии Крыма. Сейчас в ней наблюдается перегрев из-за того, как быстро военная машина набирает обороты. Как вы думаете, ждет ли российскую экономику рецессия? На что будет похоже схождение с пика?
— ЦБ заявил о намерении охладить экономику и для этого повысил ключевую ставку. Всякий раз в подобной ситуации у вас есть выбор: вы хотите охладить экономику или хотите смириться с высокой инфляцией? У обоих сценариев есть экономические и политические минусы, и у меня нет уверенности в том, какой из них покажется [Кремлю] более привлекательным.
Понимаете, до сих пор эта война была такой войной, в ходе которой все большему числу людей повышали зарплаты. Изменение такого расклада — а этого хотел бы добиться ЦБ [чтобы укротить инфляцию], — я думаю, сопряжено с реальными политическими рисками. И поэтому я не удивлюсь, если Кремль решит держать инфляцию повыше, чем она должна быть, чтобы сохранить высокий уровень перегрева экономики и не допустить увеличения безработицы или снижения зарплат. Это не может продолжаться вечно, но в 2024 году экономика может оставаться подогретой. Я определенно думаю, что в ближайшие три месяца перед выборами россиян будут стараться сделать как можно более счастливыми.
Беседовала Юлия Старостина