Весь год российская экономика росла благодаря войне. Так будет и в 2024-м? Спецкор «Медузы» Маргарита Лютова объясняет, что общего у ВВП страны и хлебокомбината, выпускающего дроны
В середине декабря Управление по контролю за иностранными активами Министерства финансов США (OFAC) в очередной раз расширило санкционный список. На этот раз в него попали больше 200 российских компаний и физических лиц. Вместе с известными российскими бизнесменами и крупными оборонными заводами в перечне неожиданно оказался Тамбовский хлебокомбинат.
Как и многие российские компании, хлебокомбинат поставляет продовольствие для военных. Но внимание OFAC он мог привлечь совсем по другой причине. В этом году на комбинате запустилось производство боевых дронов.
С марта 2023-го пять слесарей, которые обычно обслуживают заводское оборудование, вдобавок к своей основной работе собирают беспилотники прямо в небольшой комнате в здании завода, рассказывал съемочной группе «России 1» заместитель генерального директора Тамбовского хлебокомбината Александр Рудик. По его словам, к осени 2023-го слесари собирали по 230–250 дронов в месяц. Стоимость такого беспилотника — около 50 тысяч рублей, так что ежемесячная выручка от производства дронов должна составлять примерно 12 миллионов — это около четверти от средних продаж заводского хлеба и другой выпечки.
Сейчас, по словам Рудика, беспилотники выкупают «волонтеры» — они и отправляют технику российским военным. Приносит ли прибыль производство дронов и на какие средства было запущено производство — неизвестно, затраты на комплектующие завод не раскрывает (часть деталей печатают на 3D-принтере, часть закупают в Юго-Восточной Азии). Руководство завода обещает, что, если хлебокомбинат заключит оборонный контракт с государством, денег на производство станет больше, а власти помогут льготами, выпуск дронов можно было бы нарастить как минимум вдвое — или даже «завалить ими фронт».
Российская экономика к концу 2023 года очень напоминает Тамбовский хлебокомбинат. Военный сектор — небольшой по сравнению с гражданским — отвлекает на себя деньги, работников и внимание властей. В результате военные заводы и их поставщики наращивают выпуск невиданными для российской промышленности темпами. На фоне стагнации или слабого роста в большинстве мирных отраслей военно-промышленный комплекс (ВПК) в статистике превращается в главный локомотив всей экономики. Но финансирование ВПК и его расходы непрозрачны, выпуск зависит от импорта, а для того чтобы нарастить производство (или просто сохранить его в прежних объемах), необходимо все больше бюджетных денег.
Расходы на войну обеспечили рост ВВП по итогам 2023 года. Но это не значит, что вся российская экономика обслуживает войну
За 2023 год российская экономика, скорее всего, выросла больше чем на 3%. Первые данные за весь 2023 год появятся в январе, но уже по итогам трех кварталов понятно, что годовой рост российского ВВП превысит даже официальные прогнозы российских властей. Вплоть до сентября в Минэкономразвития ожидали, что ВВП увеличится всего на 1,2%, затем прогноз повысили до 2,8%, а с начала декабря ждут роста уже на 3,5%. Формально рост на три с лишним процента означает, что российская экономика не только компенсирует спад 2022 года (тогда ВВП сократился на 2,1%), но и сможет немного вырасти относительно довоенных размеров.
Значительная часть этого роста связана с тем, как резко вырос выпуск во многих отраслях ВПК. По оценкам финского исследовательского центра BOFIT, военные отрасли обеспечили 40% прироста российского ВВП за первое полугодие 2023 года. Многие российские экономисты оценивают вклад ВПК в годовой рост ВВП примерно в треть. Это значит, что, если бы не военное производство, российская экономика по итогам этого года в лучшем случае смогла бы отыграть спад 2022-го.
Нарастить выпуск в ВПК удалось благодаря тому, что военные расходы бюджета резко увеличились. Например, только траты по бюджетной статье «Национальная оборона» превысили изначальный план как минимум на 30% и составили 6,4 триллиона рублей. В общей сложности на военные статьи пришлась примерно треть всех бюджетных трат, или больше девяти триллионов рублей.
В 2024 году военные расходы должны снова вырасти — причем очень резко: в законе о бюджете заложено 10,8 триллиона рублей по статье «Национальная оборона» и еще 3,4 триллиона на «Национальную безопасность и правоохранительную деятельность». Итого около 40% всех расходов федерального бюджета.
Но такой бюджет еще не означает, что военной стала вся российская экономика. В 2023-м на военно-промышленный комплекс пришлось примерно 6% ВВП, а в 2024-м будет около 8% ВВП.
Точно оценить вклад ВПК в российский ВВП (а не только в его прирост за прошедший год) трудно из-за недостатка данных: например, сложно отделить выпуск именно военной продукции в общем объеме промышленного производства. Часто о масштабе ВПК судят по военным расходам бюджета.
Вероятно, эта оценка не точна. С одной стороны, военные расходы бюджета в общей сложности могут быть еще выше — если добавить засекреченные траты, цель которых не раскрывается. С другой — ВПК получает далеко не все средства, которые бюджет направляет на военные статьи. Значительная часть таких трат — это зарплаты военных и содержание различных объектов Минобороны. На гособоронзаказ, через который военная промышленность и получает бюджетные деньги, по разным оценкам приходится от 50 до 70% расходов бюджета по статье «Национальная оборона».
Вклад ВПК в ВВП — это еще и экспорт вооружений, но сейчас он совсем невелик: с начала войны он резко снизился. По оценкам Павла Лузина, специалиста по военной промышленности, приглашенного научного сотрудника Школы Флетчера при Университете Тафтса в США, в 2022 году экспорт составил восемь миллиардов долларов против 14,6 миллиарда в 2021-м, то есть примерно 0,4% российского ВВП.
Согласно расчетам Минэкономразвития, всего на отрасли обрабатывающей промышленности (то есть и на ВПК, и на «гражданские» сектора вместе) в 2023 году пришлось 13,2% российского ВВП, а в 2024 году министерство прогнозирует небольшой рост — до 13,4%. Сопоставимый вклад — у добычи полезных ископаемых и торговли: примерно по 12%. Это три крупнейшие отрасли российской экономики.
Шесть процентов — это не очень большая часть ВВП, объяснял на недавней конференции «Страна и мир» профессор экономики и провост парижского университета Sciences Po Сергей Гуриев. Он уверен, что за рост в военном секторе экономики приходится расплачиваться гражданскому.
Предприятия ВПК получают деньги напрямую из бюджета — им не приходится привлекать кредиты по рыночным процентным ставкам, которые действуют во всей остальной экономике. Из-за повышенных расходов на ВПК, которые в том числе превращаются в более высокие зарплаты, а также из-за выплат военным и их семьям денег в экономике становится больше, чем производится продукции в гражданском секторе.
Из-за этого увеличивается инфляция — в 2023 году она, согласно прогнозам, может составить примерно 7,5%. При этом в опросах люди оценивают текущую инфляцию выше — в 17% в декабре. По данным российского исследовательского холдинга «Ромир», наиболее покупаемые потребительские товары (а многие люди судят об инфляции именно по ним) за 11 месяцев этого года цены подорожали на 17,8%, а в сравнении с ноябрем 2022 года — на 24,2%.
То есть Росстат занижает инфляцию?
Нет, на самом деле это разные показатели. Корзина, по которой «Ромир» оценивает рост цен на потребительские товары, сильно отличается от той, что использует Росстат. У «Ромира» в ней около 200 наименований, причем учитываются только цены на товары повседневного спроса. В корзине Росстата — 566 видов товаров и услуг: от продуктов и лекарств до автомобилей и туристических поездок.
Еще одно отличие — в географии. «Ромир» отслеживает цены в 220 городах с населением больше 10 тысяч человек, а Росстат — по всей России. Наблюдаемая людьми инфляция всегда выше официальной — отчасти потому, что люди ориентируются на товары повседневного спроса, которые дорожают быстрее, и не учитывают, что некоторые товары и услуги долгое время не меняются в цене. Существенное расхождение между официальной и наблюдаемой инфляцией характерно не только для России. Например, в Евросоюзе инфляция в сентябре, по оценкам Евростата, составила 4,3%, а наблюдаемая — 8%.
Чтобы бороться с инфляцией, российский ЦБ повышает ключевую ставку. В итоге гражданский сектор российской экономики страдает от инфляции и высоких процентных ставок, которые растут вслед за ключевой.
«Означает ли это, что гражданский сектор исчезнет? Нет, конечно, — отмечал Гуриев в своем выступлении. — Он будет работать хуже и дороже, уровень жизни упадет, но военные шесть процентов [ВВП] не съедят оставшиеся 94 процента».
Уже в 2024-м военные расходы вряд ли так же сильно помогут экономике. Поддерживать ее будет все сложнее, в том числе из-за состояния российского ВПК
Несмотря на то что в бюджет на 2024 год заложено резкое увеличение расходов (и в целом, и по военным статьям), даже официальные прогнозы роста ВВП на следующий год куда скромнее, чем результаты нынешнего: от 0,5–1,5% у ЦБ до 2,3% у Минэкономразвития. При этом потенциальные темпы роста российской экономики сейчас оцениваются в 1,5%.
В 2024 году российская экономика вряд ли сможет расти быстрее своего потенциала, отмечают аналитики Райффайзенбанка: российские производственные мощности и так загружены, работников не хватает, высокие процентные ставки ограничивают кредитование, условий для частных инвестиций нет. При этом «в отдельных отраслях» рост может быть быстрее за счет бюджетной поддержки, считают эксперты. Под ними, вероятнее всего, имеются в виду все тот же ВПК и смежные производства (например, металлургия и другие отрасли, которые производят материалы и комплектующие).
Но и военная промышленность сталкивается со многими проблемами, которые тормозят «гражданскую» часть экономики. Прежде всего, это дефицит кадров. Несмотря на то что с начала войны военные предприятия перетягивают работников из гражданского сектора, предлагая более высокие зарплаты и «брони» от мобилизации, им все равно не хватает людей. В августе этого года «Ростех» жаловался на нехватку 20 тысяч квалифицированных работников, а на «Уралвагонзаводе» не могли найти даже сотрудников с невысокой квалификацией. В «Объединенной авиастроительной корпорации» (ОАК) дефицит кадров называли «главным вызовом для компании». Всего российскому ВПК не хватает 400 тысяч сотрудников, говорил летом 2022 года профильный вице-премьер Юрий Борисов. Согласно данным Минпромторга, сейчас в ВПК работает около двух миллионов человек.
Еще одно ограничение роста для российского ВПК — его зависимость от импортных комплектующих и оборудования. Точно оценить ее трудно из-за недостатка данных, но по множеству примеров видно, что крупнейшие военные производства нуждаются в зарубежных поставках. Например, ОАК до 2026 года требуется заменить 300 станков, выбывающих из строя от износа. В то же время российский холдинг «Механика» в предыдущие пять лет смог поставить ОАК только 50 таких станков. При этом и сама «Механика» использует импортные комплектующие, рассказывал на конференции «Страна и мир» эксперт по ВПК Павел Лузин.
Иностранные детали также обнаружились в российских крылатых ракетах, запускаемых с ракетного комплекса «Искандер-К», крылатых ракетах «Калибр» и Х-101, а также в военных рациях и комплексах радиоэлектронной борьбы (РЭБ), найденных на месте боев в Украине. Об этом в апреле 2022 года рассказали эксперты Королевского объединенного института оборонных исследований Великобритании (RUSI), которые анализировали снаряды.
Еще три года назад зависимость российского ВПК от импорта признавал даже секретарь Совета безопасности Николай Патрушев. Он заявлял, что все меры, которые должны устранить эту зависимость, уже «определены» (что именно имел в виду Патрушев, неизвестно). Как бы то ни было, в апреле 2021 года сотрудники Генеральной прокуратуры проверили, как исполняется программа импортозамещения в ВПК. В отчете о проверке, с которым ознакомились журналисты агентства Bloomberg, обнаружилось огромное отставание практически по всем показателям, заложенным в программе.
Многие импортные комплектующие для ВПК по-прежнему попадают в Россию даже несмотря на санкции. Но военный импорт затрудняют не только они: из-за ослабления рубля зарубежные комплектующие дорожают — так же, как и все остальные иностранные товары. Использование серых схем ввоза тоже приводит к дополнительным расходам. А российский ВПК и так давно работает в условиях растущих издержек и низкой эффективности, отмечает Павел Лузин. Это еще одно важнейшее ограничение его будущего роста.
Чем больше денег государство направляет на гособоронзаказ, тем сильнее растут издержки и стоимость конечной продукции, в том числе из-за инфляции, объясняет «Медузе» Лузин. В итоге практически все увеличение финансирования просто обесценивается. Дело в том, что во многих секторах ВПК производство в рублевом выражении растет намного быстрее, чем в физических объемах. К тому же ценообразование в российском ВПК крайне непрозрачно, это беспокоило даже Минобороны. Цена контракта в этой отрасли — всегда бюрократический компромисс, результат нерыночных согласований и сделок, причем иногда задним числом, говорит Лузин.
«Конечно, при определении цен предприятия ВПК пытаются заложить прибыль, обычно 1,5–4%. Но на практике российский ВПК много лет генерирует убытки», — подчеркивает Лузин. Так, в 2020 году профильный вице-премьер Юрий Борисов рассказывал, что банки «в результате серьезного диалога» списали «безнадежные долги» ВПК на 350 миллиардов рублей, а кредиты еще на 260 миллиардов реструктурировали (все это при поддержке из бюджета). Годом ранее Борисов предлагал списать сразу 600–700 миллиардов рублей из общей задолженности ВПК перед банками в два триллиона.
Получить крупную прибыль не удалось даже с началом войны. По итогам 2022 года «Объединенная судостроительная корпорация» и «Роскосмос» показали чистый убыток, а чистая прибыль «Ростеха» снизилась в четыре раза. Во многом это было связано с сокращением экспорта, который приносил валютную выручку. Компенсировать потери от экспорта не удалось даже притом, что гособоронзаказ только в 2022 году вырос на 40% и достиг 2,5 триллиона рублей.
Как понять, растет ли ВПК на самом деле?
Чтобы точнее оценить реальный рост выпуска в ВПК, лучше смотреть не только на статистику выпуска военной или связанной с ВПК в продукции в рублевом выражении, но и на количество произведенных товаров. Тогда картина получается не такая радужная, отмечает Павел Лузин. Например, выпуск целлюлозы, аммиака и алюминиевой пудры (все они нужны для производства взрывчатки) в физическом объеме по итогам трех кварталов 2023 года сократился в годовом выражении. Причем дело не в том, что в 2022 году их выпуск резко увеличился: год назад у некоторых из этих товаров также был спад, у других — едва заметный прирост.
Не менее важно сравнивать текущие показатели со статистикой нескольких предыдущих лет, а не одного года. Например, выпуск полупроводниковых устройств и их частей (они тоже необходимы для вооружений) по итогам трех кварталов этого года вырос на 8% в физическом объеме по сравнению с тем же периодом 2022 года. Но по итогам тех же трех кварталов 2018 года выпуск был на 16,5% выше нынешнего. Это один из примеров того, как на российский ВПК повлияли американские санкции 2018 года, говорит Лузин.
Еще одно свидетельство того, что российский ВПК испытывает проблемы, — частые срывы поставок военным. Журналисты «Новой газеты Европа» насчитали 400 таких случаев с начала войны.
«Мы не можем исключать того, что по отдельным категориям возможно нарастить выпуск продукции. Но в целом не ясно, откуда бы в ВПК взяться [реальному] росту», — считает Лузин. С начала войны многие опасаются, что власти начнут полноценную экономическую мобилизацию: например, начнут принудительно перераспределять работников на предприятия ВПК или перепрофилируют гражданскую промышленность. Но Лузин полагает, что такая командно-административная модель нежизнеспособна.
В бюджете так много денег на ВПК благодаря большим нефтяным доходам. И они вряд ли упадут в ближайшие годы (но риски все же есть)
Вместе с расходами бюджета Минфин в следующем году рассчитывает нарастить и его доходы — почти на девять триллионов рублей (или 34% по сравнению с 2023-м). В бюджет заложены курс доллара около 90 рублей и цена нефти свыше 70 долларов за баррель. Это выше санкционного «потолка» цен в 60 долларов за баррель, но пока России удается его обходить.
По данным Киевской школы экономики (КШЭ), которая отслеживает российские нефтяные доходы, в ноябре контракты на поставку различных сортов российской нефти заключались по 77–84 доллара за баррель. Аналитики КШЭ подсчитали, что если иностранные регуляторы не ужесточат контроль за соблюдением снакционного режима и не станут активнее применять вторичные санкции, а ценовой потолок не снизится до 50 долларов за баррель, то в 2024-м доходы России от экспорта нефти могут даже вырасти по сравнению с результатами этого года. Если же санкции будут исполняться в полной мере, а ценовой потолок снизится, доходы России от поставок нефти за рубеж могут упасть вдвое, полагают в КШЭ.
Но санкции не единственный и не самый большой риск. Главным по-прежнему остается уровень цен на нефть на мировом рынке. Если не случится никаких чрезвычайных событий, в следующем году цена на нефть вряд ли резко снизится. Goldman Sachs недавно немного понизил прогноз по цене Brent на 2024 год, но все равно ожидает, что она будет торговаться между 70 и 90 долларами за баррель. Хотя мировая экономика, скорее всего, немного замедлится, спрос на нефть все равно поддержит улучшение экономической ситуации в США и рост в Китае (он стал крупнейшим импортером российской нефти). Темпы роста китайской экономики при этом немного снизятся, но все равно останутся высокими — 4,6% после роста на 5,4% по итогам 2023-го, согласно прогнозам МВФ.
По мнению профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, экономиста Олега Ицхоки, если цена на нефть останется в диапазоне между 60 и 90 долларами, российской экономике хватит запаса гибкости, то есть она сможет подстраиваться под новые условия. Так, когда нефть дешевеет, власти могут дать курсу рубля упасть. Тогда россияне пострадают от роста инфляции, снизится спрос на потребительский импорт, упадет уровень жизни, но исполнение бюджета по-прежнему будет гарантировано.
Проблемой для бюджета и всей российской экономики будет нефть дешевле 60 долларов за баррель, считает Ицхоки. Однако, по его мнению, в 2024 году такая перспектива «не просматривается».
Если государство свернет военные расходы, в экономике начнется спад — но вряд ли случится коллапс
Если доходы бюджета не будут резко снижаться, то гособоронзаказ можно продолжать финансировать так же щедро даже в отсутствие боевых действий — чтобы восполнить арсенал, рассуждает экономист-исследователь, работающий в России. Пока Владимир Путин остается на своем посту, он, вероятнее всего, продолжит этим заниматься. Обвала ВВП и производства, как в начале 1990-х при таких условиях, скорее всего, не случится: более вероятно плавное сокращение раздутого военного бюджета и спад в экономике, считает эксперт.
В целом российский бюджет на ближайшие три года часто называют «бюджетом долгой войны», но это не значит, что Владимир Путин или российские власти готовы воевать дальше ради российской экономики, рассуждает другой экономист одного из авторитетных российских исследовательских центров. Она остается вторичной и просто должна обеспечивать военные амбиции и не понятные никому «цели СВО», говорит собеседник «Медузы».
Даже если доходы бюджета резко обвалятся, власти скорее снизят социальные расходы и еще сильнее урежут прочие невоенные траты бюджета, но не допустят того, чтобы ВПК лишился масштабной поддержки, продолжает экономист одного из авторитетных российских исследовательских центров. «А если сменится политический режим, будет уже не до оборонки: это будет далеко не первая проблема», — считает он.
Из-за возросшей роли ВПК нынешнюю российскую экономику иногда сравнивают с советской, но различий у них пока намного больше. Британский экономист и историк Марк Харрисон, долгие годы исследовавший советскую экономику, в разговоре с «Медузой» напоминает: даже в 1980-е объем советского ВПК составлял, по оценкам ЦРУ, от 15 до 18% — это существенно выше, чем в сегодняшней России. Само по себе бремя военных расходов вряд ли будет решающим ударом по российской экономике — так же, как оно не было решающим фактором при развале СССР, уверен Харрисон. К концу восьмидесятых военные расходы даже стали немного сокращаться и, хотя оставались значительным, не были главной причиной коллапса.
По мнению Харрисона, наиболее разрушительным фактором для советского строя было не то, что ВПК оттягивал на себя ресурсы, а то, что под влиянием военных вся советская система долгие годы жила в атмосфере секретности: лишь бы чего не узнали враги. В конце 1980-х эта секретность стала понемногу рассеиваться, к тому же выяснилось, что можно прекратить бесконечно наращивать вооружения. В результате и в элитах, и в обществе возник вопрос: «А зачем вообще тогда нужен советский строй?» Это, по мнению Харрисона, было важнейшей причиной падения режима.
В то, что в современной России, произойдет мобилизация экономики по советскому образцу, Харрисон не верит. История Второй мировой войны, напоминает эксперт, показывает, что рыночную экономику вполне реально превратить в плановую: поставить ключевые производства под контроль государства и ограничить потребление для населения. К 1943 году экономики не только СССР и Германии, но и Великобритании и даже до некоторой степени США фактически были мобилизационными, подчеркивает Харрисон. Но, по его мнению, ничего подобного в России сейчас не происходит. Во время Второй мировой войны объемы советского ВПК достигали 60% ВВП — до этого нынешней России очень далеко.
Владимир Путин не раз говорил, что война с Украиной критически важна для России, что это вопрос существования страны, но все равно не решается на мобилизацию экономики, подчеркивает Харрисон:
У любого общества есть свой предел, до которого оно будет соглашаться с политической и экономической мобилизацией. Он зависит от множества материальных и психологических факторов. И если вы находитесь у власти, то вы совсем не хотите выяснять, где именно находится этот предел. Если вы его увидели, то, скорее всего, вы вот-вот его перейдете — и впереди катастрофа. Думаю, нынешние российские власти очень боятся нащупать этот предел.
Маргарита Лютова