Пока репрессии в России начинают называть массовыми, в Иране уже вовсю идут массовые казни Как в Исламской Республике победили консерваторы, для которых убийство — нормальный способ взаимодействия с обществом
Почти десятилетие в Иране не было таких жестких репрессий, как в 2023 году. Выросло число смертных казней, тысячи людей оказались за решеткой из-за участия в протестах, жестче стало законодательство и правоприменение. Главная причина перемен — укрепление в стране консервативного лагеря, представители которого получили и большинство в парламенте, и президентское кресло. Однако проблема может быть глубже: в 2021–2022 годах рухнула модель «иранской демократии», в рамках которой на протяжении последних 30 лет реформаторы вполне успешно боролись с консерваторами за власть. Эта половинчатая конструкция у многих вызывала скепсис, но на деле позволяла проводить реформы, которые буквально спасали жизни людей.
Число казней в Иране пошло резко вверх после начала обострения в Газе. И это не единственное свидетельство ужесточения режима
Больше людей, чем в 2023 году, в последний раз в Иране было казнено восемь лет назад. А в 1988-м в стране только по политическим причинам казнили, по разным подсчетам, от трех до пяти тысяч человек. Иными словами, нынешние времена нельзя назвать самыми кровожадными в истории Исламской республики. Список политзаключенных, находящихся в тюрьмах, сейчас насчитывает примерно 1100 человек.
C начала девяностых Иран прошел длинный путь реформ, и сегодня жизнь в стране сильно отличается от постреволюционных восьмидесятых. Но и в эти 30 лет либерализация чередовалась с периодами реакции. Другое дело, что события последних двух лет выдают наличие у определенных кругов общества и части политических элит устойчивую ностальгию по тем самым восьмидесятым — времени, когда, несмотря на значительные трудности (экономический спад из-за санкций, война с соседним Ираком), граждане страны в массе своей разделяли те ценности, которые транслировало пришедшее к власти духовенство. Когда сотни тысяч людей записывались добровольцами в армию, а подростки бросались на вражеские пулеметы с именем имама Хомейни на устах. Многие консерваторы полагают, что потеряли поддержку из-за того, что власть ослабла, а исламские ценности растворились. И самое время показать силу и вернуть прежний образ жизни.
Даже цифра в тысячу с лишним политзаключенных может не отражать реальную картину. Иранские правозащитники утверждают, что в ходе антиправительственных протестов конца 2022-го власти арестовали около 30 тысяч человек. В марте 2023 года они освободили 22 тысячи, но о других крупных волнах амнистии не сообщалось.
Главным методом устрашения для протестующих стали смертные казни. Зимой позапрошлого года и весной прошлого как минимум семь человек были повешены по обвинениям, связанным с протестной активностью, еще около 30 приговорены к смерти и до сих пор ожидают казни. В одном из случаев власти привели приговор в исполнение прилюдно на одной из улиц Мешхеда на западе Ирана. До этого казалось, что практика публичных казней в крупных городах давно ушла в прошлое.
Осенью, с началом обострения в секторе Газа, в Иране резко вверх пошло число исполненных смертных приговоров. Вероятно, момент показался властям подходящим, поскольку внимание мировых и даже местных СМИ было сосредоточено на палестинской проблеме. Меньше чем за два месяца, начиная с с 7 октября, были казнены 127 человек, а всего за первые 11 месяцев года число казненных составило не менее 600 (более свежих данных пока не появилось; ждать их, скорее всего, нужно ближе к весне).
Но об ужесточении свидетельствуют не только казни и задержания. В 2023 году на улицы иранских городов, сменив название, вернулась печально известная полиция нравов. Власти начали эксперименты с новыми методами принуждения соблюдать исламский «дресс-код»: «умные» камеры, помогающие установить личность водителей, в чьих машинах ездят женщины без хиджаба, принудительное лечение у психолога в случае отсутствия платка, пломбирование ресторанов и торговых центров, посетители которых одеваются «неподобающе».
Наконец, после нескольких месяцев дискуссии и доработок был принят новый закон о соблюдении хиджаба. Он в числе прочего:
- ужесточает ответственность за отсутствие надлежащего головного убора у женщин;
- предусматривает от пяти до десяти лет лишения свободы для людей, пропагандирующих нарушение исламского «дресс-кода»;
- в десятки раз увеличивает штрафы и вводит двухлетний запрет на выезд из страны за оскорбление или высмеивание хиджаба.
Большинство казней в Иране не связано с политикой. Рост их числа — показатель ужесточения во всех сферах жизни
Беглый взгляд на все эти события может привести к ошибочному выводу, что политические репрессии нарастают в ответ на протесты конца 2022 года. На самом деле, сами тогдашние выступления уже стали реакцией на усиливающееся «закручивание гаек». Причем хиджаб был лишь малой частью общего процесса.
Показательна ситуация с казнями. В период президентства Хасана Рухани (2013–2021 годы) реформаторы у власти стремились сократить этот показатель, и отчасти им это удалось. Если в 2015 году в Иране казнили почти 1000 человек в год, то в последние три года правления Рухани число упало до 250–300 в год.
Разворот в обратном направлении произошел сразу, как только консерваторы заполучили меджлис и кресло президента по итогам выборов 2020 и 2021 годов. Уже в 2022-м, согласно данным Iran Human Rights (IHR), в Иране произошло минимум 582 казни — примерно два раза больше, чем годом ранее.
Но, вопреки расхожему стереотипу, абсолютное большинство казней не связаны с политикой. 279 повешений в 2022 году произошли на основе принципа «гэсас» (кисас) — то есть возмездия. В таких случаях речь, как правило, идет об убийстве, в качестве наказания за которое семья потерпевшего может выбрать для обвиняемого казнь или тюремное заключение. На втором месте (255 казней) — казни за преступления, связанные с наркотиками. Третье место (21 казнь) — за изнасилования. И лишь затем идут 18 казней, которые так или иначе могут быть увязаны с политической активностью осужденных.
Иными словам, общий тренд свидетельствует не просто о росте политических репрессий, а о радикальном ужесточении правоприменения как такового. Консервативная часть элиты, закрепившая победу над реформаторами в 2021 году, с приходом к власти президента Ибрагима Раиси, в принципе видит в казнях нормальный способ взаимодействия с обществом.
Убийствами власти не ограничиваются: они вводят ограничения на продажи контрацепции, зачищают нелояльных преподавателей в университетах. Протест прошлого года, помимо общей накопившейся усталости, стал реакцией как раз на сползание в восьмидесятые, которое идет верно и не то чтобы медленно.
Несколько лет назад реформаторы снизили число казней. Они надеялись наладить отношения с Западом и видели, что высшая мера наказания не помогает в борьбе с наркотиками
В 2015-м, на который пришелся предыдущий пик казней, главной причиной роста их числа стала борьба с наркотиками , которая чуть раньше, в период президентства консервативного популиста Махмуда Ахмадинежада, вылилась в поправки к соответствующему законодательству. В новой версии закона был расширен список наркотиков, хранение и производство которых каралось казнью, а также снижены объемы, за которые подсудимому полагалась высшая мера. Изменения позволи ускорить и процедуру исполнения.
Если в 2012 году в Иране казнили 314 человек, то в 2013-м уже 369, в 2014-м — 743, а в 2015-м — 977. И в каждом году около 70% смертных приговоров приходились на преступления, связанные с наркотиками.
Реформаторы начали работать над снижением числа казней с 2015 года, и на то было несколько причин.
- Во-первых, они стремились показать либерализацию нравов населению, которое за них проголосовало. По этой же причине при Рухани власти менее строго начали подходить к исламскому дресс-коду.
- Во-вторых, Тегеран хотел продемонстрировать более привлекательный образ страны миру. В 2015 году была подписана «ядерная сделка», в рамках которой Иран обязался ограничить свои атомные проекты в обмен на отмену основных санкций. Иранская сторона всерьез рассчитывала на западные инвестиции, туристов из Европы и возвращение в число «нормальных» государств. А для этого неплохо было бы поработать над имиджем страны.
- Наконец, очевидным стало и то, что казни не помогают победить наркотики. Только по официальным оценкам, наркозависимых людей в стране было два миллиона, причем ситуация только ухудшалась. В итоге в 2018 году реформаторы инициировали изменения в законодательство по контролю за оборотом наркотических средств. Марихуану исключили из числа веществ, за хранение и производство которых полагается казнь, а по остальным наименованиях значительно увеличили необходимый для высшей меры объем. Например, казнью может закончиться обнаружение у человека 50 килограммов опиума или 2 килограммов героина, тогда как до этого хватало 5 килограммов опиума или 30 граммов героина.
Число смертных приговоров за наркотики тут же снизилось почти в десять раз: в 2017 году по этой причине казнили 230 человек, в следующем — 24.
Консерваторы выбили реформаторов с политической сцены. Кажется, в этот раз период репрессий — надолго
Процесс интеграции Исламской республики в мировое сообщество оборвал Дональд Трамп, который разорвал «ядерную сделку». Сегодня Ирану уже незачем оглядываться на критику по поводу нарушений прав человека — курс на нормализацию отношений с Западом признан бесперспективным. При этом альтернативные мировые центры, такие как Китай и Россия, далеко не так чувствительны к жесткому отношению к населению.
Но еще важнее то, что консервативный лагерь не просто победил в борьбе за власть внутри Ирана, а растоптал и выкинул реформаторов за пределы политического поля.
Рассматривая авторитарные политические системы, многие наблюдатели склонны скептически относиться к существующим внутри них демократическим элементам и институциям. Это в полной мере касается восприятия ситуации в Исламской республике. «Все равно всем руководит духовный лидер», «Какие могут быть выборы в теократии?», «Все исламисты на одно лицо» — примерно такой набор реакций приходится слышать, когда рассказываешь о политической системе Ирана.
Между тем каждый новый президент в Иране за последние 30 лет значительно трансформировал как внешнюю политику, так и положение дел внутри страны.
- В период президентства реформатора Мохаммада Хатами (1997–2005 годы) в стране развивались СМИ с альтернативными государственной точками зрения.
- Консерватор Ахмадинежад (2005–2013) продвигал левый популизм в духе Уго Чавеса.
- Рухани после 2015 года стремился наладить диалог с Западом и практиковал плавную либерализацию внутри страны.
Немалое влияние на курс развития страны оказывает и парламент (меджлис), где на споры политических объединений накладываются лоббизм крупного бизнеса и интриги различных местных кланов.
Выборы в Иране никогда нельзя было назвать свободными — кандидаты проходят через фильтр Совета стражей конституции. Но даже после отсева предвыборная борьба на протяжении 30 лет оставалась в высшей степени конкурентной, а результат — непредсказуемым. По большому счету, в этом и состояла основная особенность, которая позволяла говорить об иранской модели демократии.
Однако последние выборы депутатов меджлиса (в 2020 году) и президента (в 2021-м) впервые за последние три десятка лет оказались безальтернативными. Для сравнения, когда Ахмадинежад стал президентом в 2005 году, он победил в конкурентной борьбе во втором туре. Перед началом предвыборного цикла опросы давали ему только 2%, по итогам первого тура он набрал 19%, а его главный соперник — 21%. А вот в 2021 году на выборах президента не было никакой конкуренции: все допущенные альтернативные кандидаты заведомо не имели шансов, и победа консерватора Раиси была предопределена задолго до дня голосования. В итоге он набрал в первом туре 72% — 18 миллионов голосов. Второе место (с 4 миллионами голосов) «заняли» испорченные бюллетени — графы «против всех» в Иране нет. При этом и парламентские, и президентские выборы прошли при исторически минимальной явке. Избирателю такие «выборы» неинтересны — электорат реформаторов на участки просто не пришел.
Причин, почему реформаторы оказались за бортом, много.
- Выход Трампа из «ядерной сделки» выбил почву из-под ног «системных либералов», которые сделали ставку на нормализацию отношений с Западом.
- Другой причиной стала смерть в 2017 году самой влиятельной фигуры в реформаторском лагере — бывшего президента Али Акбара Хашеми Рафсанджани (именно он начал первые масштабные реформы в девяностые).
- Наконец, консерваторы априори имели больше шансов на успех, поскольку им симпатизирует и Корпус стражей исламской революции, и духовный лидер Али Хаменеи.
По совокупности всех этих факторов реформаторский лагерь напрочь лишился и поддержки избирателей, и веса во внутриполитической борьбе.
Стоит признать, что многие реформаторы и без того играли в либерализм не только по зову сердца, но и ради привлечения голосов. Но мало где в мире политики отличаются особой чистоплотностью, и иранская «двухпартийная система» пусть не без проблем, но работала. Политический маятник не решал все проблемы, но давал надежду, что на следующем этапе придут новые люди и исправят ошибки нынешней власти. В случае с казнями это буквально спасло множество жизней.
Пока продолжается открытая политическая борьба, есть силы, которые готовы защищать права человека, ограничивать репрессии и не давать ход убийствам людей. В современном Иране эта система, похоже, отжила свое, и маятник в обратную сторону по итогу следующих выборов уже не качнется. Нет причин, которые могли бы заставить власти отказаться от тактики, освоенной за последние годы: допускать до выборов только тех сторонников реформаторской линии, которые давно потеряли среди избирателей всякую популярность. Долгосрочную победу одержали консервативные силы, чьи позиции вряд ли удастся пошатнуть легальными политическими методами.
Никита Смагин, автор телеграм-канала «Дежурный по Ирану»