«Риторика про русский мир здесь не действует. Мы не русские» Весь мир восхищается дагестанскими женщинами, которые яростно протестуют против мобилизации в России. Мы с ними поговорили
После того как 21 сентября Путин объявил мобилизацию, в некоторых регионах России прошли спонтанные акции протеста — но нигде они не были такими интенсивными, как в Дагестане. Участвовали в них в основном женщины — из самых разных социальных слоев и самых разных возрастов: светские и религиозные, студентки и пенсионерки, замужние и одинокие. Совместно с независимым изданием «Даптар» «Медуза» поговорила с дагестанскими женщинами, смелостью которых восхищается весь мир.
В конце сентября в Дагестане начались яростные протесты против мобилизации. 22 сентября возмущенные жители перекрыли трассу возле райцентра Бабаюрт на севере республики, 25-го — рядом с селом Эндирей в 100 километрах к западу от Махачкалы (оттуда, по данным местной независимой газеты «Черновик», призвали 110 человек — из восьми тысяч жителей).
25 и 26 сентября прошли митинги в Махачкале. В каждом участвовали сотни людей — это самые крупные республиканские акции протеста как минимум за последние 10 лет. Оба были разогнаны полицией и Росгвардией. По свидетельствам участников, первый митинг был в основном женским, а на втором мужчин и женщин оказалось примерно поровну.
28 сентября глава республики Сергей Меликов публично осудил работу районных военкомов и назвал протесты в селах «вполне естественной реакцией граждан» на ошибки местных чиновников. При этом он утверждал, что митингующие в Махачкале никаких требований не выдвигали, а сами акции спровоцированы украинской разведкой через подконтрольные каналы в соцсетях.
Всего в Махачкале и Хасавюрте, втором крупнейшем городе республики, на акциях протеста были задержаны около 200 человек. Заведено около 30 уголовных дел. И во время акций, и после них жестко задерживали журналистов — например, корреспондента «Радио Свобода» Юлию Вишневецкую и внештатного корреспондента «Медузы», одного из авторов этого материала Владимира Севриновского (оба получили по пять суток административного ареста). Вот что рассказали нам участницы этих митингов.
Имена всех героинь изменены из соображений безопасности.
Причины участия в митингах
Абидат, 25 лет, студентка
Я не религиозный человек, но [знаю, что] ислам запрещает захватнические войны. Позволено только защищать родину, а сейчас очевидно, что к нам никто не приходил — это мы нападаем [на Украину]. Плюс возмущения [среди дагестанцев] были — почему мы должны разбираться во внутренних делах Украины? Риторика про русский мир здесь не действует, мы не русские. Уезжая из республики, наши говорят: «Поехал в Россию». Люди не считают себя частью этой страны — потому что [в остальной России] их тоже не считают ее частью. Мы в соцсетях обсуждали права женщин. Одна девушка написала, что в России не нарушают женские права. Когда я упомянула Кавказ, она заявила: «Дагестан и Чечня — это не Россия».
Раньше многие просто шли [на войну] «отдать долг Родине». И никто не разбирался, почему они «задолжали» и что это за долг. Но еще до мобилизации отношение стало меняться. Много трупов возвращалось, а это отрезвляет. Одно дело, когда идешь на войну как на футбольный матч, и совсем другое, когда знакомых уже убили.
Теперь [родственники-мужчины моих подруг] добровольцами не идут, но говорят: «Если отправят, я поеду». Им не хватает сознательности, чтобы понять: можно доказать свое мужество иначе, пойти на принцип и никуда не ехать. А женщины в ужасе пытаются спрятать своих мужчин. Отправляют их в горы. Одна знакомая, патриотка такая, везде обвешивалась «зетками» [символикой с литерой Z], называла украинцев нацистами. А сейчас переживает за сына. Вряд ли она поменяла мнение, но шкурный интерес силен.
Еще в Дагестане важен момент окружения — когда люди видят, что большинство не хочет никуда ехать и не стыдится об этом говорить. Как в видео [с митинга в Бабаюрте на севере Дагестана], где взрослые авторитетные мужчины говорят: у нас настоящего нет, какое вы нам будущее обещаете. Многих это подстегнет задуматься. Одно дело от молодых либералов слышать, что [война и мобилизация] это преступление. И совсем другое — когда взрослые, близкие по духу мужчины говорят: не езжай никуда, отсидись.
Алия, 35 лет, преподаватель
С самого начала войны моя семья в оцепенении. Все эти семь месяцев мы не живем обычной жизнью, после работы не общаемся, а все время читаем новости. Конечно, мы против войны! Это беззаконие, которое требует наказания. И еще у народа обида была, что отмечают этот День города (165-летие Махачкалы торжественно отмечали 25 сентября, — прим. «Медузы»). Люди ведь просили: не нужно никаких праздников. Изначально конфликт назревал, так как по городу развесили флаги, молодежь одели в кепки и футболки с буквой Z.
Хадижат, 65 лет
Когда это не касается жизни близких, я [на митинг] не пойду. А вот сейчас коснулось и стало актуально. Почему женщины пошли? Женщинам проще: их меньше преследуют, быстрее отпускают, а мужчин и до смерти забить могут. У нас женщины более бойкие, они же и в семье на себя берут большинство обязанностей.
Асият, 53 года, медицинский работник
Я не очень боялась [идти на митинг] — все же взрослая женщина, не покрытая, но в платке, менты таких не очень трогают. Я на войну не отправляю никого, а вот у подруги два сына призывного возраста. Раньше я была помягче, считала, что каждый имеет право на свою точку зрения. Но с февраля не могу говорить привычное «Ты тоже, наверное, права». Я стала грубая. И дело не только в мобилизации. Сама война эта ни к чему!
Зухра, 31 год, домохозяйка
Поначалу я сочувствовала украинцам. А потом в Дагестан стали приходить эти грузы 200 (тела погибших солдат, — прим. «Медузы»), и тут я уже никак не могу сочувствовать Украине, я за наших ребят, которые там погибают. Да, даже если война несправедливая, но наших же там убивают, как я могу не быть со своими? И на митинг пошла не против войны, а чтобы наших ребят туда не отправляли.
Зарема, 44 года, психолог
Для меня война началась, когда наши дагестанцы начали погибать. Раньше я всегда ценила то, что делала власть. Благодаря ЕГЭ мои дети учатся в Москве, меня в столице бесплатно оперировали. Но все изменилось. Я за своих мальчиков пошла туда [на митинг]. За детей, за дагестанцев. Разве можно их как пушечное мясо использовать? Если скажут, как в Чечне, что перевыполнили план мобилизации, я вообще ходить не буду. Но если [мобилизация в Дагестане] будет продолжаться, пойду.
Митинг в воскресенье, 25 сентября
Алия, 35 лет, преподаватель
Из телеграм-каналов я узнала, что будет митинг. Говорилось, что акция будет неконфликтной, предупредили, что не нужно провоцировать полицию. Я полагала, что это будет безопасно, так как соберется много протестующих. До этого я никогда не участвовала в митингах. Но сейчас другое дело.
Женщины там были с детьми, с колясками. Все мирно было. Потом подъехала машина с полицейскими, вышел один, спросил, что мы здесь делаем. Женщины сказали: «Мы протестуем против мобилизации». Он отошел, кому-то позвонил, и приехал еще экипаж. Оттуда вышел уже другой чин, стал говорить, что это вынужденная мера, что это война и надо защищать родину. Одна женщина говорит: «На нас никто не нападал!»
Женщины уже начали нервничать, разговаривали на повышенных тонах. Подъехал еще экипаж, женщины начали скандировать «Нет войне!» и хлопать. Полиция хотела забрать одну, другие отбили ее. Тогда и произошла ситуация, когда сотрудник убегал [от протестующих женщин]. Потом уже подъехали другие машины и автобусы, куда помещали задержанных. Пришло больше мужчин, они уже защищали женщин. Одну девушку посадили в машину и увезли. Мужчины двинулись следом, пытаясь перекрыть дорогу, но не успели. Тут уже стали хватать и мужчин, женщины кричали.
Вышел представитель администрации, пытался договориться, чтобы расходились. Но женщины отказывались и закричали: «Позор!» Тогда полицейские стали распылять газ. Видеть и дышать было невозможно. Дети испуганно плакали, их матери не расходились. Толпа перебегала с одной стороны [дороги] на другую. В голосах слышалась истерика, эмоции уже не контролировались. Я пробыла там до семи часов и уехала домой, когда уже приехала Росгвардия.
На митинге мне было очень плохо. Внутри все дрожало от этого ужасного крика, от избиения мужчин. Если соберутся мои друзья, если у меня будет какая-то помощь, то, конечно, я пойду еще.
Асият, 53 года, медицинский работник
О митинге я узнала в вотсапе, отправилась на него с подругой. Говорилось, что нужно скрывать лицо, чтобы надели маски. Но многие были с открытыми лицами. Больше было женщин в хиджабах, меньше в светской одежде. По настроению было понятно, что их сыновья или мужья уже мобилизованы или получили повестки. У этих женщин не было выбора — идти или не идти. Особенно возмутил концерт ко Дню города. Тут война, горе, молодых ребят забирают, а они там на площади поют и пляшут. Концерт в аду.
Подруга моя очень активная, стала скандировать, толкнула речь, словно всю жизнь на сцене выступала. Будто с близкими разговаривала, как на кухне с соседками. Говорит, я сыновей сама вырастила, государство мне сто рублей давало. Менты сначала очень нежно разговаривали, типа, да зачем вам это надо, вы ничего не добьетесь, расходитесь по домам, митинг несанкционированный. В общем, старались отвлечь.
С одной женщиной беседовал человек в штатском, но я же вижу, что он фэсэр (сотрудник ФСБ, — прим. «Медузы»)! Говорю ей: с кем это вы разоткровенничались, он же… Ему сказала: на сегодня вы уже отработали свой кусок хлеба, можете идти. А мы свое еще не отработали, вы же будете говорить, что мы за деньги сюда пришли.
Где-то через час они занервничали. Наверное, им позвонили и сказали, мол, любым способом разгоняйте. Менты сзади стали подходить и выносить парней к бобикам. Первых отбила толпа, но с ними легче расправиться, это не взрослые женщины. Кричу парням: идите по домам! Но стоят как вкопанные. Женщина била одного по спине: идите к матерям, вы нам мешаете, это женский митинг! Уговаривали не сопротивляться, если схватили. [Силовики] так и говорили: «Расходитесь, мы будем их забирать, пока вы не разойдетесь!» Женщины встали перед машинами, схватились за руки. Сделали сцепку. Никто не учил, просто так легче было, чем поодиночке.
Страшно мне не было. Даже когда поняла, что нас могут забрать. Думаю, ну и что? Там никто не боялся, только совсем молодые девочки. Со мной за руку держалась одна, вся тряслась, я говорю: «Пойди сядь в скверике!» Она мне: «Ни за что не пойду, просто боюсь громких звуков». Тогда как раз включили сирены.
Там была девочка активная, которая за машину хваталась. Ее мы два раза отбили от ментов, женщины кричали ей: «Уйди отсюда!» Прямо выкидывали. Понимали, что с нами тяжелее разобраться, очень сильное будет возмущение, если покрытую взрослую женщину тащат в бобик и у нее задралось платье, платок с головы упал. Это все же Дагестан.
Менты стали забирать по несколько человек и с разных сторон, чтобы мы не могли толпой отбивать. Распыляли газ, многим стало дурно. У меня астматический синдром, и ночью мне было плохо, все тяжелее дышать становилось, хотя я уже дома была.
Для меня это первый митинг, разве что в 1990-х что-то такое было — то ли землю отбирали, то ли еще что. На что рассчитывали? Наверное, чтобы во всем этом жутком «празднике» был слышен наш голос. Я хотела свое недовольство, свое несогласие выразить. Понятно, что нас было мало для миллионного города, не было лидера, никто не знал, что делать, но я прямо полюбила всех женщин. Жаль, мы даже телефонами не обменялись, в голову не пришло. Мы были совсем разные. Хипстеры, девочки-[неформалки], покрытые, светские, совсем взрослые и юные. Но было такое ощущение общности. Там были фантастические женщины!
Абидат, 25 лет, студентка
Я была удивлена — думала, женщины будут кричать только про то, что забирают ребят, но некоторые высказывались: мы не слепые, мы знаем, что идет захватническая война, что никто не защищает Родину, зачем вы обманываете.
Подругу чуть не схватили менты. Она кричала «Помогите!», какой-то парень рядом появился и дал менту по лицу кулаком. В Москве все знают, что ментов нельзя трогать. А наши их били в ответ. Но росгвардейцев много, они теснят, как [рыцари] в фильмах про Средневековье. Эти разгоны сильно пугают. Но впервые я рада, что у нас такие дикие люди. Хочется верить, что [дагестанцев] это только разозлит.
Зарема, 44 года, психолог
О митинге узнала из соцсетей. Я надела маску, чтобы меня не нашли потом и не преследовали, так как там все снимали на видео. К [Кукольному] театру подошла часа в четыре, там уже толпа человек в 100–150 была, крик стоял. Кого-то в уазик забирали, потом уже стали подъезжать автобусы.
Женщины кричали: «Позор!», «Нет мобилизации!», «Нет войне!», «Идите сами воевать!», «Наши сыновья не удобрения!». И в этот момент полиция стала бить и забирать людей. Ко мне обратился один сотрудник: «Подойдите к машине, я хочу у вас кое-что спросить». Из-за того, что я говорила на повышенных тонах, он, видимо, подумал, что я зачинщица, а их искали и хватали. Пару девушек уже запихнули в машину, одной плохо стало. Она упала, ее трясло, мы думали, может, это эпилепсия. Две женщины и сами полицейские пытались ее в чувство привести.
Одна девочка, в белой рубашке и очках, спросила: «Зачем вы забираете [наших мужчин] на войну?» Ей отвечают: «Чтоб они [украинцы] на нас не напали». И уже другим женщинам: «Не заберут ваших детей». А эта девочка говорит: «Моего брата, [студента-]заочника забрали». Она плакала. Там очень много кто плакал.
Девушка одна была, она прямо вцепилась в уазик, в котором парней увозили, ее стукнули несколько раз и в лицо из баллончика брызнули.
Хадижат, 65 лет
Чтобы женщин прямо избивали — такого не было, одну женщину только тронули. Задерживали ребят в основном. Страшно было, когда парня с одной стороны по щеке полицейский в форме бьет, а с другой кто-то в гражданском…
Очень много было активных женщин, которые держали позицию, что не Украина напала на нас, а мы на Украину. Моя племянница в маске лезла в самую гущу. Ее хотели задержать, а она начала с ментом спорить, объяснять ему. [И тут] он говорит: «У меня там два племянника». У него прямо слезы в глазах, даже жалко его стало. Много было фээсбэшников, переодетых работников ЦПЭ (Центр по противодействию экстремизму, — прим. «Медузы»), которые уговаривали женщин разойтись, мол, ничего они не добьются.
Я была уверена, что меня не схватят. На рожон не лезла. Вот племянница лезла. Но даже если бы ее схватили, мы бы ее вытащили. Мы там часа три были, ноги уже заболели. Потом приехали росгвардейцы, они уже были готовы всех засадить, и мы ушли.
Митинг в понедельник, 26 сентября
Абидат, 25 лет, студентка
На второй день протеста вместе были и нефорки, и женщины в никабах. Мне кажется, женщин в принципе недооценивают, не только здесь. У нас патриархальное общество, мужчина — глава семьи, но все, что касается детей, — дело матери. Женщины в никабах были самые смелые. Они кричали, отвечали ментам. Возможно, были уверены, что вера защищает их, как броня.
Росгвардейцев было гораздо больше, [чем в воскресенье]. Они ходили по Ленина чуть ли не легионами, было страшно. У ментов хотя бы лица видно, а эти с закрытыми лицами, с винтовками. Я сразу вспомнила, что они 25-го в воздух стреляли. Росгвардейцы никого не слушали, пинали ногами, били дубинками, отгоняли толпу от площади прямо на дорогу. Им было плевать, что машины могут кого-то сбить. Мы с подругами отбежали, встали на углу и стали высматривать оставшихся девчонок. А потом по улице бегали в ужасе.
Росгвардейцы не останавливались. Догоняли, били, утаскивали по одному. Прямо передо мной в полуметре набросились на парня, схватили за майку и утащили. Никакое видео не передаст, как это страшно. Мы спрятались в аптеке. Там стеклянное окно, и мы смотрели на этот кошмар. Потом вышли, пытались возмущаться, но было страшно даже говорить, поскольку было много силовиков в гражданском. Затем [силовики] перекрыли улицу. Мы не знали даже, как уйти с [проспекта] Ленина. [Полицейские] стояли на каждом углу, проверяли телефоны. Отнимали, заставляли удалять видео. Мы успели проскочить в проулок, пока мужчине проверяли телефон.
Зухра, 31 год, домохозяйка
Подруга рассказывала, на площади был жесткач, ее ударили электрошокером, а от него тело делается как не свое, его не контролируешь. В общем, она описалась. Наверное, на это и рассчитывали, что девушкам стыдно будет и они уйдут, не станут больше митинговать.
Задержания
Патимат
Подруга начала фиксировать, что происходило, а мой телефон был в сумочке. Подошел полицейский: «Покажите, что снимали». Проверил, сказал: «Окей, можете идти». Тут навстречу бежит парень, его валят менты и начинают бить. Я, естественно, вступилась. Полицейский говорит: «Чтобы не били, надо дома сидеть». Я: «Слушайте, человек имеет право отстаивать свою позицию. Не надо его бить за это». Мы уходим, и тут женщина, дрянь та еще, начинает вмешиваться, орет на мою подругу: «Ты, с ребенком…» Подруга в ответ: «Тебе какая разница, делаю, что по кайфу». Тут этот майор: «Да-да, они приходят сюда с детьми, беспорядки устраивают. И вчера были. Больше всех тебе надо, во всех митингах участвуешь». Она: «Я вообще-то не участвовала ни в каких других митингах». Тут цэпээшники нас схватили и посадили в машину ППС. Говорят: отвезите их к нам. Избитого парня швырнули в тот же бобик. Он астматик, начал задыхаться. Потом закинули еще двоих ребят.
Нам повезло, что пэпээсники были человечными. Сказали: «Девочки, мы отвезем вас не в ЦПЭ, а в Советский РОВД. Пока не доехали, удалите [из телефонов] все, что чревато последствиями: переписки, фотки, видео, группы».
В РОВД мы сидели два часа. Там было где-то 70 ребят и 14 девушек. У многих брали отпечатки. Я там встретила знакомого полицейского. Он и еще один сотрудник помогли, и нас без допроса отпустили. Отделались словесными замечаниями.
Зухра, 31 год, домохозяйка
С нами была девушка из Украины. Фитнес-тренер, кажется. Она с 2014 года здесь. Из Луганска приехала, получила гражданство, замуж за нашего парня вышла, ребенок дома месячный. Ее с подругой задержали. Говорят, ночью к ним домой приехали, забрали мужа и все телефоны-компьютеры. Стали слухи сразу распускать, что она не только с Украиной связана, но и с ИГИЛ. Фотку выложили женщины в маске, в очках — якобы это она, организатор и провокатор (по свидетельству других задержанных, девушку из Украины отпустили без ареста, — прим. «Медузы»).
Марьям
Спрашивали, сколько нам заплатили за то, что мы вышли на митинг. Меня лично спрашивали, какого размера грудь, какого цвета белье. Ребят сильно избивали. А внутри отделения мне ничего не сделали потому, что я себя защищала. Но вот девочек в никабах сильно донимали.
Лейла
Спрашивали, и не у меня одной, как мы относимся к нетрадиционным бракам. У кого-то спрашивали, любят ли они анальный секс. В отделе [полиции] меня не били, только при задержании электрошокером. Но били девушку в хиджабе, порвали ей платок.
После митингов
Хадижат, 65 лет
Может, нашему [президенту] покажут эти видео и ему станет страшно, что в стране начнутся волнения. Меня удивляют позиции некоторых родителей, которые плачут, но отправляют сыновей на это. Лучше, мне кажется, сыновьям отсидеть, чем там погибнуть. Если бы я знала, что мой сын в безопасности, пошла бы еще. Но боюсь, что меня схватят и это аукнется сыну.
Абидат, 25 лет, студентка
В день мобилизации я была в панике, будто меня саму призывают на войну. Потом отошла, и появилась злость — посмотрим, как теперь запоют «патриоты». Затем наступила апатия, я хотела перетерпеть, уехать отсюда и забыть, как страшный сон, эту страну. А сейчас мне дали надежду, что протест что-то изменит. Я переживаю, что это ложная надежда, поскольку, если он затухнет, я вернусь в точку апатии и опять буду думать, как свалить. У нас народ непредсказуемый. Быстро заводятся и быстро отходят. Возможно, протест всколыхнет другие регионы. Нальчик выходил, Якутия возмущается. Наверное, пока такого протеста не будет в Москве и Питере, в масштабе страны вряд ли что-то можно поменять. Наши требуют прежде всего отмены мобилизации на Кавказе. Власти закручивают гайки и могут пропустить момент, когда сорвет резьбу. Росгвардейцы сами не понимают — они могут кого-то в толпе убить, и тогда наших никто не остановит. Они точно вывалят все на улицу.
Буду ли участвовать в следующих митингах, не знаю. Надо с мамой договориться. Я больше, чем ментов, ее боюсь.
Дорогие читатели! «Медуза» все еще заблокирована в России. Если вы хотите поделиться этим материалом со своими близкими, которые по какой-то причине все еще не умеют обходить блокировки, отправьте им PDF-версию статьи в мессенджере или по почте. Чтобы сгенерировать такой файл, найдите кнопку PDF — она расположена наверху этой страницы (если не получается, вот подробная инструкция).
Владимир Севриновский, Светлана Анохина
«Медуза» — это вы! Уже три года мы работаем благодаря вам, и только для вас. Помогите нам прожить вместе с вами 2025 год!
Если вы находитесь не в России, оформите ежемесячный донат — а мы сделаем все, чтобы миллионы людей получали наши новости. Мы верим, что независимая информация помогает принимать правильные решения даже в самых сложных жизненных обстоятельствах. Берегите себя!