Господи, хоть бы дожить эту ночь Мариуполь в коме. «Медуза» рассказывает, как российская армия уничтожила один город. И тысячи жизней
С конца февраля 2022 года Мариуполь — в осаде. Больше трех недель в городе нет света, газа, мобильной связи, отопления, еды и питьевой воды. Тысячи мирных жителей заперты в подвалах из-за постоянных обстрелов. Все это время их близкие за пределами Мариуполя ждут, пока их родные, о судьбе которых ничего не известно, выйдут на связь. Киевская журналистка Ирина, выросшая в Мариуполе, с начала войны вела дневник, а в конце марта смогла созвониться с мариупольцами, которые эвакуировались из города. По просьбе «Медузы» она рассказывает, как война уничтожила Мариуполь.
Герои этого текста описывают военные действия и разрушения, обстановку в Мариуполе, отключение работы коммунальных служб. В условиях военных действий верифицировать эти данные и датировать информацию невозможно. Некоторые имена героев изменены по их просьбе.
Накануне
Я живу в Киеве с 2009 года. Мы с подругой Машей снимаем квартиру в одном из центральных районов, здесь пока и находимся. Мариуполь — моя любимая малая родина, там по сей день, скорее всего, находятся мои родители. Их голосов я не слышала с 6 марта.
15 марта вышла на связь первая из мариупольских подруг — ей удалось эвакуироваться. В следующие пару дней стали выезжать и звонить остальные друзья. Весь ужас происходящего в Мариуполе стал ясен, когда уехали даже те, кто не стал бы эвакуироваться до последнего. Их выезд для меня означал, что оставаться в городе больше физически нельзя. И тем не менее десятки тысяч людей до сих пор там.
Самые здравомыслящие и уравновешенные из моих знакомых мариупольцев звонили в слезах. Они были разбитыми, растерянными, отчаявшимися, испуганными. И рассказывали страшное. Быстро стало понятно, что истории тех, кому удалось спастись, нужно записывать на диктофон.
Вот эти мариупольцы:
- Журналистка Иванна и ее муж, инженер Влад. До войны жили на Левом берегу Мариуполя, затем вынужденно перебрались в центр.
- Преподаватель Наталья. Живет в центре, вид из ее квартиры — на Драматический театр;
- Строитель Даня. Житель Кальмиусского района, северной части города.
Наши с сестрой родители, Ольга и Владимир, пока молчат. Родители живут в той же квартире, где нас вырастили, — в районе известного в городе магазина «1000 мелочей». До Драматического театра, который российская авиация уничтожила 16 марта, оттуда можно дойти за полчаса.
Влад, 39 лет, инженер
До женитьбы в 2016 году на Иванне, коренной мариупольчанке, Влад жил в Донецке
О том, чтобы забрать ее [жену] в Донецк, не было и речи. Я не хотел, чтобы она погружалась в эту атмосферу и ночью просыпалась от залпов орудий. Я очень не хотел, чтобы она когда-нибудь вообще это испытала и чтобы в этом ей пришлось жить.
Я приезжал к ней [из Донецка] в Мариуполь начиная с весны 2015 года. Я погружался в абсолютно спокойную жизнь. Без комендантского часа, когда можно гулять по улице допоздна, можно видеть спокойных, улыбающихся людей, общественный транспорт, уличное освещение. По сравнению с Донецком военного времени, в Мариуполе жизнь кипела. Было ощущение свободы.
За эти шесть лет Мариуполь стал мне вторым домом, я искренне полюбил его, особенно видя то, как он преображается буквально на глазах. Тот город, в который я въехал в середине 2016-го, и то, каким он был буквально месяц назад, — небо и земля. Мариуполь не зря пиарили как передовой город в Украине, он действительно был как [будто] впереди планеты всей.
Иванна, 32 года, редактор
Работает в одном из мариупольских СМИ, вместе с Владом они растят трехлетнюю дочь Станиславу
Я помню по прошлым годам, что как пост, праздник церковный — сразу начинают стрелять под городом. Ну, это еще в 2014–2015 годах. Еще наш настоятель [храма], отец Димитрий, жаловался на это: «Как только праздник — они стреляют». И вот сейчас я остро чувствовала, что что-то будет. Но тут началось еще на Масленицу [за неделю до поста]. Потом я со страхом ждала начала Великого поста.
Наталья, 43 года, преподаватель
Преподает иностранные языки
22-го числа [февраля], когда мы это все [признание независимости ДНР и ЛНР] услышали, мы поняли, что у нас будет жопа. Я лично поняла. Спросила своих знакомых, которые имели отношение к волонтерам, ко всем этим движухам, говорю: «Тревожный чемоданчик собирать?» — «Наталья, скорее всего, да. Позаботьтесь о документах».
Это было 22-е число, когда я уже в принципе была готова. 23-го мы общаемся с дончанами [друзьями из Донецка]. Дончане мне говорят: «Наташа, на вас пошла армия ДНР». Я говорю: «Ну ок».
Позвонила [мариупольским] знакомым. Они мне говорят: «Наташа, Мариуполь у нас хорошо защищен. С ДНР мы как-нибудь справимся». Опять-таки: «Ок». Но я же адекватная, я понимаю, что [значит] вся российская демагогия по поводу того, что «мы чего-то там освобождаем»…
Даня, 29 лет, строитель
До войны у Дани была небольшая строительная фирма. Он своими руками сделал ремонт во множестве мариупольских квартир. У Дани есть жена Лана и двое сыновей — трехлетний Женя и восьмилетний Ростислав
Есть ощущение, как будто это [начало войны] было несколько лет назад. Даже вспомнить сложно.
Первый день войны
Я узнала о начале войны из громких телефонных разговоров соседки по квартире, панических. Спросонья подумала, что это бред, — но быстро проснулась.
В тот день с родителями в Мариуполе еще была связь. Мы созвонились, они не сильно волновались: никто не думал, что произойдет что-то более масштабное, чем было в 2014 году. Родители у нас с сестрой Риммой вообще трезвомыслящие люди, не паникеры. Мы же с соседкой по квартире растерялись. Но поскольку надо было что-то делать, я собралась и пошла на работу — в свою редакцию.
Даня, строитель
Жена [учительница] утром проснулась от телефонного звонка. Ей сказали в школе, что сегодня на работу не выходим, сообщите всем детям, трали-вали, тили-тили. То ли это 22-е, то ли 24-е [февраля]. Я не могу точно сказать, потому что первые два дня была полная неразбериха: никто ничего не знал и все думали, что это шутка.
Наталья, преподаватель
Стрелянина была где-то там, где она была в 2014–2016 годах. Обстрелы вот эти, окраина Восточного. Мы к этому привыкли. И те, кто там жили, к этому привыкли. Мы еще созванивались. У нас же знакомая живет в частном секторе, параллельно окраине Восточного, она говорит: «Наташ, нормально. Сидим в подвалах. Все нормально». Такая дежурная ситуация.
Влад, инженер
Восточный — это был наш мир, наверное. Мы считали его любимым и самым лучшим районом. Там мы жили до свадьбы, там мы строили свой очень уютный мир и после свадьбы. Это личное. На этом пятачке можно было жить, особо никуда не высовываясь.
Было раннее утро, мы спали. Нас разбудили залпы, взрывы и прилет на соседнюю улицу, попало в крышу дома, крыша сгорела. Дом был на две семьи, одна семья не пострадала, во втором были раненые — по-моему, даже тяжело раненные. Дальше был шок и понимание того, что началось что-то очень страшное.
В первый день мы мониторили новости, узнали, что формируются эвакуационные поезда, но по какой-то причине мы на первый поезд не сели, а на следующий день поездов уже и не было. То есть момент, когда еще можно было спокойно уехать, мы как-то благополучно проморгали. Мы не думали, что все будет настолько масштабно и катастрофически, как это случилось.
Второй день войны
В центре Киева мы проснулись от взрыва: услышали ощутимый бабах. Из новостей узнали, что обломки сбитой российской ракеты упали на жилой дом в отдаленном от нас районе. В этом районе живут близкие друзья. Я бросилась им звонить — живы. [Это должно было успокоить,] но было уже не до работы.
Скоро мы с соседкой по квартире услышали первую в жизни сирену воздушной тревоги и побежали в убежище в соседнем доме. Правда, потом мы из привязанности к домашнему уюту решили, что, наверное, пока это еще возможно, попробуем оставаться в квартире. А вот друзья, в чьем районе сбили ракету, с тех пор ночевали в метро — а спустя три дня эвакуировались.
Даня, строитель
На второй день, как все это началось, я вышел [из дома]. Мне было страшно. Мне сказали [знакомые военные] не выходить, потому что ездят по городу не знаю кто, не знаю что, ищут диверсантов, не выходи.
Я вышел, думаю: «Пойду хоть бензина куплю пока». На заправке очередь была где-то метров 500. Залил себе 30 литров бензина. Поставил машину в гараж, проверил масло, положил топор, лопату, лом, ключ для запаски, подготовил под выезд. Потом пошел домой, встретил по пути председателя кооператива, говорю: «Ну, что вы там?» — «Ну что? Начали бомбить. Так что наступают».
Потом проехался по городу, купил немножко продуктов. С очередями очень большими. Продуктов не привозили, но доставали со складов [самого магазина]. Их не успевали расставлять. 100 гривен — буханка хлеба (при обычной цене порядка 25 гривен, — прим. «Медузы»). На кассах говорят: «Вы не смотрите на цены на прилавках, потому что цены другие». Буханка хлеба, несколько соков, банка любой консервы, как шпроты или что-то еще, килограмм печенья — 1200 гривен.
Иванна, редактор
Мне кума предложила в Приморский район к ней перебраться, муж ее написал: «Давай хотя бы на пару дней. Может, посидите у нас». Я ему так и написала. «Я согласна, — говорю, — ночевать в бункере, лишь бы только выспаться, не слышать этого всего». Потому что меня днями трясло от страха, когда мы были дома.
Влад, инженер
Поездка на такси [домой] — туда и обратно — обошлась нам, по-моему, гривен в 300. Там мы забрали какие-то необходимые продукты, взяли кота и больше на Левый не возвращались. Потому что там стало очень опасно, туда уже никто не ездил.
Третий день войны
Даня, строитель
Где-то 25–26-го числа продуктовые магазины у нас на районе «разбомбили» [мародеры]. Ввели комендантский час, но по ночам слышно было, как сыпятся витрины и выносят [товары]. Город в полном мраке, ни хрена не видно, сигнализации не работают, и наутро эти магазины были уже покоцанные, побитые. Хоть и комендантский час, и [спустя несколько дней] говорили, что мародеров будут расстреливать на месте, — но люди все равно от отчаяния лезли в этот магазин и брали там продукты. Народу была тьма.
Четвертый день войны
В тот день возникла внутренняя напряженка на политической почве. В своем телеграм-канале я обозначила свою проукраинскую позицию — и продолжила ее декларировать в последующие дни, хотя канал у меня совсем не о политике, а о кино. С тех пор отписались 300 человек — это треть аудитории, в которой было немало россиян.
Поругались мы в тот день и с мамой. До войны наши политические взгляды не во всем сходились. Впрочем, я как верующий человек уклонялась от политических дискуссий внутри семьи. Здесь же все, хочешь не хочешь, обострилось. Но времени растягивать ссоры не было. Пришлось обходными путями, подключая семейное чувство юмора, искать диалога.
Шестой день войны
По словам моей подруги Натальи, в последние два дня февраля в Мариуполе окончательно пропала связь с Левобережным районом города: транспорт туда не ходил, дозвониться тоже стало невозможно.
Мама продолжала звонить — но уже с резервной сим-карты. Сеть прежнего оператора в их районе Мариуполя уже не ловила. Мама похвасталась, что папе удалось закупиться продуктами. Правда, он выстоял большую очередь, зато запаса должно было хватить на пару недель.
Мама еще попыталась меня утешить и сказала, что сейчас все не очень серьезно, потому что настоящая война — это когда бомбят телевышки и станции связи. Спустя пару часов после этого разговора в Киеве произошло два взрыва около телевышки на Дорогожичах, рядом с Лукьяновским кладбищем и Бабьим Яром. Украинские власти заявили, что снаряды «попали в аппаратную вещателя».
Влад, инженер
Начались перебои в Приморском районе — со светом, с водой. И тут кум, который уехал [из города] в первый день, позвонил и сказал, что у них пустует квартира [в центре]: «Давайте переезжайте, если вам надо». Мы и переехали. И буквально через день или через два дня в дом, где мы были до того, попал снаряд.
Седьмой день войны
Было ничего не понятно. Но кто-то из киевских друзей рассказал, что те взрывы, звуки которых доносились с окраин города в первый день войны, — это не обязательно удары, которые достигают земли. Часть из них может быть результатом работы противовоздушной обороны: ракеты взрываются в воздухе, а все, что на земле, остается неповрежденным.
Я немного успокоилась и рассказала об этом маме. Ей, судя по голосу, тоже полегчало, потому что в их районе Мариуполя прилеты тоже были слышны.
Помню, еще сказала маме, что не может быть, чтобы прилетели самолеты как во Вторую мировую — и начали бомбить город с неба. Мама согласилась: быть такого не может. Спустя неделю, как вспоминает Наталья, самолеты появились в городе. Не знаю, как отреагировала мама, когда самолеты все-таки прилетели. 2 марта в 12:35 я слышала ее в последний раз.
Где родители прячутся от авиаударов, я не знаю. Не помню, чтобы они собирались искать себе убежище. У мамы непростое заболевание, ей сложно даже ходить, не говоря уже о беге по подвалам.
Иванна, редактор
Мы переночевали одну ночь в квартире кума в центре. А там квартира такая была, куча стекла: окна большие, широкие — сталинка. И вообще куча шкафов, сервант стоит в комнате. И я представила вот это — взрывная волна… Мы просто в этом стекле все утонем. Мы перешли спать в коридор, все впятером (Иванна и Влад, их дочь Станислава, мать и брат Иванны, — прим. «Медузы»). С каждым днем становилось все холоднее. Мы все время ходили в куртках, в одежде. В чем стояли — в том и спали.
Восьмой день войны
Моих друзей во многих районах Мариуполя уже существенно шатало: город подвергался сильным атакам. Но я об этом не знала. В нашем районе в Киеве той ночью несколько раз подряд что-то взорвалось в непосредственной близости от нас. Это было невообразимо громко и страшно. Показалось, что наша девятиэтажка сейчас сложится как фигурка из костей домино. В 1:42 ночи мы с соседкой подскочили из кроватей — и до пяти утра просидели в коридоре.
Из комнаты с собой я успела схватить икону и клетку с хомяком Тимофеем.
Между этими взрывами был промежуток секунд по 30. Вспышка. Сначала свет — потом звук. Ты видишь свет, понимаешь, что сейчас грохнет в твой дом или рядом. В эти секунды между светом и звуком надо принять решение, что хватать с собой из комнаты в коридор.
Мы с подругой Машей тогда молились. И гадали, какой части Киева рядом с нами больше нет. Четко помню, о чем тогда думала. Думала, что как мои дозвонятся — я им расскажу, что тут у нас было! Я не знала, что у них такое каждый день, только хуже.
И еще стало интересно, чем занимаются люди, нажимающие на кнопку запуска ракет по мирным жителям после выполнения своей работы. Идут курить? Пьют кофе? Звонят любимым? Что?..
Влад, инженер
Когда отключили воду, сразу все начали бегать и искать, где ее еще можно купить. Есть рядом [с домом] такая точка, где разливали фильтрованную воду. Но так как света уже не было, они эту воду фильтровать не могли, поэтому продавали последние баллоны за какие-то космические деньги. Нам удалось тогда купить буквально две баклажки питьевой воды. Это была последняя питьевая вода. Больше не было нигде.
Девятый день войны
Я попробовала узнать, что происходит в Мариуполе, у подруги, которая единственной из всех моих тогда чудом оставалась на связи.
— Яночка, привет! Можешь обрисовать ситуацию в городе, пожалуйста? Я вторые сутки без связи с родителями.
— Привет! В городе нет света, воды, тепла и связи. Вообще, все очень тревожно, 200 пострадавших было. Вторые сутки без новостей. Хотят эвакуацию организовать. Дай бог… Тут поседеть можно, мы еле выдерживаем. Подозреваю, что моего дома физически больше нет.
У нас в микрорайоне за все дни войны пока пропала только горячая вода. Пара супермаркетов продолжили работу — хотя и очереди поначалу были космические.
Были закрыты почти все аптеки. За лекарствами пришлось ехать на другой конец города. По пути я видела тот самый жилой дом на Лобановского — 26 февраля в него попали две ракеты. Погибших не было, пострадали шесть человек. Тогда попадания в мирные здания были еще чем-то из ряда вон выходящим, шокирующим.
Иванна, редактор
Где раздают гуманитарку — передавалось из уст в уста. Где что вообще раздают, где можно зарядить телефоны: первые несколько дней их можно было заряжать в офисе, перед Красным Крестом.
Мы подумали, что надо поискать убежище. Мы знали, что [есть] на Драме (так мариупольцы называют городской Драматический театр, — прим. «Медузы»). Но мы туда не попали.
Мы сначала пошли в домик, который возле Драма. Это старый [сталинский] дом — соответственно, убежище уже подготовленное, спроектированное. Мы спустились туда. Там у людей своя атмосфера, стоит стол, они кашу едят, свечка стоит. У них там вообще свой мир.
И потом нам сказали: «Мы тут только своих принимаем. У нас тут уже куча людей». Короче, люди со своего дома только. Если будет хреново — тогда приходите, в самом крайнем случае. Какие крайние случаи еще могут