«Одежда сейчас — это тоже медиа» Интервью основателя Barking Store Романа Белоусова — о том, зачем (одновременно) помогать журналистам, политзаключенным и бездомным животным
В октябре Barking Store — магазин при частном приюте для животных 50pets — выпустил коллекцию в поддержку изданий, объявленных в России «иностранными агентами»: «Медузы», «Медиазоны» и «Важных историй». На этом мерче: котята (!), Хантер Томпсон (!!) и та самая сцена-мем из фильма «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» (!!!). Но вы наверняка и раньше видели вещи Barking Store — например, знаменитые худи и футболки со школьным автобусом-автозаком. Мы поговорили с основателем магазина Романом Белоусовым о работе магазина, политике — и том, как помощь животным может помочь человеку.
Все подробности о нашем мерче с Barking Store можно найти здесь
— Вы помните, с чего началась ваша любовь к животным?
— Думаю, это фактор семьи и культурные привычки. Сколько себя помню, у нас в доме всегда были собаки.
Самая первая была породистой. Потом нашли щенка на улице и оставили себе — выросла замечательная дворняжка, которая прожила с нами 17 лет. Был случай, когда собака в нашем районе родила, мы выхаживали ее щенков и стерилизовали мамку. Потом [ты] пытаешься пристроить щенков, пока они маленькие, но это не всегда получается. Щенки растут очень быстро и уже через полгода выглядят как большие собаки. Получается, что [если] ты ее не пристроил, живешь с ней полгода-год и все — это уже твоя собака. Если за несколько лет вам удается отдать около ста животных, то 10–15 точно остаются у вас.
— Как вы решили открыть приют?
— Я никогда не хотел свой приют. Когда был студентом, у [моей] мамы уже было много животных и я помогал ей чем мог. Чтобы мы могли как-то держаться на плаву, я создал паблики в социальных сетях — с названием «Приют 50 pets». Это была какая-то сиюминутная шутка про рэпера 50 Cent — я даже не помню, что конкретно имел в виду.
Нашел фотоаппарат, стал выкладывать фотографии наших животных, люди начали подписываться. Но я не хотел писать посты о том, как все плохо. Я начал подкарауливать смешные ситуации с животными [и фотографировать]. Со временем подписчики узнавали конкретных собак или кошек — и охотнее вливались в сообщество.
Когда мы закупали корм, я публиковал там чеки. Люди стали скидывать деньги. Изначально это были небольшие суммы, но потом стало хватать на большую часть расходов.
— Сейчас вы живете за городом?
— В 2002 году, когда мне было 15–16 лет, мы наваривали каш и ходили кормить щенков на стройку. Когда мы узнали, что этих щенков решили поубивать, сразу помчались туда и успели спасти четырех. Одного удалось пристроить, а остальные были настолько пугливые, что их пришлось оставить у себя — это одна из причин, почему мы переехали за город. В 2003 году мы продали однокомнатную квартиру в Москве и переехали в ближнее Подмосковье.
Когда переехали, стали пристраивать больше собак и больше стали брать к себе. Но самое главное правило — не брать больше, чем сможешь потянуть. Умение вежливо отказывать — очень важное. Когда в приютах говорят, что места нет — его действительно нет. Животных, как правило, всегда больше, чем мест.
— Вы занимаетесь животными только вдвоем с мамой?
— По большей части да. Финансовые, логистические и SMM-вопросы в основном на мне. Уход за каждым животным, поездки в клинику, переговоры с потенциальными хозяевами — на маме.
На самом деле приют — это предприятие, ты должен все уметь и все успевать. Если просядет что-то одно, рухнет и все остальное. Если у тебя не пристраиваются животные, будет их перебор. А если нет времени вести социальные сети, не будет денег, чтобы их кормить.
Если набрать большое количество животных, это сковывает. Мы с мамой никогда никуда вдвоем не выезжали: либо она сидит с собаками, либо я. Мы уже 20 лет живем таким вахтовым методом.
Со временем я хочу перестать называться приютом. Больше хочу помогать другим людям, которые занимаются животными. Свой ресурс, занимаясь этим почти 20 лет, мы немного исчерпали.
— Вы не думали найти волонтеров, которые возьмут на себя часть работы?
— Волонтеров у нас нет, я бы не хотел превращать наш дом в целое предприятие. Но у нас есть несколько человек, которые помогают. Это наши знакомые и друзья.
Например, соседка Лиза. Несколько лет назад кто-то выкинул щенка на железнодорожной платформе. Мы собирались его пристраивать, а Лиза оставила его себе. Мы стали плотнее общаться. Потом они [Лиза с семьей] приютили одну из собак, которую мы курировали. Со временем у нее получилось что-то вроде хорошей семейной передержки. Мама с ней плотно общается, мы друг другу помогаем, ходим в гости. Ее дети приходят иногда помогать с животными, например вычесать пушистого пса.
— Сколько у вас сейчас животных?
— У нас 11 кошек и четыре собаки. Еще пять собак на передержке у Лизы.
— То есть приютом вы занимаетесь почти все время?
— Сейчас у меня 95% времени отнимает магазин. Я даже посты в инстаграме приюта гораздо реже стал писать — просто не успеваю собраться с мыслями и пофоткать питомцев.
Мама еще подрабатывает, консультирует людей по ЖКХ-вопросам, помогает им добиваться соблюдения своих прав управляющими компаниями. Со стороны мне ее работа напоминает русский ремейк какого-нибудь американского сериала про суды — с мощной поправкой на наш колорит.
— Подписчики предлагают свою помощь?
— Когда пишут незнакомые люди с просьбой приехать и погладить собак, я, как правило, отказываю. Я понимаю, что человек хочет как лучше, но приезд незнакомого человека вызывает ажиотаж у собак — и в итоге мы тратим усилия, чтобы контролировать ситуацию. Кто-то на кого-то обязательно наступит. Кто-то заревнует, что чешут не его.
Я всегда говорю, что лучше найти муниципальный приют — там собакам гораздо хуже. Если человек приезжает [в муниципальный приют] регулярно и находит общий язык с животными, он сможет курировать конкретных животных — а это лучшее, что можно сделать для собак в приюте. Под курированием я понимаю социализацию, фотографирование, посты про пристройство либо про сбор денег на операцию. В результате конкретная собака может попасть к кому-то в семью.
— Какие истории собак запомнились больше всего?
— У одной нашей собаки — Бэби — возникла проблема со зрением. Она метис с терьером, судя по внешнему виду. Выяснилось, что у терьеров есть предрасположенность к отрыву связок, которые держат хрусталик. Мы поменяли собаке хрусталики на искусственные. К сожалению, зрение это вернуть не помогло.
Первые месяцы потеря зрения для нее была большим стрессом. Но мы уделяли ей много внимания, баловали — ей можно было ходить везде, спать хоть на диване, хоть у нас на голове и так далее. В итоге за полгода она полностью изучила весь дом и участок, стала отлично ориентироваться, повысила свое место в стайной иерархии, стала веселой и озорной как раньше.
Еще как-то к нам попала собака Эльза. У нее уже была кличка — как я понял, ее когда-то использовали попрошайки в электричках для сбора денег. Мы нашли ей хозяев в Москве, но через неделю она от них убежала. На следующий день она нашлась в совершенно другом районе Москвы. Проверить [это] невозможно, но по карте выходило, что она доехала туда на электричке — с одной пересадкой!
Мы забрали ее обратно и через какое-то время прямо на нашей улице познакомились с семьей, которая гуляла с собакой. Выяснилось, что они хотят завести вторую, а мы пристраиваем Эльзу. Они ее взяли, и она больше никуда не убегала.
— А чем вы занимались до открытия приюта?
— Когда я только занялся своим брендом [Barking Store], деньги из оборота я не вытаскивал. На жизнь зарабатывал на паре работ и подработок — от дизайнерских до курьерских и монтажных. Работал в [благотворительном фонде] «Центре охраны дикой природы», «Гражданском содействии», затем в редакции газеты «Жуковские вести» — это независимая подмосковная газета, очень бойкая, которая поднимала острые темы. Я занимался версткой, потом перешел в SMM и администрировал сайт. После защиты диплома работал в Институте микробиологии РАН.
— Там у вас были серьезные разногласия с руководством биофака из-за опытов на животных.
— Я учился на биофаке, выбрал специальность — микробиология. [Там] было несколько предметов, где предусматривалось использование лабораторных животных. Все их я успешно сдал и в опытах не участвовал, как и многие другие студенты, — как-то находил общий язык с преподавателями. С одной из кафедр общий язык найти совсем не удалось, руководство [института] встало на сторону кафедры.
Было два вопроса. Первый — в чем-то риторический: оправданно ли обязательное участие в опытах студентов, которые выбрали далекие от физиологии специальности? Второй вопрос: имеет ли право студент отказаться от участия в учебном эксперименте, если процедуры на животных проводятся без наркоза? Это противоречило правилам проведения работ с использованием экспериментальных животных. Меня все-таки отчислили за невыполнение учебного плана, несмотря на отличные оценки до конфликта.
Отчасти это противостояние меня подтолкнуло в сторону общественной активности. Например, с Михаилом Лобановым мы познакомились, когда организовывали акцию на День студента по поводу прав студентов в МГУ.
— Вы раньше занимались активизмом?
— Я участвовал в левом движении — это было где-то с 2004 по 2012 год. В целом на меня большое впечатление произвело сообщество, где было место и для развития своей культуры, помимо актуальной политики. Люди открывали культурные пространства, делали свои спортивные секции, приглашали лекторов, устраивали дискуссии, концерты, эколагеря, раздавали одежду и еду. Толкали свою повестку снизу.
Сложности тоже были, но это была живая и плодотворная атмосфера — по сравнению с молодежным отделением какой-нибудь либеральной партии, где 18-летние чуваки ходят в пиджаках и играют в бюрократов. Не удивительно, что к 2010 году большая часть активной московской молодежи была связана с анархистами и панк-хардкор-сценой.
Потом ты взрослеешь. Осознаешь свой интерес в том, чтобы была какая-то структура, которая может представлять твои взгляды и интересы. Для многих это запрос на то, чтобы добавить свобод, уменьшить давление на общественные организации и СМИ, добавить полномочий муниципалитетам, сохранить остатки науки, здравоохранения и социалки. Все-таки у государства есть и очень много полезного функционала — давайте его включим. Пусть оно будет нашим защитником от жесткого капитализма, а не его проводником. Уверен, под такой общей повесткой с каждым годом будут подписываться все больше людей.
Потом [в левом движении] произошла смена поколений. С тех пор я из чего-то активного выпал, риски показались слишком высоки. Я понял, где граница, и решил ее не переходить. Тогда время было другое, сейчас за ретвит сажают, а раньше люди ходили на самые разные мероприятия и присутствие государства не так ощущалось. Раньше в активизме была опасность для жизни, а сейчас больше опасности для свободы.
— Как вы оцениваете ситуацию в стране в целом?
— Ничего оригинального тут ответить не получится. Явно есть проблема с тем, что люди атомизированы — из этого проистекает все остальное.
Я не считаю, что в стране вообще все плохо. Но многое можно было бы улучшить, если бы были независимые профсоюзы, реальные партии и вообще к критике бы подходили конструктивно. Если широкое профессиональное сообщество — например, ученых и преподавателей — могло бы влиять на принимаемые решения в своей сфере, то результаты наверняка были бы лучше.
Точечно бывают успехи, как, скажем, разработка вакцины «Спутник V». Да, в России традиционно эта область сильная, есть много наработок, но что будет дальше?
[Сейчас] снова уменьшают бюджет на научные исследования и увеличивают бюджет на силовиков. Я не внутри ситуации, но выглядит это иррационально.
Также есть вопросы, которые надо решать немедленно. Пытки в колониях — это за гранью добра и зла. В таких ситуациях широкая огласка максимально важна, других способов оперативно повлиять на ситуацию нет.
Поэтому и хочется, чтобы СМИ было много и разных. Я знакомлюсь с разными мнениями для составления общей картины, читаю не только «либеральные медиа». Но именно на них сейчас оказывается давление, и это вредно.
— Проблеме животных государство уделяет достаточно внимания?
— Это медленный процесс. Государство ведет себя прагматично и инертно, за жестокое обращение с животными особо не наказывают. Есть лобби цирковой индустрии, охотников и других групп. Не секрет, что многие чиновники любят поохотиться на краснокнижных животных — очевидно, они не будут сами усложнять себе жизнь.
Люди в массе своей тоже не всегда добрые и пушистые. Не все вопросы возможно регламентировать и во всем пенять на государство. Но тенденция все же позитивная — сотни тысяч людей занимаются волонтерством и постепенно меняют мир вокруг себя, создают новую норму. Увидеть в Москве человека с дворняжкой на поводке в кафе — уже обычная ситуация. Люди бесконечно кого-то находят, лечат, стерилизуют, пристраивают. Вступаются за животных в сложных ситуациях.
— Как появилась идея создать Barking Store и уйти в сторону благотворительного мерча?
— В первом доме, где у нас был приют, я переработал сарай под шелкографию. Печатал постеры и футболки, поначалу ради собственного интереса. Я быстро освоил технологический процесс и начал печатать футболки в поддержку моего друга Алексея Гаскарова, который в то время сидел по «болотному делу».
Когда набил руку, стал печатать футболки друзьям. У моей жены есть кот Тихон, у которого есть свой паблик — «Владыка Тихон». Когда у нее был день рождения, я сделал футболки для гостей с принтом «трудись и молись». Этот принт стал одним из тех, что до сих пор есть у нас в ассортименте, хотя это и была дружеская шутка.
А закрутилось все, когда паблики, которые я развивал все эти годы, мы направили на продажу футболок. Мы с моей супругой Машей (журналистка «Медиазоны» Мария Климова, — прим. «Медузы») вели «микроСМИ» про животных — Barking News. Это был трудоемкий процесс, но мы быстро набрали аудиторию. Когда нас заметили — «Медуза» несколько раз давала на нас ссылку, — это очень прибавило энтузиазма. В какой-то момент мы подумали, что в дополнение к Barking News можно сделать еще и Barking Store.
— За счет чего удалось так быстро привлечь покупателей?
— Мне кажется, что помимо наличия своих пабликов повлияло и то, что у нас много друзей — журналистов, редакторов и других людей со своей аудиторией, которые носили наши вещи и рассказывали о нас.
Когда в 2017 году появился принт school bus и несколько других, к нам пришел большой поток людей. Тогда мы постепенно увеличили масштаб производства. Благодаря «Медузе» и «Медиазоне» многие узнали о нас и подписались на наш инстаграм, где мы поддерживаем разные зоопроекты и гражданские инициативы — и отчитываемся, когда кому-то помогаем. Для меня всегда важно, чтобы люди, которые делают мерч в поддержку кого-то, выкладывали результат: чем закончилось дело, сколько денег удалось собрать. Тогда люди увидят, что они не зря поучаствовали, почувствуют воодушевление и захотят поучаствовать снова.
— Как появился принт со «школьным автобусом»?
— В 2017 году были широкие протесты на антикоррупционную тему, которые закончились рекордными задержаниями. Необычно было и то, что задержали много школьников. Сразу возникла идея, что надо стилизовать школьный автобус под автозак, добавить школьников, знакомые всем ограждения и собаку в придачу. Я скинул идею нашему другу, дизайнеру Майку Че, и он оперативно все нарисовал. Мне понравился стиль, похожий на иллюстрации к некоторым детским советским книжкам, — мы сразу запустили принт в печать. До сих пор это один из самых популярных принтов.
Иногда его покупали и сотрудники МВД — судя по локациям курьерских доставок. Я не спрашивал зачем, но, думаю, в такой большой структуре могут попадаться очень разные люди с разными взглядами. Ну и постиронию никто не отменял.
— Над магазином работает большая команда?
— У нас небольшая структура, но эффективная. Есть я, три сотрудницы на складе и в магазине — они тоже вовлечены в зоозащитную и правозащитную деятельность, мы с ними на одной волне. У меня есть привычка все процессы заземлять на себе, и я только учусь передавать их кому-то еще. Например, у нас нет как такового отдела маркетинга.
— Кто придумывает идеи для принтов?
— Иногда я, иногда Маша. Еще у нас есть несколько дизайнеров, с которыми мы сотрудничаем, рисуют принты они. Сам я редко этим занимаюсь. Исключение — последний принт в поддержку «Медиазоны», его сделал я, в фотошопе.
— Вам хватает дохода от магазина, чтобы обеспечивать свой приют и помогать другим?
— Как бизнес Barking Store — это успешный проект. Важно понимать, что мы не благотворительный магазин, который все деньги отдает на помощь. В нашем случае это бизнес, который приносит прибыль. Мы живем на нее, инвестируем, платим зарплаты и помогаем другим организациям.
— Какой процент от дохода вы тратите на благотворительность?
— Трудно сказать. Я стараюсь брать на себя вещи, которые я точно знаю, что вытяну. Если мы говорим о недавней коллаборации с шоу «Вписка», где мы выделяем 500 тысяч рублей на приюты, то мы их выделим в любом случае. В дропе со СМИ мы отдаем им 50% именно с прибыли.
— Кому вы помогаете сейчас?
— В масштабах страны наша деятельность символическая, но все же мы пытаемся увеличить размах и помогать не столько кормами, сколько вложениями в инфраструктуру. Мы решили, что лучше помогать конкретным инициативам, и выделили 223 тысячи рублей на приют в Томске — они построили несколько больших вольеров.
Сейчас мы выбрали два приюта на Урале и выделим 500 тысяч с продаж вещей из коллаборации с шоу «Вписка». Часть новых вольеров будет готова уже до Нового года. Регулярно помогаем центру помощи жертвам сексуального насилия «Сестры» и приюту для птиц Help Birds. Еще мы хотим взять под свое крыло приют Big Dog в Екатеринбурге. У них интересная европейская концепция. Это место, где собаки будут играть, где у них будет много места и где они будут жить счастливую жизнь.
В целом в прошлом году на благотворительность у нас ушло 527 тысяч рублей. Но, возможно, важнее даже то, что мы можем послужить примером бодрой и веселой зоозащитной инициативы, немного расширить формат привлечения людей. Одежда сейчас — это тоже медиа, люди спрашивают и о содержании принта, и где такое достать. Я знаю, что в нескольких городах есть проекты вдохновленные нашим, — это, конечно, приятно.
— В 2019 году вы поехали в первую благотворительную экспедицию в дагестанский приют в Хасавюрте. Расскажите, как это было устроено?
— У меня есть друг, который возит музыкальные коллективы в туры. Мы ему предложили сделать тур, где мы возьмем тонну корма и поедем по частным приютам. Из Москвы мы поехали в Тамбов, Волжский, Астрахань, Хасавюрт и Махачкалу, посмотрели пять разных приютов. Потом этим же приютам перевели 400 тысяч рублей на всех — в результате удачной коллаборации.
Тогда же мы решили передавать процент от продаж с конкретного принта (имеются в виду вещи с принтом «Северный Кавказ», сейчас в магазине нет возможности купить такие вещи, — прим. «Медузы») в приют в Хасавюрте. Они занимаются просветительской работой с местными жителями, люди там достаточно религиозны, и руководительницы приюта тоже. Это им позволяет, опираясь на поддержку заместителя имама, убеждать людей в том, что не надо бояться подобрать щенка на дороге и отвезти его в клинику, что это не противоречит Корану. Там заниматься зоозащитой еще сложнее, чем в среднем городе России.
— К вам обращались крупные компании с просьбой сделать совместную коллекцию?
— Да, но я отказываюсь. Таких предложений было штуки три, но из-за разности масштабов и репутационных рисков нам с ними не очень хочется связываться, сразу теряется ламповость. Для нас, «маленьких», было бы странно сотрудничать с огромными корпорациями. Я говорил им, что это возможно только в том случае, если они пожертвуют на совместно выбранный приют условный миллион — и наша коллаборация будет приурочена к этому. Но они предлагают суммы значительно меньше. Меня раздражает желание крупных бизнесов прокатиться на этой теме и выделить деньги, которые для них, по сути, копейки. 500 тысяч мы и без них можем наскрести и выделить на что-то полезное.
— Почему вы решили сделать коллекцию в поддержку «Медузы», «Медиазоны» и «Важных историй»?
— Когда «Медузу» признали «иноагентом», я хотел помочь чем смогу в плане производства и логистики ее [собственного] мерча. Но «Медуза» выбрала стратегию с коллаборациями, и мы уже вписались в этот формат.
Сам бы я постеснялся писать [«Медузе»] про коллаб. «Медуза» — это крупное медиа, и я стесняюсь выезжать на чем-то таком. Но у нас уже давно была идея сделать что-то вместе с «Медиазоной» и «Важными историями». И мы решили, что можно сделать дроп, целиком посвященный независимым изданиям. Сейчас у нас три разных принта, посвященные трем разным изданиям.
Вообще, у нас есть друзья во всех трех медиа, мы общаемся, и там есть близкие мне по взглядам люди. Я бы сказал, что у нас получилась дружественная коллаборация.
Остальной мерч в поддержку «Медузы» ищите в нашем «Магазе». Там много всего красивого и полезного
— Как вы хотите развивать магазин?
— Среднесрочный план — это просто стоять прочно на ногах. В нынешней ситуации отсутствие ухудшений — уже хорошо. Еще мы хотим расширять ассортимент и делать новые вещи.
В будущем мне бы хотелось это преобразовать во что-то более целеустремленное и направленное. Со временем я бы хотел создать общественное пространство, где люди могут реализовываться, помогать животным и встречаться со своими единомышленниками. Когда наши подписчики знакомятся в магазине, это часто выливается в удачные мэтчи. Они обмениваются контактами, начинают что-то делать вместе.
[Я хочу] объединить сеть волонтеров из разных городов и направлять свои силы на решение конкретной задачи. К примеру, вести организованные кампании против цирков. Но чтобы этим заняться, мне надо переструктурировать магазин и переделегировать обязанности.
— Что, на ваш взгляд, самое крутое в благотворительной работе?
— Когда ты помогаешь животным, ты делаешь что-то хорошее прямо здесь и сейчас. Ты помогаешь какому-то существу, которое в принципе не может за себя постоять. Ты можешь и мимо пройти, а можешь спасти жизнь.
Моя мама этим занимается, и у нее все хорошо налажено. Я думал, что у нас многовато животных, но вижу, что это ее очень сильно морально поддерживает. Количество животных, которых мы пристроили за эти годы, перевалило за 200, и их хозяева сами уже кого-то подбирают, иногда звонят, чтобы посоветоваться. Круто, когда ты посеял зерна в других людях, помог им сориентироваться, и это такая вещь, которая стоит над политическим и бытовым.
Бонус! Мы попросили Романа выбрать лучшие шапито о животных. Вот мнение эксперта
«Медуза»