«Мне написал Чубайс и сказал: ты понял, что такое „во всем виноват Чубайс“?» Интервью главреда «Эха Москвы» Алексея Венедиктова — фронтмена электронного голосования в России

В сентябре 2021 года избиратели нескольких регионов России смогли принять участие в выборах через компьютер или смартфон — благодаря системе дистанционного электронного голосования. Такая возможность была у зарегистрированных избирателей в Курской, Мурманской, Нижегородской, Ростовской, Ярославской областях, а также в Севастополе и в Москве. Все регионы, кроме столицы, опубликовали результаты электронного голосования почти сразу после закрытия участков. В Москве результаты были обнародованы вечером следующего дня. Кроме того, онлайн-голосование существенно поменяло итоги выборов в пользу власти. Все это дало повод говорить о фальсификациях. Журналист, ведущий подкаста «Что случилось» Владислав Горин обсудил эти претензии с фронтменом кампании электронного голосования в Москве, главным редактором радиостанции «Эхо Москвы» Алексеем Венедиктовым.

— Сейчас вечер понедельника, около восьми вечера — РИА Новости не так давно сообщило, что 100% бюллетеней в Москве подсчитаны: у «Единой России» 37% голосов от числа поданных. Еще опубликованы итоги онлайн-голосования в Москве — там у «Единой России» показатели больше, 44,7%. Вас не удивляет время, когда это случилось? Выборы кончились в воскресенье вечером, и другие регионы, в которых было удаленное голосование, почти сразу опубликовали результаты, в отличие от Москвы.

— Если мы говорим о разнице между Москвой и другими регионами, то ситуация заключалась в том, что в московской платформе была введена дополнительная функция, которая все усложнила. Она называлась переголосование.

Мы вводили эту функцию как способ уклонения от давления. В других регионах эта функция не была введена. И выбор был очень простой: либо мы эту функцию удерживаем, давая возможность человеку, который может оказаться под давлением [при волеизъявлении], уклониться и переголосовать. Или мы оставляем его один на один с тем, кто на него давит, и тогда бог с ним.

И это моя ответственность [что подсчет шел долго]. Я настоял на том, чтобы эта функция была оставлена после теста, который был у нас в июле [2021 года]. Мы понимали, что это задержит расшифровку. Мы, честно говоря, не очень понимали, что у нас будут переголосовывать аж 300 тысяч человек из двух миллионов — это очень много.

Но мы на это пошли ровно потому, что нам казалось и кажется, что функция уклонения от давления [на избирателей] в виде переголосования первична. Точность и свобода важнее, чем скорость. Вот и все. 

— Я про эти 300 тысяч вас чуть позже еще спрошу. Вы говорили, что результат ДЭГ передали в ЦИК в четыре утра. 

— Нет, я не так говорил. Я говорил о том, что у меня были оперативные результаты ДЭГ. Что эти результаты я опубликовал, естественно, как оперативные результаты — у нас в штабе они были на стене [на экране]. Есть видео, как я их представляю журналистам.

Вот. А дальше началось оформление протоколов, потому что это уже дело участковых избирательных электронных комиссий — выверка и сверка с реестром электронных избирателей. И как любой протокол, он идет туда.

И кстати, ровно в четыре часа утра в ГАС «Выборы» поступало только 50% всех протоколов со всей России, а еще 50 поступили позже. И среди них таким же образом были ДЭГ [в Москве]. Это факт. 

— Можно эту задержку считать сбоем или вам кажется, что это было в рамках нормального рабочего процесса?

— Это можно считать задержкой ровно потому, что мы не ожидали этих 300 тысяч человек и этих 650 тысяч дополнительных транзакций [переголосования]. Нам казалось, что все-таки это вторичное переголосование или третичное голосование — его будет не так много, потому что на тесте, который случился у нас в конце июля, из 146 тысяч голосовавших переголосовали всего 10 тысяч. И эти 10 тысяч расшифровывались два часа.

И тогда техническая группа взяла меня за горло — у меня есть горло — со словами: «Давайте снимем эту функцию переголосования, потому что мы вам не гарантируем, что мы очень быстро тогда расшифруем, мы не знаем сколько [это будет отнимать времени]». Но меня за горло брать нельзя, как известно. Я считал, что функция переголосования важнее, чем скорость. Но, конечно, я не ожидал, что будет столько людей [желающих переголосовать], и это было довольно долго. Я понимаю.

Но при этом напомню, что, когда мы закончили расшифровку ДЭГ, только половина протоколов со всей Российской Федерации были в ЦИКе. И это опять-таки факт. Поэтому, когда ЦИК завел данные ДЭГ в ГАС «Выборы», это было, если не изменяет память, 10 утра. Тогда еще около 35% протоколов российских не было введено в ГАС «Выборы». Мы далеко не последние [кто передал в ЦИК данные о поданных голосах].

Но, конечно, вы правы в том, что это довольно долго для электронки, и вот мы послезавтра [в среду, 21 сентября] будем собираться и думать дальше. Я знаю, что есть очень много людей, в том числе и политиков в нашем штабе, которые считают, что сейчас — поскольку такое негативное отношение к задержке — надо сбросить из московской платформы функцию переголосования и расшифровывать спокойно и легко, как это сделали в Ярославской области и где-то еще.

Я противник этого. Буду настаивать, чтобы функция была сохранена, но при этом надо искать решение, при котором время тоже будет сокращено. В этом смысл. Но это должно быть, извините меня, техническое решение. 

— У меня как раз технический вопрос. Где-то два миллиона избирателей в Москве голосовали удаленно. Вот эти 300 тысяч переголосовывали в какое время? Можно это где-то посмотреть? Может быть, вы видели, у вас есть эти данные?

— Знаете, это точно технический вопрос. Секундочку, я спрошу у технических специалистов… Вопрос задан, ответа пока нет. Давайте дальше пока. 

— Хорошо. Вчера вечером произошло отключение ноды наблюдателей? Муниципальный депутат Денис Шендерович писал и говорил, что это было сделано по требованию ФСБ. Чем было аргументировано такое решение? Ну, вроде наблюдатели должны быть. 

— Они были. Смотрите, я не знаю, почему Денис это написал. Я не знаю, где он служит. У меня нет никаких сведений ни что ФСБ пришла, ни что ЦРУ зашло, ни что Госдеп зашел, как у нас любят некоторые политики искать всюду руки Госдепа. Почему не ЦРУ? Почему ФСБ? Значит, история совсем в другом.

Принципиально — история была. По Шендеровичу — думаю, что он услышал какой-то разговор типа шутки, что все, пришли, нас всех закроют, фээсбэшники. Может быть, я не знаю. Я про это ничего не знаю.

Значит, что я знаю. В 20:15 мы закончили принимать голоса, потому что голоса еще 15 минут после восьми вечера идут, они стоят там [в системе] в очереди. В 20:30 произошла сборка ключа дешифрования, который был разделен на семь частей и роздан семи людям в соответствии с правилами и законом. Мы собрали этот ключ, и в 21:00 этот ключ был опубликован в открытом доступе. И он там до сих пор лежит.

Что это значит? Это значит, что любой человек становится наблюдателем. То есть, грубо говоря, вы, я, не знаю кто, проходящий человек, если обладает очень маленькой компетенцией, может взять этот ключ, применить к транзакциям, потому что они все зашифрованы. Анонимные голоса находятся в публичной сети. И вы можете сесть и расшифровать все голоса, которые были собраны, имея в виду не кто голосовал, а за кого голосовали. Все два миллиона, которые были с 17-го с 8 утра до 19-го 20 часов вечера. То есть все становятся наблюдателями. Появляется такая публичная нода для контроля. Поэтому смысла в этом [ноды наблюдателя] никакого нет. Мы просто этот ключ опубликовали.

Проблема в том, что мы об этом негромко заявили, а надо было бы громко заявлять, но мы учимся. В следующий раз объявим громко. И до сих пор этот ключ есть, он будет там. И вы можете сегодня потратить ночку, чтобы два миллиона [голосов] расшифровать и сверить с результатами. И вы, и любой другой.

Как меня уверяют технари, у команды программистов из трех человек это займет час-полтора. Ну вот, собственно говоря, это история с нодой, так называемой, потому что я не знаю, что это такое. То есть я знаю, что такое нода, но думаю, что вашим читателям надо понять, что это доступ, контроль за расшифровкой в том числе. Теперь вы можете контролировать, каждый из нас. 

— До тех пор, пока я не пошел проверять, задам еще какой вопрос. При голосовании и при переголосовании интернет-избиратели получали два электронных бюллетеня. Один — для голосования за конкретных кандидатов-одномандатников и за партсписки — в общем, как это было бы на участке… 

— Кто-то получал три, потому что одновременно в двух округах шли довыборы в Мосгордуму и в Щукинский муниципальный совет. В некоторых округах [за пределами Москвы], мне говорила [глава ЦИК] Элла Памфилова, шли где-то губернаторские выборы, где-то выборы в заксобрание. То есть там было до пяти бюллетеней. Да, это правда. 

— …вот есть две цифры. За партии в Москве было отдано электронным образом 2 миллиона 116 тысяч 884 голоса, а за конкретных кандидатов, за одномандатников — 2 миллиона 21 тысяча 969 голосов. Выходит, 94 тысячи 915 человек не проголосовали по одному из бюллетеней. 

— Да-да-да. Это их право. 

— Я правильно понимаю, что по процедуре, когда ты заходишь на ресурс интернет-голосования, ты сначала голосуешь за конкретного человека, только потом тебе дают бюллетень за партию. И то есть примерно 100 тысяч избирателей пропустили первый бюллетень? 

— Нет. Это не точно. 

— А как тогда?

— Смотрите, там же учтены результаты и переголосований тоже. Мы не можем говорить, сколько людей, потому что на самом деле уникальных пользователей на партиях, по-моему, было 1 миллион 143 тысячи с чем-то. Значит, если у вас 1 миллион 116 тысяч, да, значит, у вас 47 тысяч бюллетеней не приняли. Вот человек имел право голосовать по одному бюллетеню — любому. Это правда. 

— Так. Простите, я не уловил. 

— Я не буду цифрами загружать. Человек имел право голосовать по одному бюллетеню.

Хотя у нас был умелец на тесте, который сумел сделать электронный бюллетень испорченным. Такое бывает.

— И разница между теми, кто проголосовал за списки и за одномандатников, объясняется тем, что многие получили бюллетень повторно?

— Повторно или третий раз.

Еще раз. У нас переголосовали суммарно 297 тысяч уникальных пользователей, и это было, по-моему, дополнительно 650 тысяч транзакций. То есть каждый мог по два, по три, по четыре раза сделать выбор. Максимально — семь раз.

— Ну то есть 94 тысячи бюллетеней не потерялись, еще раз для ясности?

— Я не могу по цифрам вам сказать. Можно я в столбик не буду считать? Можно вы из меня не будете делать первоклассника, ладно? Я вам говорю о принципе. Я говорю вам о свободе воли избирателя, который вправе голосовать одним бюллетенем или вправе переголосовывать один раз, или не переголосовывать, или переголосовывать два раза или семь раз. Значит, принцип мной был заложен. Технически он был сделан, и мы нареканий не получали.

Из двух миллионов человек мы не получили по этому поводу нареканий — по поводу двух бюллетеней или по поводу переголосования. Не получили. Может, еще получим, но все-таки два миллиона [проголосовавших] и ноль [претензий] — это хорошая статистика. 

— Вы сказали про то, что один умелец сумел «испортить бюллетень». Это тот случай, когда 21 августа хакер умудрился один из двух бюллетеней не заполнить и отказаться от него?

— Не 21 августа, а где-то в июле или 2 августа, но неважно. Да, это тот самый хакер, которого до сих пор ждет премия в 300 тысяч рублей [за обнаружение уязвимости].

Одна из дальнейших разработок [для электронного голосования] — чтобы каждый избиратель смог сделать недействительным свой электронный бюллетень. Надо сделать это функцией, доступной для всех. Пока мы не знаем как. Посмотрим.

— Вы разобрались, как ему это удалось?

— Техническая группа разобралась, но, когда они мне стали объяснять, я сказал: «Все, ребята, вы свободны». Мы разобрались. На этом голосовании такая возможность была заблокирована, но я ее запомнил и считаю, что было бы неплохо ее предоставить каждому, если она будет безопасна для остальных пользователей. 

— В апреле 2021 года разработчик московской системы интернет-голосования говорил про переход на отечественную криптографию, в частности, на шифр «Кузнечик», разработанный ФСБ…

— Первый раз слышу про шифр. Значит, вы не к тому человеку обратились. Мое дело — чтобы была безопасность. Мне абсолютно все равно — отечественная, не отечественная криптография. Я в этих тонкостях не разбираюсь.

Безопасность голосования, возможность взлома, слома или вброса — вот моя задача. Какими инструментами пользуются разработчики — это совершенно точно не мой вопрос. Не мне указывать специалистам, что им использовать, поэтому я скажу честно: я не знаю, как этим пользоваться. И я не ставлю им задачу — выбрать тот или иной инструмент. Иначе за технику буду отвечать я, а не они. 

— Подозреваю, что эту тонкость вы могли запомнить, потому что решение обосновывалось тем, что так ускорится процесс дешифровки голосов при подведении итогов. Этот переход в итоге совершился, что-то такое вы помните?

— Нет же. Я вам говорю, ваши подозрения — как вы сказали — беспочвенны, потому что опять: моя задача, чтобы время стало меньше, но не за счет безопасности. Поэтому сделали они это или нет, я не знаю. 

— В московской системе кроме публичного блокчейна был еще вроде бы второй, приватный. Если я и мои коллеги все верно понимают, то без описанных там данных внешний наблюдатель не может проверить правильность учета при голосовании? Опять же, если мы не ошибаемся, объясните, как можно убедиться в том, что система…

— Нет. Если вы меня сейчас будете грузить техникой, я вас переключу на техников, попрощаюсь с вами. Вы пытаетесь меня поймать, вам не удастся. 

Послушайте меня. Я никогда не влезаю в зону, где я не компетентен. И меня никто туда не заманит. Что касается приватности, то для того, чтобы расшифровать блокчейн в публичном поле с учетом переголосования, все будет сделано для того, чтобы были полностью расшифрованы голоса и чтобы они оставались анонимными для расшифровки. И эта задача будет выполнена. 

— Будет ли опубликована подробная документация московской системы электронного голосования? Пока есть только исходный код некоторых компонентов. Есть ли в планах дорассказать, как это все устроено?

— У меня нет планов по документации. У меня есть планы по увеличению и расширению электронного голосования и обеспечению его безопасности, открытости и прозрачности.

Если прозрачность требует опубликования какой-то документации дополнительной, но не ведет к нарушению безопасности и не играет на руку своим и чужим хакерам — это можно опубликовать. Если это делается для того, чтобы через дырку входили люди, которые хотят скомпрометировать [голосование], то этого сделано не будет. Поэтому каждое предложение будет конкретным и будет изучаться технической службой и теми, кто сертифицируют зону безопасности. 

— Рад был бы сказать, что понял. 

— Я ваш вопрос тоже не понял. Обменялись непонятными репликами. 

— Вы два года назад говорили в интервью Илье Жегулеву, а потом много раз это повторяли, что ваша задача — выработать доверие к электронной услуге под названием «дистанционное голосование». Как полагаете, получилось это сделать?

— Нет еще, не получилось. Не надо забывать, что против меня работают люди, которые вырабатывают недоверие. Они делают это иногда искренне, не понимая, а иногда — в политических целях. [Этим людям] лучше позаботиться об их базах сторонников, которые попадают в руки ФСБ. Вот это действительно было бы хорошо.

Но при этом надо отметить, что год назад на общефедеральное голосование по [изменению] Конституции в Москве пришло миллион человек, а сейчас приходит два миллиона человек, — это значит, что доверие [к электронному голосованию] растет. А три года назад это было 10 тысяч человек.

И замечу я, что во всех трех случаях — 10 тысяч, миллион и два миллиона — мы имеем явку свыше 92%. То есть люди, которые сделали первый шаг и сказали «А», в 90% случаев делают второй шаг и говорят «Б» (то есть зарегистрировавшись на электронные выборы, потом принимают в них участие, — прим. «Медузы».). 

В чем измеряется доверие? В количестве людей, которые пользуются услугами. В бизнесе это так. В маркетинге это так. Если спрос на эту услугу будет расти, значит, будет повышаться доверие. Если люди, которые по каким-то причинам — неважно по каким — эту услугу отвергают, ну, среди них неинтересно бороться за доверие. Если люди не пользуются самолетами и боятся летать самолетами — ну чего с ними? Пусть будут поезда. Должны быть поезда, должны быть автомобили, но самолеты при этом будут все равно, и услуга полета будет улучшаться. То же самое с дистанционным электронным голосованием.

Это же не политическая история. Потому что моя задача — сделать из дистанционного электронного голосования обычную бытовую историю, благодаря которой люди смогут быстро принимать решения. Сейчас они могут решать по установке шлагбаума во дворе, например. Или, например, определять время каникул в той или иной области в том или ином городе. И это [электронное голосование] должно быть таким же бытовым предложением, как электронная запись к врачу. Кнопкой. Или как вызов «Убера». Кнопкой. Вот эта кнопка должна быть.

Когда люди увидят, что это удобно, полезно и не вредно, а главное — не нарушает их прав, они будут этим пользоваться. А те, кто не увидит, не будут. Ну, это как вакцинироваться. Понимаете? Можно вакцинироваться, а можно не вакцинироваться по разным причинам. Можно быть бешеным антиваксером, а можно — как одна партия у нас, которая наживается на антиваксинге, собирает политический капитал. Разные люди.

И мы признаем права и тех и других существовать рядом с теми, кто хочет вакцинироваться. Для меня это одно и то же. 

— Говоря про людей, которые работают на недоверие к услуге электронного голосования. Это понятный и прозрачный намек на сторонников Алексея Навального. 

— Это понятный и прозрачный намек на сторонников Геннадия Зюганова в первую очередь, потому что именно эта политическая сила и политическая партия [КПРФ] призывала своих сторонников не приходить.

Среди сторонников Алексея Навального — которого я очень уважаю и надеюсь, что нам удастся сделать так, что он будет приходить к нам в эфир и вам давать интервью нормальным образом, а не из тюрьмы, куда он несправедливо посажен, — я могу сказать, голосовал [экономист] Сергей Гуриев. Его не регистрировали [в системе электронного голосования], я ему помог — там действительно был сбой в отчестве в одной из баз.

Люди разные. Есть политические партии, а есть люди, которые на этом ловят репутацию. Ну пожалуйста, это же дело такое. Мы находимся в свободном обсуждении, и люди имеют на это право. Среди сторонников Навального, особенно среди молодых, много сторонников электронного голосования. Я говорю: велкам. И пусть приходят. Если доверяют — пусть приходят. Не доверяют — не приходят.

Я вообще людей не делю на тех, кто политический такой, политический сякой. Я работаю в бизнесе, предлагаю им услугу. Дальше — люди вне зависимости от разреза глаз, цвета кожи, политических взглядов и возраста либо пользуются этой услугой, либо не пользуются.

И я еще не видел социологии [касающейся тех, кто зарегистрировался в системе электронного голосования в Москве], что меня очень интересует. Но у меня был очень интересный разговор с мурманским губернатором [Андреем Чибисом], где тоже было электронное голосование. Я его спросил: «Андрей, скажите, кто у вас записался, [кто эти] семь тысяч человек?» Он мне говорит: «Знаете, записались такие крепкие хозяйственные мужики. Они считают, что это экономит им силы и время». Это же безумно интересно. Вы вступаете в новую зону. Вы участвуете в построении нового опасного и сложного мира. По-моему, это круто. 

— Про Навального все-таки еще уточню. Читали его оценку?

— Нет. Я его оценку не читал. Я, простите, два или три раза мог посмотреть, что там было. Не знаю его оценки. Но я всегда выступал, чтобы у Алексея Навального была свобода слова. И когда он в эфире «Эха Москвы» критиковал «Эхо Москвы» — тоже. Я считаю, что для нормальных людей, для нормальной страны это нормально. Но я не ориентируюсь на мнение тех или иных людей, тем более политических деятелей, понимая, что за этим стоит. 

— Все-таки хотелось бы услышать реакцию на слова Навального о том, что «робот долго думает», потому что в это время «ловкие ручонки единороссов» «подделывают результаты на полностью противоположные». Практика применения электронного голосования оценивается этим политиком так. 

— Я не уверен, что он [Навальный], будучи там, где он находится [в колонии в Покрове Владимирской области], может компетентно по этому вопросу высказываться. Я думаю, что ограничения в информации, которые у него есть, не позволяют ему трезво, спокойно, благожелательно взглянуть на процессы, которые идут в мире. Но я ему благодарен за то, что он привлекает внимание к нам, к этой проблеме. Проблема есть, конечно. Алексей всегда умел и умеет ставить вопросы о проблемах. Нам это полезно. Но хотелось бы предметной критики, да, а это — некая публицистика. Ну, он — блестящий публицист, ну, хорошо. Я готов от него слушать и такие заявления, потому что понимаю, что он хочет для страны хорошего. 

— Не только те, кто находится во владимирской колонии, говорят, что это отныне «электронное голосование Венедиктова» и это — антидот для «Умного голосования» Навального. 

— Ну это глупость, честно, совершенно. Я, например, голосовал за человека, которого предложило в моем округе «Умное голосование». К сожалению, он не прошел из-за в том числе электронного голосования. Это факт, да.

Поэтому, знаете, свобода дороже моего личного выбора. Свобода выбирать, каким образом голосовать, дороже. Свобода предоставления возможностей дороже. Одно дело — заявлять о расширении возможностей, а другое дело — их создавать. Несмотря на всякую критику — добродетельную, недоброжелательную, супердоброжелательную, супернедоброжелательную. Приходится это слушать, но ничего страшного, я уже человек поживший, еще и не такое было.

Мне тут написал Анатолий Борисович Чубайс сегодня, который сказал: «Ну, ты понял, что такое „во всем виноват Чубайс“?» Я говорю: «Ну все равно во всем виноват Чубайс. Мне еще до вас как до неба в виноватости». Поэтому, слушайте, я отношусь к этому философски. Важно делать, потом люди оценят.

То есть люди уже оценили, я не могу относиться с презрением к этим двум миллионам [зарегистрировавшимся в Москве избирателям]. Я знаю, люди относятся с презрением, называют их рабами, говорят с ними через губу. Как они хотят, чтобы они [избиратели] потом голосовали? За тех, кто их называл рабами и говорил с ними через губу? К тем, кто высказывал всякое презрение и брезгливость? Нет уж, увольте. А я считаю, что люди по-разному должны в том числе голосовать.

Останется бумажное [голосование], останется электронное. Может быть, когда-нибудь нам вживят чипы и мы будем голосовать, прикладывая ладонь к стеклу автобуса. Так что для меня это такая задачка.

— Алексей Алексеевич, последний вопрос про те самые 300 тысяч [переголосовавших]. Мы о переголосовании много говорили, и для нас и для вас это принципиально.

Я не понимаю: если есть такая возможность — переголосовать, даже если я бюджетник и меня заставили, точнее, не я один, а нас много, — наши цифры, наше волеизъявление должно быть очень похожим на среднее по городу или по стране. Ну просто это математика, большие цифры. А оно не похоже. Сильно отличается в пользу власти и переворачивает ситуацию в округах. 

— У меня другое мнение. Я еще раз объясняю вам, что в данном случае во время политического голосования очень многие избиратели, вне зависимости ни от чего, идут и выполняют пожелания тех, кто их призвал голосовать за себя. В том числе когда люди идут и голосуют по «Умному голосованию».

Такие разные партии, как «Единая Россия», ЛДПР и «Новые люди», призвали [голосовать удаленно] и получили [на электронном голосовании] голосов больше относительно голосования на участках.

Что можно сказать еще? Фактор Трампа — история с Трампом, Байденом и почтой, по-моему, объясняет все. Американцы, люди, которые голосуют давно, тем не менее послушались своих лидеров [и активно голосовали по почте на президентских выборах в 2020 году]. И в результате победил тот, кто больше призывал голосовать по почте. Это очень просто.

Это не про 300 тысяч, это про два миллиона [избирателей ДЭГ в Москве]. Понимаете? Вы говорите — бюджетники. А что это за слово «бюджетники». Путин — бюджетник, например. Что значит «бюджетники»? Вообще, что это за категория? Учителя — бюджетники, врачи — бюджетники. А бомжи — не бюджетники? Врачи — бюджетники. Мне не нравится не то, что вы сказали. Мне не нравятся такие определения. У нас нет социологии, кто пришел [на электронные выборы]. У нас в Москве бюджетников 700 тысяч, а пришло [на электронное голосование] два миллиона.

Думаю, что у вас есть знакомые врачи, учителя, которые голосуют по-своему. Что вы их все так презираете? Как будто стадо баранов идет и голосует, как им сказал их начальник. Вы говорите, что в Москве два миллиона баранов, им сказали идти — они идут. Это не так. Это совсем не так. 

— Ровно обратный был вопрос, почему есть такое смещение в итогах. 

— Нет, это вопрос об этом. Потому что — люди [разные], потому что считают своей ту партию или те партии.

Сейчас я возьму таблицу, одну секундочку… 148 тысяч человек — за «Новых людей» пришли проголосовали [электронно]. 141 тысяча — за ЛДПР. Это разные люди, это разные люди! А с другой стороны: «Справедливая Россия» — 152 тысячи. Между прочим, если говорить о КПРФ, 294 тысячи пришло голосовать онлайн. То есть это разные люди с разными политическими взглядами.

Услуга — это когда человек, повторяю, вне зависимости от взглядов, от цвета кожи, от разреза глаз, берет и пользуется ею, потому что она удобная. Даже во время выборов. Так будет. Мы в начале пути.

Но ничего, я обещаю всем тем, кто критикует электронное голосование, я обещаю им услышать их критику и расширить применение, расширить возможности, укрепить безопасность. И будем делать так, что, если все будут призывать [голосовать электронно], у вас таких вопросов не возникнет.