Российские хакеры и пропагандисты проводят «операции влияния» по всему миру — например, дискредитируют Олимпийские игры в Париже А сотрудник Microsoft Клинт Уоттс пытается их выследить. Вот его интервью
Российские хакеры и пропагандисты проводят «операции влияния» по всему миру — например, дискредитируют Олимпийские игры в Париже А сотрудник Microsoft Клинт Уоттс пытается их выследить. Вот его интервью
Клинт Уоттс — генеральный директор Центра анализа цифровых угроз Microsoft. Он возглавляет команду из 30 человек, которая отслеживает «операции влияния» России, Ирана и Китая по всему миру. Команда Уоттса использует информацию из открытых источников на 15 языках, чтобы находить и изучать пропагандистские объединения. По просьбе «Медузы» американская журналистка Таня Лукьянова поговорила с Уоттсом о российских методах дезинформации в интернете и попытках троллей наладить отношения с западными консерваторами.
— Что такое «операции влияния»?
— Это может быть как использование фейковых аккаунтов в соцсетях, так и взлом компьютерных сетей с последующей кражей данных. Все это делается для того, чтобы позже с помощью информационных кампаний попытаться изменить поведение целевой аудитории или ее отношение к чему-то.
Речь идет именно о попытке изменить видение людей, добиться масштабного сдвига в восприятии реальности как таковой, а не просто о взломе и краже данных. Сделать это можно разными способами — от создания сайтов и блогов, как это делали раньше, до видео — в тиктоке, инстаграме, фейсбуке и любых соцсетях с видеохостингом.
Подобным занимаются так называемые advanced persistent manipulators (APM), то есть те, кто на протяжении многих лет проводит разные кампании влияния, рассчитанные на определенную целевую аудиторию, и делает это на разных платформах.
— Дезинформация, операции влияния — обычно такими вещами занимаются НКО и государственные организации, а не частные корпорации.
— Около десяти лет назад я и еще несколько исследователей наткнулись на несколько российских операций влияния [в цифровом пространстве] во время конфликта в Сирии. В то время мы все работали в разных НКО и аналитических центрах. Через некоторое время мы поняли, что попросту не успеваем [за этими операциями]. У нас не было ресурсов, не было технологий, мы не могли бежать в том же темпе, что и страны, где этим занимались на государственном уровне.
Когда мы начали работать с Microsoft, с их киберкомандой из Центра анализа цифровых угроз, мы сразу поняли, насколько эффективным может быть наше сотрудничество. Они, например, видят [изнутри], что разные акторы из России или Ирана используют одни и те же аккаунты, цифровые подписи. И это совпадает с тем, что мы видим в открытых источниках. Так что вместо того, чтобы быть уверенными только на 90%, теперь мы часто можем получить стопроцентную уверенность в том, какие операции идут из России, Ирана или Китая.
— У вас есть представление, кто стоит за этими операциями влияния в случае, если они идут из России? Это спецслужбы, госорганы, тролли, какие-то отдельно взятые патриоты?
— Я бы разбил их авторов на несколько категорий. Есть небольшие группы или ячейки, которые занимаются какими-то конкретными операциями, создают контент и продвигают его. В качестве примера я назвал бы «Шторм-1679» — группу, которую мы упоминали в нашем недавнем отчете об Олимпийских играх. Она создает качественный контент, но у нее не хватает навыков. Успешно распространять свои посылы они не умеют.
Другие, такие как, например, «Шторм-1099», — это гораздо более крупная группировка. У них отлично получается создавать фейки, добавлять на них настоящие логотипы разных организаций и довольно быстро (и успешно) продвигать такой контент в разных соцсетях. Она теснее связана с российскими властями и продвигает общую пророссийскую повестку, в то время как более мелкие группы часто сосредоточены на какой-то одной конкретной кампании. Так что этим занимается много разных людей.
Большинство этих операций влияния сегодня исходит из администрации президента РФ, это изменение последних десяти лет. Сегодня они представляют собой что-то вроде «журналистики» и каждый день производят огромное количество информации. У каждой [российской] спецслужбы теперь свои полномочия в этой сфере, узкие и конкретные.
У ГРУ есть те, кого мы называем «телеграмерами»: они находятся на оккупированном юге Украины или у границы со стороны России. В основном они сосредоточены на теме войны. Для ГРУ это имеет смысл, поскольку в его компетенцию входит военная разведка. А Служба внешней разведки занимается новостными сайтами типа Фонда стратегической культуры.
Существует и большое количество фрилансеров, подрядчиков, которых нанимают на конкретные задания. По форме все это не сильно отличается от западного образца журналистики.
— Как вы определили, что некоторые из этих групп имеют отношение к российским спецслужбам и что можете рассказать о методологии своей работы? Как вы находите этих акторов и устанавливаете их личности?
— Ну, во-первых, мы наблюдаем за ними очень, очень долго — в случае с россиянами уже десять лет. Мы видим много их постов в открытом доступе, и они совершают ошибки. Тогда мы начинаем группировать их в то, что мы называем «штормами». Если посмотреть на наши отчеты, мы сначала обнаруживаем какой-то набор действий [россиян в онлайне] и называем это «штормом». Затем смотрим, на какую аудиторию они работают и за кого себя выдают, — это второй этап.
Далее определяем их посылы и нарративы и сопоставляем это с общей пророссийской повесткой. Ну и потом есть цифровые подписи — и часто они оказываются в открытом доступе. Это может быть все что угодно — от реестров доменов до аккаунтов в соцсетях и публикаций. Ну и модели поведения у них довольно четкие. И так как мы следим за ними на протяжении такого длительного времени, у нас есть понимание того, кто этим занимается. Плюс, как вы, наверное, знаете, в некоторых кампаниях они оставляют следы в виде метаданных, даже не осознавая, что таким образом выдают себя и свои цели.
— Какие основные нарративы вы наблюдаете сейчас в российских операциях? Может, есть какие-то отличительные черты?
— Часть усилий [этих APM] сосредоточена на негативных сообщениях — это то, о чем вы часто слышите в новостях. Но есть и другое направление, ориентированное как раз на наведение мостов с сообществами единомышленников, попытку построить отношения с ними на основе общих идей.
Во всей этой деятельности у России есть ключевые посылы. Сейчас на первом месте, конечно, стоит тема Украины — как и в последние два года (а многие могут сказать, что и в последние десять лет).
На втором месте так называемые традиционные ценности — попытка координации с националистически настроенными аудиториями в Европе и США. То есть со всеми, кто против [международных] институций, НАТО, ООН. Их цель — развал всех этих союзов. Если развалить альянсы, раздробить их, то у России существенно возрастают шансы их одолеть — и в информационном пространстве, и экономически, и в военном плане.
Так что понятие «активных мероприятий» (active measures) заключается именно в том, чтобы победить силой политики, а не политикой силы. Эти мероприятия могут быть направлены против целого государства, конкретных институтов или международных организаций типа ООН. Задача — разделить, натравить людей друг на друга, расколоть на фракции, чтобы они не могли сопротивляться.
— А есть ли какие-то закономерности и отличительные черты в российских операциях влияния? Может, они более активны в определенных регионах или в определенное время? В этом году, например, на Западе то и дело проходят выборы…
— Российские акторы интуитивно понимают, что работают с тремя основными аудиториями. Первая — это их внутренняя аудитория в России: читающая на русском языке, сидящая на российских платформах, следящая за российскими СМИ.
Вторая — русская диаспора за границей. Нарративы, которые часто используют для нее, — российский национализм и пророссийские взгляды на войну в Украине. А третья аудитория — иностранцы по всему миру, для них они [российские пропагандисты] вещают на десятках разных языков. Например, у RT есть программы на многих языках. Они также могут задействовать троллей в соцсетях, проводить конкретные операции по взлому данных, утечкам, использовать спецслужбы.
В общем, это составляет суть их подхода, и сейчас, конечно, все силы сосредоточены на нарративах вокруг Украины. В этом году сложилась уникальная ситуация, потому что во многих западных странах проходят выборы, идет политическая борьба. Исход этих выборов напрямую повлияет на внешнюю политику разных демократий, задача [властей] России [в это время] — демобилизовать эти страны и подорвать их поддержку Украины.
Так что сейчас действительно интересное время. В следующем году все может поменяться — возможно, они [российские акторы] будут проталкивать истории об энергетической политике Европы или о проблемах с поддержкой НАТО в Европе.
— Какие именно нарративы вокруг Украины сейчас существуют в этой среде?
— С самого начала полномасштабного вторжения в общем и целом остается один и тот же набор тем. Со временем они немного видоизменяются, но по сути в них одинаковые посылы. Первый, для внутренней аудитории, таков: именно Украина напала на Россию. Со временем он сменился на «мы побеждаем в Украине». Этот месседж поддерживается постоянно, его продвигают и для русской диаспоры за границей.
Основные усилия в Европе сейчас направлены на подрыв помощи Украине в ЕС и НАТО. Этого достигают несколькими способами. Во-первых, с помощью нарративов об украинских беженцах — это яблоко раздора существует еще со времен конфликта в Сирии. Мол, люди, хлынувшие в Европу, принесут странам, куда они приехали, только беды.
Во-вторых, есть нарративы о коррупции в Украине, ее коррумпированных лидерах. Россияне очень стараются продвигать такие истории, чтобы повлиять на внутреннюю политику европейских стран, которые поддерживают Киев.
Еще одна подтема — это посыл вроде «смотрите, сколько ваша страна тратит на Украину и как мало она тратит на вас». Это очень эффективная идея, которая опирается на националистические настроения в странах Европы.
— Возможно, у вас есть какой-то конкретный пример того, как работают эти операции влияния? Сложно представить, что какой-то обычный парень, создавший фейковый аккаунт в твиттере, может добиться существенных успехов.
— Да, конечно, не все так просто. Начну немного издалека, потому что вы затрагиваете очень важную мысль. СМИ до сих пор зациклены на ботах — истории восьми- или девятилетней давности. Когда мы только начинали нашу деятельность с [изучения медиапространства вокруг темы] Сирии десять лет назад, мы имели дело с фейковыми аккаунтами в фейсбуке и твиттере, выдающими себя за американцев. Они использовали ботов, чтобы строчить в многочисленных блогах, — и все.
Сегодня такое ни за что бы не сработало. За последние десять лет ситуация очень изменилась благодаря нескольким факторам. Во-первых, сегодня у всех есть возможность снимать на смартфоны. Без [создания] видео оказать какое-либо существенное влияние, особенно на западные аудитории, сейчас практически невозможно. Сегодня никто не будет читать блог-посты про Украину в полторы тысячи слов. Десять лет назад еще читали бы и, возможно, кто-нибудь влиятельный написал бы об этом у себя в твиттере. Сегодня — нет. Именно поэтому видео настолько важно. Но подделать видео куда сложнее, чем, скажем, выдать себя за американца и написать несколько твитов от его имени.
Во-вторых, за последние десять лет очень сильно изменились и сами платформы: раньше все были в фейсбуке и твиттере, кто-то смотрел ютьюб. Но сегодня у людей по восемь-девять аккаунтов на разных платформах, [серверы которых находятся] в разных странах. Это тоже сильно усложняет возможность влияния извне.
И в-третьих, большинство стран и крупных организаций пытаются активно противостоять подобным операциям влияния России, Ирана или Китая. Эти три фактора существенно повлияли на характер сегодняшних кампаний.
Если приводить примеры успешных операций, мне на ум приходит группа «Шторм-1516», которая, как мы полагаем, связана с администрацией президента РФ. Они, например, могут создать видео с «разоблачителем», который поведает о некоей конспирологической теории про коррупцию Владимира Зеленского. Сделав видео, они опубликуют его в фейковом телеграм-канале, напоминающем какое-нибудь локальное американское издание, с названием вроде «Хьюстон Хроникал». Идея операции заключается в том, что кто-нибудь из американцев или европейцев наткнется на видео, возмутится коррупции, [репостнет его] и таким образом история попадет в американское инфопространство.
Они выпускают подобные видео примерно раз в неделю. Часто в них действительно рассказывается о Зеленском и коррупции — и пару раз такие видео и вправду залетали в американское инфопространство. В одном из них говорилось, что Зеленский якобы тайно купил яхту, в другом — еще о какой-то коррупционной схеме. «Украина — коррупция — Зеленский» — классическая история, которую они постоянно рассказывают [западной аудитории].
С другой стороны, эти видео довольно редко имеют успех. Только изредка, когда их распространяет пользователь с большим количеством подписчиков, они попадают в поле зрения [своей целевой аудитории].
— Мой следующий вопрос как раз был о том, насколько успешны подобные кампании. Если, как вы говорите, они далеки от успеха, то зачем ими продолжают заниматься? Надеются взять количеством?
— Сколько бы мы ни показывали примеров этих операций влияния, люди смотрят на все это и говорят: «Да ну, это глупо». Мол, кто на такое поведется? Но во время пандемии, например, рэпер Ice Cube перепостил информацию, созданную троллями, и ее увидели миллионы людей. С одной стороны, конечно, все это глупо, но иногда что-то выстреливает. Так что задача — просто создавать как можно больше контента и надеяться на лучшее.
С другой стороны, нынешние аудитории в этом плане более образованны. Если еще в 2016 году я бы сказал кому-то, что за аккаунтом DC Leaks стоят российские спецслужбы, мне бы ответили: «Вы не можете этого знать». Сегодня мне бы поверили охотнее: люди более осведомлены [о возможностях пропаганды], и это хорошо.
— Чего вы ожидаете от российских операций влияния в ближайшие месяцы и за чем следите?
— Главное, за чем мы следим и что отличает кампании России и, кстати, Ирана от остальных, — это взломы и операции по сливу данных. Пока [в рамках американской предвыборной гонки] мы этого не видели. Если бы это случилось, накануне выборов в США это стало бы серьезной проблемой.
Второй момент, за которым мы следим, — есть ли координация между разными «штормами» российской активности. Сейчас они все что-то делают, но не очень эффективно. А если они вдруг начнут координировать свои действия, понимая, что поодиночке они слабее, для нас это будет знаком, что что-то качественно изменилось.
Полагаю, что им придется выбирать свои цели. Сейчас они проявляют активность вокруг предстоящих Олимпийских игр. Во Франции и Великобритании в скором времени будут выборы. Много всего происходит, и им надо сосредоточиться на конкретных целях — если попытаются влиять на все, успеха не добьешься нигде. Так что придется выбирать.
Мне кажется, российские акторы влияния сейчас задумываются, что окажется эффективнее уже происходящих вокруг выборов событий. Что они, например, могут предложить американской публике, чтобы каким-то образом повлиять на их мнение? Довольно сложный вопрос в этом году.
— Действительно, непростая задача.
— Да, на дворе не 2016-й, и даже не 2020-й. Мы живем в совсем другое время.
Беседовала Таня Лукьянова