«Тюрьма — не могила, срок — не резина. Женщинам пожизненное не дают» Женя Беркович и Светлана Петрийчук уже четыре месяца находятся в СИЗО. На заседании суда о продлении ареста они поговорили с журналистами

6 сентября Хамовнический районный суд Москвы продлил на два месяца арест драматургу Светлане Петрийчук и режиссерке Жене Беркович, обвиняемых в «оправдании терроризма». Они находятся в СИЗО уже более четырех месяцев. Заседание суда началось с опозданием в несколько часов. Во время него людям, пришедшим поддержать Петрийчук и Беркович, а также журналистам разрешили с ними поговорить. Вопросы задавала, в частности, журналистка Катерина Гордеева. Видео разговора опубликовал YouTube-канал «Но. Медиа из России». Вот что сказали Беркович и Петрийчук.

О надежде

Петрийчук: У нас с Женей отличаются позиции на этот счет. Я решила, что никогда не буду соглашаться с этим (неразборчиво). Женя меня обычно осаживает своими надеждами.

Беркович: Меня в этот раз тоже задолбало. Я столько сил трачу на то, чтобы заставлять себя ни на что не надеяться… Я решила, что раз решения вот такие, то можно я хотя бы перед этим буду: «Ой, сейчас будет что-то классное».

Петрийчук: Все равно обломимся, но мы же все равно должны как-то окситоцина в мозг пускать ожиданиями, что это всё…

О том, что надо сказать людям, которых любишь

Петрийчук: Мне кажется, людям, которых любишь, надо все-таки лично и по-отдельности [говорить].

Беркович: А я знаю, меня научили. «Тюрьма — не могила, срок — не резина». Женщинам пожизненное не дают, так что… Земля круглая, увидимся.

О письмах поддержки

Петрийчук: [Их] очень много. У меня есть сумка, и от пола — у меня вот такая стопка [писем] (показывает на видео, насколько большая стопка писем — прим. «Медузы»).

Беркович: К сожалению, большую часть писем мне приходится выкидывать, потому что иначе меня выселят из камеры. Классно, что их так [много]. Их стало немножко меньше, но их прям много. И там конечно разброс — от военных пенсионеров из (неразборчиво) до детских онкологов из Торонто.

Петрийчук: Очень многие [из тех, кто пишет] ничего про нас не знали.

Беркович: Многие пишут, что мы вот, к сожалению, про вас не знали, теперь узнали, посмотрели, почитали.

Об осознании происходящего

Петрийчук: Я вообще не думала, что нас арестуют. Ко мне подошли в аэропорту и сказали, что я задержана за пьесу «Финист ясный сокол», я смеялась, потому что была уверена, что это… Ну что за абсурд? Но день прошел, там уже к вечеру как-то более и более реально становилось.

Беркович: С момента, когда я поняла, что дети в курсе, где я, и ответственные взрослые — где мои дети, дальше все было более-менее (неразборчиво). До этого… Спасибо господину следователю, что во время обыска мне не дали подписать документы, что я убила и съела Катю Гордееву. Я бы подписала, потому что это была такая жесть… Одной рукой держала одного ребенка в истерике, другой — другого ребенка в истерике, третьей рукой пыталась не дать убежать котам, а четвертой пыталась одеться.

Петрийчук: Для меня все было абсолютно нереально, пока меня не перевели после суда (неразборчиво). Где-то в два часа ночи нас развели по разным камерам, за мной дверь закрылась и тогда что-то стало (неразборчиво). Потому что я не спала где-то часов 60 к тому моменту и уже плыла очень сильно. Но тогда уже стало понятно.

О жизни в СИЗО

Беркович: Мы правда находимся немножко в другой реальности, где другое, например, понятие времени. Мы по меркам СИЗО сидим очень немного (неразборчиво). Я реально когда первый раз про кого-то услышала, а сколько там [человек] сидит: «Да недолго, года два там что ли». Вот когда я первый раз это услышала, я: «В смысле, блин, недолго?» Там это… Мы вообще еще салаги. Это очень сложно объяснить вот так, через стекло. Не в смысле что это все хорошо, не волнуйтесь. А все очень медленно. И это начинает казаться нормой. Ну, мне, Свете — нет. Мне реально это начинает казаться нормой. Ну потому что невозможно. С одной стороны ты тратишь силы на то, чтобы не впасть в депрессию и сохранять чувство юмора. И при этом нужно помнить, что это все не норма — ужасный беспредел, несправедливость. И тогда начинаешь беситься, биться головой о стену.