«Оказалось, что так можно — и никакого наказания не будет» 15 лет назад Россия вторглась в Грузию. «Медуза» рассказывает, как «российские элиты» отнеслись к той войне — и что они думают о ней сейчас
Пятнадцать лет назад, в начале августа 2008-го, российские вооруженные силы вступили в открытый конфликт с Грузией. Россия провела наступление вглубь страны, а затем добилась выгодного мирного договора, избежав международной изоляции. Спецкор «Медузы» Андрей Перцев поговорил с чиновниками, которые тогда входили в «вертикаль власти», и выяснил, чем то вторжение для «российских элит» отличалось от нападения на Украину.
Наши миротворцы и приданые им части в настоящий момент осуществляют операцию по понуждению грузинской стороны к миру. На них также лежит ответственность по защите населения. Всем этим мы сейчас занимаемся.
Так 9 августа 2008 года описывал вторжение российских войск в Грузию Дмитрий Медведев — на тот момент президент России. Именно в этот день российские войска вошли в Цхинвали — столицу самопровозглашенной Южной Осетии. Затем они продвинулись вглубь Грузии — и подошли к Тбилиси на расстояние в несколько десятков километров.
Штурма столицы не было. 12 августа Дмитрий Медведев объявил об окончании «операции», а спустя четыре дня Грузия, Россия, Южная Осетия и Абхазия подписали план урегулирования конфликта (очень выгодный для российских властей). Он предусматривал прекращение огня, отвод войск, а также международные гарантии безопасности для самопровозглашенных республик.
Этот конфликт стал первой войной на территории Европы с начала XXI века, однако он не привел к каким-то серьезным международным санкциям против России. Евросоюз и США жестко осудили вторжение в Грузию, однако существенных экономических ограничений так и не ввели.
Этому поспособствовало несколько факторов. Во-первых, Россия так и не пошла на Тбилиси. Во-вторых, специально созданная при ЕС комиссия по расследованию обстоятельств конфликта пришла к выводу, что войну начала все-таки Грузия, обстреливавшая Цхинвали (при этом в докладе комиссии отмечалось, что в предшествующие войне месяцы Россия «совершала многочисленные акты провокаций»). В-третьих, всеобщее внимание от вторжения отвлек мировой экономический кризис, серьезно ударивший по США и другим западным странам.
На последний фактор позже указывал и Дмитрий Медведев: «Да у меня даже с Джорджем Бушем сразу после этого были совершенно нормальные отношения (в действительности отношения США и России заметно осложнились после вторжения, — прим. „Медузы“). Мы с ним встречались как раз в конце 2008 года. Он во время нашего последнего разговора (тогда мировой кризис начался, вся наша беседа в основном касалась экономики) даже не упомянул ситуацию в Грузии и проблемы Южной Осетии и Абхазии».
При этом Россия действительно серьезно усилила свое влияние в самопровозглашенных республиках — руководящие должности в ней начали занимать чиновники, до того служившие в РФ. Например, премьером Южной Осетии в 2008 году стал бывший глава налоговой службы Северной Осетии Асланбек Булацев. В Грузии считают, что Южная Осетия и Абхазия были фактически оккупированы Россией.
Впрочем, по словам источника «Медузы», близкого к политическому блоку администрации президента РФ (тогда его возглавлял Владислав Сурков), война в Грузии осталась «на периферии внимания общества и элиты»: «Событие воспринималось как нечто далекое. За ним не следили в режиме реального времени ежеминутно и ежесекундно».
По оценке собеседника, такое отношение объясняется еще и тем, что «элиты» тогда очень скептически относились к возможностям российской армии — и не верили, что вторжение будет для нее успешным. Министром обороны тогда был Анатолий Сердюков (ранее — гражданский чиновник), а армия ассоциировалась в первую очередь с дедовщиной и коррупцией.
Однако после того, как российские вооруженные силы начали относительно быстро продвигаться по Грузии, отношение изменилось. Изменилась и «тональность», с которой происходящее освещали российские государственные и провластные СМИ. Источник «Медузы», близкий к АП, емко описывает ее так: «А оказывается, мы можем».
«Можно сказать, это была первая попытка провоенной триумфалистской пропаганды. Робкая, но она была. Подчеркивали роль Медведева — новый президент, а так быстро себя проявил, принял правильное и жесткое решение в условиях тяжелого международного кризиса», — поясняет собеседник.
Главным российским «лицом» конфликта в то время действительно был Медведев. Уступивший ему президентский пост Владимир Путин (на тот момент — премьер-министр) находился на летней Олимпиаде в Пекине и лишь пригрозил Грузии некими «ответными действиями». Медведева же российская пропаганда сначала позиционировала как решительного «ястреба», который не побоялся начать войну, а после окончания вторжения — уже как «эффективного миротворца», который остановил «геноцид осетин».
«Цель не состояла в том, чтобы разгромить Грузию или казнить [тогдашнего президента страны Михаила] Саакашвили. Я считаю, что я правильно поступил, когда принял решение о том, чтобы проявить сдержанность и не форсировать дальнейшие действия», — подчеркивал сам Медведев.
Политолог Иван Преображенский в разговоре с «Медузой» такую «сдержанность» объяснил проще — по его оценке, российские власти переживали «некоторый испуг — как в первый раз, когда нахулиганишь и не знаешь, дадут по рукам или нет». Вместе с тем эксперт признает, что российским властям (и пропаганде) удалось позиционировать вторжение так, что в обществе по его итогам «возникло ощущение правоты»: «[Все] это не воспринималось как захватническая война».
Это подтверждают и социологические данные. Например, в 2018 году — спустя десять лет после войны — ответственность за конфликт на руководство РФ возлагали лишь 5% респондентов опроса, проведенного «Левада-Центром».
Однако закрепить пропагандистские «успехи» не удалось. По окончании вторжения рейтинги Путина и Медведева, поднявшиеся после начала войны, начали «увядать». Политолог Кирилл Шамиев в разговоре с «Медузой» также отмечает «краткосрочные антигрузинские, антиамериканские, антиевропейские настроения» (этому способствовал демонстративный разрыв связей с Тбилиси и гражданами Грузии, осудившими вторжение), которые Кремль не «капитализировал в трансформацию патриотического подъема».
По оценке Шамиева, на тот момент власти РФ не были заинтересованы в долгосрочной конфронтации с Западом: «Тогда [вскоре после войны] проводилась политика на сближение, перезагрузку отношений, поэтому патриотический подъем не поддерживался искусственным топливом, как это было после 2014 года».
Собеседники «Медузы» в федеральном и региональных правительствах, а также в «Единой России» соглашаются, что постепенно тема войны с Грузией окончательно «ушла на периферию». Как пример они приводят отношение федеральной власти к «восстановлению территорий». Если сейчас российские регионы обязаны финансировать такие работы на оккупированных украинских землях, то в 2008 году все было иначе. Некоторые регионы действительно объявляли о помощи Южной Осетии и Абхазии, но никаких «разнарядок не было». «Нас [из Кремля] по поводу восстановления никто не напрягал, мы и не участвовали», — описывает ситуацию высокопоставленный чиновник одного из регионов Центрального федерального округа (в 2008 году он работал в администрации региона).
Еще один собеседник «Медузы», работающий в другом регионе ЦФО, вспоминает, что в 2008 году он даже публично выступил против «травли грузин» — но никаких санкций со стороны федерального руководства не было:
Время было другое, все не так ходили по струнке. Вертикаль уже начала формироваться, но не была такой жесткой. Опять же были два центра влияния — Медведев, хотя бы в силу должности, и Путин. При конкуренции всегда свободнее. Да и с Медведевым были определенные надежды — молодой, современный, вероятно, пойдет еще на один срок. Сейчас такое было бы просто невозможно.
Дмитрий Медведев действительно задумывался о выдвижении на второй срок в 2012 году, однако все закончилось знаменитой «рокировкой» с Путиным. На этом фоне, по словам близкого к Кремлю источника «Медузы», пропаганда «стала преуменьшать событие [войну с Грузией]»: «Чтобы умерить пыл Медведева, ведь это был реально его козырь».
Более того, в том же 2012 году был опубликован 47-минутный документальный фильм «8 августа 2008 года. Потерянный день» (его заказчики достоверно неизвестны). В нем высокопоставленные отставные военные критиковали Медведева за нерешительность и хвалили Путина за решительность. В частности, бывший начальник Генштаба ВС РФ генерал Юрий Балуевский утверждал, что высшее командование во главе с Медведевым бездействовало, «пока не последовал пинок в одно место от Владимира Владимировича». Сам Путин также говорил, что созванивался с Медведевым и 7, и 8 августа 2008-го, намекая, что решение о начале вторжения принял он. Медведев факт таких разговоров отрицал.
«Путин в силу должности оказался не главным действующим лицом, верховным главнокомандующим был Медведев, а находиться на заднем плане он не любит», — поясняет собеседник «Медузы», близкий к АП тех лет.
О том, как война с Грузией отразилась на Путине и Медведеве в личном плане, собеседники «Медузы», входившие в «вертикаль власти», сказать затруднились. При этом они подчеркивают, что именно после этого высшее руководство страны начало уделять пристальное внимание ситуации в армии. Близкий к Кремлю источник «Медузы» подчеркивает: «Все, кто присмотрелся внимательнее, понял, что она плохо подготовлена, техника ломается. Победа была не совсем чистой — слабый победил еще более слабого».
«У нашей армии совсем плохо со средствами связи, разведки, навигации, приборами ночного видения. Нет у нас, например, беспилотников. Выяснилась, точнее подтвердилась, еще одна печальная вещь — у российской армии нет пехоты (мотострелков), точнее ее очень много, только воевать она не может. Поэтому мы с первого дня войны начинаем забивать гвозди микроскопами, то есть использовать в качестве пехоты десант и спецназ», — писал тогда военный обозреватель Александр Храмчихин.
Вскоре после этого Сердюков объявил о масштабной реформе, армия начала перевооружаться. Впрочем, больше министр запомнился не преобразованиями, а своей отставкой в 2012 году на фоне громких коррупционных скандалов.
«Путин тогда уже произнес свою Мюнхенскую речь. Для него уже не стоял вопрос, надо ли противостоять Западу. Вопрос был в том, как это делать. И Грузия показала ему, что можно военной силой — просто надо ее иметь», — резюмирует Иван Преображенский. По его мнению, именно после грузинской войны Путин решил: «[Оказалось, что] так можно и никакого наказания за это не будет».
С ним заочно соглашается и Кирилл Шамиев. По мнению политолога, увидев отсутствие серьезных санкций, Путин посчитал Запад «слабым». При этом эксперты подчеркивают, что вторжение в Грузию нельзя напрямую сравнивать с войной с Украиной.
«Тогда пропаганда не готовила людей к войне, не рекламировала достижения этой войны, да их и не было. Не было новых завоеваний, не присоединяли территории. Гибридный характер войны был всем очевиден», — уверен Иван Преображенский.
Кирилл Шамиев в свою очередь подчеркивает, что «не заметить» то вторжение россиянам было гораздо проще: «В Грузии война длилась пять дней. Россияне могли не читать новости, а потом обнаружить, что страна воевала с кем-то».
Андрей Перцев