Нас принесли в жертву Блокада Нагорно-Карабахской республики продолжается два месяца — и остается почти незаметной из-за большой войны. Вот что теперь там думают о будущем — и о России. Репортаж «Медузы»
В начале декабря 2022 года непризнанная Нагорно-Карабахская республика (НКР) оказалась в блокаде. Лачинский коридор — единственную дорогу, связывающую республику с Арменией, — перекрыли граждане Азербайджана, называющие себя «экоактивистами». Они якобы выступают против незаконной добычи природных ресурсов армянскими властями — при этом среди «экоактивистов» есть члены правящей партии Азербайджана и бывшие военные. Из-за блокады в республике не хватает лекарств и продуктов, с серьезными перебоями работает электричество и газ. При этом российские миротворцы, которые должны обеспечивать порядок в регионе, в ситуацию не вмешиваются. Спецкор «Медузы» Лилия Яппарова отправилась на место блокады и выяснила, как непризнанная республика пережила два последних месяца.
«Почему я живой?»
В воскресенье, 25 декабря 2022-го, жительница Степанакерта Нарине Данилян проснулась посреди ночи от шума: за стенкой плакала ее мать Зара. Зайдя в соседнюю комнату, Нарине не сразу поняла, что происходит: электричества не было и свет оставленной на трюмо свечи едва освещал две стоящие рядом кровати.
На одной из них метался Каро — девятилетний сын Нарине. Тело мальчика изгибалось, будто он хотел взлететь с постели. «Было видно только силуэт — и как будто он хочет сесть, встать — но не получается. Нет контроля над организмом. Тело у него синеет, хоть этого при свечах и не видно — только слышно, как хрип выходит из него. Как будто он задыхается — а ты не знаешь, как помочь», — вспоминает Данилян.
У Каро эпилепсия. За годы болезни Нарине поняла, как можно хоть немного облегчить состояние сына: включить свет, проветрить комнату, облить ребенка водой. «Приступы тогда не такие страшные, — объясняет Данилян. — Но сейчас газа нет вообще, электричество дают всего на несколько часов. У нас и так холодно, а откроешь окна — застудишь квартиру окончательно».
В ноябре 2020 года Армения проиграла Азербайджану войну в Нагорном Карабахе, в результате непризнанная Нагорно-Карабахская республика (НКР) потеряла 80% территорий, но сохранила свою столицу — Степанакерт. Связывать этот город с Арменией, согласно договоренностям, должен был Лачинский коридор — горный маршрут, который взяли под охрану введенные в регион российские миротворцы.
Эта дорога заблокирована уже больше полутора месяцев. 12 декабря на горной трассе — там, где она проходит мимо города Шуша, после войны отошедшего Азербайджану, — появилась большая группа азербайджанцев, называющих себя экоактивистами. Они выстроились на дороге напротив российских миротворцев, перекрыв движение. Затем там появились палатки; с тех пор этот круглосуточный пикет поддерживают несколько сотен человек.
Все они утверждают, что борются с армянским «экотеррором»: добыча золота и меди на карабахских рудниках, по мнению митингующих, ведется с нарушениями. Однако расследование армянской службы «Радио Свобода» и видео с места событий показали, что среди демонстрантов почти нет экологических активистов — зато достаточно много бывших азербайджанских военных, членов правящей партии Ильхама Алиева, провластных общественников, работников госкомпаний и других людей, связанных с властями Азербайджана.
Без разрешения официального Баку активисты, вероятно, просто не смогли бы добраться до этого места горной трассы, а обустраивать лагерь в Лачинском коридоре им помогли сотрудники азербайджанского министерства по чрезвычайным ситуациям. Сами участники пикета в разговоре с «Медузой» настаивают на неангажированности своего протеста. «Его инициировали лидеры неправительственных организаций (НПО) и экоактивисты, — сказал „Медузе“ один из организаторов митинга Ильгар Оруджов. — А членом НПО может быть и бывший военный, и член политической партии, и ученый, и художник. Экология должна волновать все общество».
На странности в организации протеста, заявленного как природоохранный, обратили внимание профессиональные экологи с обеих сторон конфликта.
«Не знаю никаких других „экологов“, чьи акции поддерживали бы силовые структуры», — сказала «Медузе» председатель армянской общественной организации «Эколур» Инга Зарафян. «Мы не видели этих людей, когда министерство экологии и природных ресурсов [Азербайджана] выставляло на продажу леса, национальные парки, заповедник», — охарактеризовал протестующих в Лачине глава азербайджанской организации «Экофронт» Джавид Кара.
Сейчас движение по соединяющей НКР с внешним миром дороге остановилось: по факту протестующие пропускают только машины миротворцев или Красного Креста (хотя и утверждают, что «готовы создать условия для проезда» гражданских автомобилей). Трассу пришлось перекрыть еще и российским миротворцам, которые пытаются не допустить армяно-азербайджанских столкновений.
Азербайджан отрицает сам факт блокады. МИД страны поддержал действия активистов, но добавил, что дорогу «перекрыли не азербайджанские протестующие, а миротворческий контингент РФ».
Из-за акции азербайджанских активистов Степанакерт и окружающие села оказались отрезаны от снабжения: ежедневно через блокаду пропускают всего несколько машин. Сотни семей оказались разделены блокадой, а остающиеся в самопровозглашенной НКР 120 тысяч человек живут в условиях постоянной нехватки еды, лекарств и тепла.
Одновременно с блокадой Азербайджан перекрыл газоснабжение НКР. Как заявили в МИД самопровозглашенной республики, Баку также препятствует подаче в Карабах электроэнергии.
«В темноте не знаешь, что делать», — признается Нарине. Разве что на ощупь отыскать дрожащие руки и ноги Каро — и гладить их. «Сидим с мамой и пытаемся его приласкать, — рассказывает Данилян. — Все это время он очень громко кричит. В остальном — никакой реакции».
В глаза сыну во время приступов Данилян старается не заглядывать. «Когда пробую, мне становится плохо, — говорит женщина. — Они страшными становятся: не открыты, не закрыты. Ощущение, как будто там [вместо мальчика] вещь лежит. Так далеко от моего ребенка!»
За время блокады у Каро было три приступа: 25 декабря, 2 и 13 января. «Дорога перекрыта; леветирацетам кончился, через три дня кончится даже „Депакин“, — признается Данилян. — Не хочу даже представлять, что будет потом».
После приступов Каро «всегда винит себя». «„Почему я живой? Я больной, я для вас обуза. Я не должен был появляться на свет“, — пересказывает Данилян. — Я его тогда уговариваю, чтобы не винил себя: „Посмотри, как хорошо ты рисуешь!“ Он у нас умный, любит конструкторы и математику. Способности у него отличные».
На фотографии, которую Данилян передала «Медузе», Каро нахмурившись стоит на фоне знака «I ❤️ Stepanakert». В руках у него рисунок карандашом: солнце освещает три зеленые фигурки. Если приглядеться, становится понятно, что это люди, одетые в военную форму, а разделяющие их каракули — это колючая проволока.
Со своим мужем Мкртичем Нарине разделена блокадой: накануне перекрытия дороги 12 декабря он уехал на заработки в Ереван. Прорваться обратно в республику, чтобы вывезти семью, он пытался и по основной трассе, и по «левой дороге» — так Нарине называет окружающие Степанакерт горные тропы.
«Он дошел — а там армянские милиционеры стоят, — вспоминает она. — Сказали, что „в лесах противник есть“ и детей — а у нас еще четырехлетний Завян и двухлетний Армен — вообще опасно так везти».
В середине января Нарине попросила Мкртича больше не звонить домой. «Он же все время плачет, когда с детьми разговаривает! Все время врет им: „Завтра приду, послезавтра приду“, — жалуется Данилян. — Говорю ему: „Не надо столько врать — ты же их травмируешь: они же спрашивают каждый раз, почему ты не пришел“».
Теперь он звонит только теще. Сама Нарине, признается она корреспонденту «Медузы», за время блокады совсем перестала плакать. «Сильнее стала. Бессердечней, — объясняет Данилян. — Задавила все, чтобы снаружи не было видно. Сижу как игрушка. Слезы ведь не помогут Каро».
В Степанакерте сейчас нельзя найти даже яблок, но по-настоящему Нарине тревожит нехватка лекарств: у Каро диагностирована не только эпилепсия, но и муковисцидоз. В день мальчик принимает до 13 разных препаратов: леветирацетам, «Депакин», «Креон», «Азирекс», витамины K, D, A, E и C. Плюс снимающие одышку ингаляции — солевого раствора и сальбутамола. Последний Каро принимает через спейсер, и Нарине иногда еле уговаривает сына на эту процедуру. «Потому что спейсер у нас розовый — по его мнению, „как для девочек“», — смеется Данилян.
Витамин K Каро не принимает уже два месяца, 200 миллилитров натриевого раствора кончились в конце января, «Депакин» — 2 февраля, витамины — 5-го. Когда сын пропускает ингаляции, он «начинает нехорошо дышать, высоко температурить, синеть», рассказывает Нарине. Слышно, как она развлекает погремушкой Армена.
«Из-за муковисцидоза слизистый гной полностью заполняет горло, — объясняет Данилян. — Он хочет откашляться, поесть — но не получается. Если не принимает лекарство, то, можно сказать, нету Каро: как будто кто-то давит ему в горло».
Единственное, что сейчас можно найти в Степанакерте, — это витамины. «Я написала пост в фейсбуке и всех обзвонила, — рассказывает Данилян. — Люди принесли нам — по две таблетки, по три, по одной морковке».
Что будет, если кончатся вообще все лекарства, Нарине старается не думать. «Кислорода, говорят, в больнице уже нет, — вслух рассуждает Данилян. — И, если ребенку станет плохо, кислородного аппарата для него уже не будет. Из-за этой тупой блокады я бессильна».
За время блокады Каро заинтересовался политикой — и даже трижды ходил с мамой на митинги против блокады. «Ходит он нормально, но через каждые 10 шагов падает: „Ноги болят, руки болят, сердце болит“», — рассказывает Данилян.
На митинги Каро ходил даже в конце декабря, когда ему стало совсем плохо. «Он еле-еле дышал, кашлял — и вот в таком состоянии заставил меня пойти с ним на этот митинг, — вспоминает Нарине. — Присоединились к маршу в аэропорт [у которого дислоцирована база российских миротворцев] — он их хотел просить, чтобы дороги открыли».
27 декабря жители Степанакерта отправились к миротворческой базе с плакатами «Путин, держи слово» и «Мы вам поверили». «Каро [вместе с остальными] орал, пока не появились миротворцы, — вспоминает Данилян. — Потребовал, чтобы к нам вышел [командующий российскими миротворцами генерал-майор Андрей] Волков — и сказал, когда он откроет дорогу. Нам ответили, что „Волкова нету, придет очень поздно“, но по ходу наврали: он просто не хотел к нам выходить».
К ночи почти все протестующие разошлись, осталось только около полусотни человек, вспоминает Нарине. Чтобы дождаться Волкова, они разожгли костер. «До четырех ночи мы там оставались, — изумляется Данилян. — Каро мерз даже у костра: мы ему шалью закрыли горло. Миротворцы попросили костер подальше [от расположения] перенести — а сын как закричит: „Мальчик [миротворец]! Это наша земля! И мы вправе здесь не только костер сделать, но и шашлык на нем приготовить. Почему вы с нами так разговариваете, будто мы никчемные?“»
К рассвету остальные участники протеста уговорили Каро пойти домой. «Им пришлось на уловку пойти: „Каро, иди дома погрейся — а мы за тобой через час зайдем!“ — вспоминает Нарине. — Он дома даже обувь не захотел снимать — так и спал обутый, сидя на диване. Утром просыпается: „А как это я здесь? А не там?“»
«Сын убежден, что русские прямо сейчас — если захотят — могут открыть дорогу, — объясняет Нарине; российские миротворцы и азербайджанские „экоактивисты“ действительно стоят на трассе буквально в десятке метров друг от друга (а иногда и вовсе лицом к лицу). — Говорит: „Пусть забирают этих азербайджанцев — и сами уходят отсюда“».
Азербайджанцев Каро за время блокады возненавидел. «„Вы еще будете умолять, чтобы мы ваши гадкие жизни не забрали“, — удивленно цитирует сына Нарине. — Он такие вещи говорит, такие поступки делает, как будто он 50-летний. Только по виду маленький».
Еще год назад особый статус Лачинского коридора и право российских миротворцев регулировать движение по нему не оспаривались. Однако теперь, когда все дипломатические и военные ресурсы Кремля тратятся на Украину, способность российского контингента поддерживать мир в Карабахе быстро сходит на нет.
Новый виток противостояния, считают эксперты, связан с желанием Баку подтолкнуть Армению к скорейшему решению спорных вопросов и добиться подписания мирного договора на выгодных для Азербайджана условиях. В Ереване блокаду прямо называют попыткой «создать невыносимый гуманитарный кризис и таким образом заставить людей покинуть свои дома».
Собеседники «Коммерсанта» в Баку добавляют, что, по замыслу Азербайджана, блокада должна не только подтолкнуть Ереван к сдаче Карабаха, но и показать российским миротворцам, что они не должны этому препятствовать.
В первый же день блокады армянский премьер Никол Пашинян созвонился с Владимиром Путиным, а на третьи сутки обратился к странам ОДКБ с просьбой помочь в «восстановлении территориальной целостности страны» (позже армянские чиновники заявили о разочаровании сдержанной реакцией участниц организации). Парламент страны прямо призвал Россию прекратить азербайджанскую акцию в Лачинском коридоре.
Однако миротворцы ничего предпринимать не стали. Кремль «ходит на цыпочках» в Нагорном Карабахе, считают опрошенные The Wall Street Journal эксперты: Россия просто не может позволить себе ввязаться в новый конфликт, тем более бросить прямой вызов Азербайджану или его ближайшей союзнице (в том числе по вопросу Карабаха) — Турции.
«Если бы они [российские власти] попытались поддержать армян в Нагорном Карабахе, это значило бы занять довольно жесткую позицию, а у них для этого больше нет [доступных] войск», — сказал изданию директор по исследованиям Центра российских и евразийских исследований Уппсальского университета в Швеции Стефан Хедлунд.
Армянские и азербайджанские обозреватели соглашаются, что влияние России в регионе уменьшается. «Из-за событий, связанных с войной в Украине… Турция и Азербайджан больше нужны России, чем Армения, поэтому Россия не хочет идти на какие-то шаги, которые могут повлиять на отношения с Турцией и Азербайджаном», — считает армянский политолог Микаэл Золян.
К декабрю 2022-го запущенные вторжением в Украину процессы привели к тому, что власти Азербайджана открыто бросили вызов российским миротворцам. Причем пользоваться ослаблением позиций Кремля в регионе Баку начал уже в марте 2022-го: именно тогда все чаще стали появляться сообщения о нарушениях прекращения огня.
В самопровозглашенной НКР тогда немедленно заявили, что азербайджанцы пытаются добиться преимущества в Карабахе, воспользовавшись моментом, когда российские военные заняты в Украине. Перестрелки и даже боестолкновения продолжались все лето.
Сейчас азербайджанцы действуют в регионе как будто без оглядки на миротворцев. А Россия, по мнению экспертов, опрошенных «Медузой» еще в сентябре, «буквально не в состоянии обеспечить безопасность [Армении] полноценно на данный момент».
Более того, после 24 февраля политики и в Азербайджане, и в Армении стали называть миротворческий контингент России в Карабахе «оккупантами».
«Повсюду ощущение абсолютной заброшенности»
Ведущий в Нагорный Карабах горный серпантин покрыт свежим гололедом; местные обычно дожидаются позднего утра, когда дорога оттает. Около восьми утра машина, в которой едет корреспондент «Медузы», ползет по трассе почти в одиночестве. Самой пропасти в густом тумане не видно — только слышно, как оттуда кричит голодная овечья отара.
Вдруг автомобиль резко ведет на гололеде; на вираже корреспондент «Медузы» успевает заметить дыру в дорожном ограждении. «Значит, кто-то уже выпал. До нас, — объясняет попутчик Камо Мартиросян, во время войны 2020 года служивший в армии НКР. — Трассу теперь ни песком, ни солью не посыпают: гражданских мало ездит, а для военных еще ничего».
Заброшена не только дорога: обочина застроена пустующими павильонами, закрытыми придорожными кафе и неработающими заправками. Тут же опрокинуты брошенные опоры ЛЭП. «Это должны были провести электричество в Карабах, но с 2020-го вот так и лежит, — говорит Мартиросян. — Тогда все проекты были приостановлены — миллиарды драмов гниют. Потому что трафика больше нет. И после блокады стало только хуже. Повсюду ощущение абсолютной заброшенности. Как будто в предвоенное время».
Улицы Гориса — последнего армянского города по дороге в непризнанную Нагорно-Карабахскую республику, с него официально начинается заблокированная азербайджанцами трасса, — тоже покрыты туманом. Все прохожие — в камуфляже Армии обороны Армении. У кафе припаркованы легковые машины миротворцев. Большинство гостиниц в центре — «Лара», «Мина», «Сюник» — заполнены жителями республики, которых блокада разделила с семьями. Грустных мужчин, не вовремя уехавших в Ереван на подработки, здесь можно встретить повсюду.
Чуть дальше Гориса — село Тех, последнее перед НКР. Здесь живут около тысячи человек (включая семьи российских миротворцев), но улицы пусты. Работает только супермаркет «Сара»: своеобразному duty free на границе между Арменией и непризнанной Нагорно-Карабахской республикой уже 25 лет, купить здесь можно все — от стройматериалов и мухобоек до армейских ножей и одноразового мангала.
До перекрытия Лачинского коридора мимо универмага проезжали по 800 машин в дней, сейчас — в десятки раз меньше. С доблокадных времен здесь пылятся и инкрустированный крупными стразами золотой аллигатор (35 тысяч драмов), и фарфоровая фигурка пары, сидящей в запряженной коляске (43 тысячи драмов).
Тут же под прилавками расставлены высокие деревянные скульптуры с распятым Христом и изображением местного храма. Камо догадывается, что это бутылки виски. «У нас это только туристы берут — ну, миротворцы, которые после миссии улетают в Россию военным бортом с такими подарками. Других туристов здесь нет теперь», — объясняет Эсминэ, которая работает в «Саре» уже пять лет.
В магазин, отрезанный от Степанакерта блокадой, заходят только военные и местные, добавляет она. «А пока дорога работала, у нас даже мебель заказывали. Все скупалось — одежда, электроника, продукты, — трафик хороший был, — вспоминает Эсминэ. — Сейчас на 50% упали и выручка, и количество клиентов. Все уехали [из Степанакерта] в Ереван от войны — все, кто к нам приезжал закупаться».
За окном шумит колонна Красного Креста — машины организации все-таки пропускают в заблокированный Степанакерт, что позволяет доставить в республику хоть какие-то грузы. Еще один способ сообщения — российский контингент. «Если есть знакомый миротворец, можно попросить его провезти посылку — но только до пяти килограммов. И от совести зависит — от человека, — Эсминэ отвлекается на звонок и через минуту возвращается к разговору. — Вот прямо сейчас мне позвонили из Степанакерта и попросили отправить одну коробку на две семьи. Теперь мне надо русского найти».
В течение дня в «Саре» один за другим появляются мужчины в камуфляже. С блокпоста между Арменией и НКР приезжает армянская военная полиция (берут стопку носков, матнакаш и лимонад). Солдат с линии разграничения забегает за дюжиной яиц. «Бог сохранит вас!» — на прощание благословляют его продавцы.
«Русский миротворец пришел», — сообщает Мартиросян, вдруг перейдя на шепот. Мужчина с нарукавной повязкой хочет купить у Эсминэ отвертку — но после вопроса корреспондента «Медузы» о блокаде упирается взглядом в прилавок. «А? Не знаю я. И в Степанакерт вы не проедете, — не поднимая глаз, отвечает военный; вблизи замечаешь его впалые щеки и слой грязи на синем камуфляже. — Я знаю, что там дети. Но дорога перекрыта. Я водитель, у меня КамАЗ с водой здесь — и даже я не могу проехать! Меня тоже не пропускают».
«Ответственные там сидят, — миротворец дергает головой вверх. — А мы ни за что не отвечаем».
Заплатив за отвертку, миротворец сразу возвращается к КамАЗу. «Он очень добрый человек, — комментирует Эсминэ, пока груженная водой машина уезжает от „Сары“. — Но у него стресс. Блокада происходит именно под носом русских — не под носом армян. Мой [знакомый] миротворец говорит, что у них „нет приказа, чтобы запретить азербайджанцев“. Но ему, конечно, стыдно, что они свой мандат не выполняют».
По трехстороннему соглашению, подписанному лидерами Азербайджана, Армении и России после войны 2020 года, миротворческий контингент призван не допускать в регионе столкновений, а также контролировать движение в Лачинском коридоре.
После начала блокады армянский премьер Никол Пашинян заявил, что военные РФ де-факто перестали выполнять свою функцию по Лачинскому коридору. «Конечно, это происходит в результате незаконных действий Азербайджана, но это не меняет ситуации, потому что основная цель присутствия российских миротворческих сил — не допустить подобного беззакония», — отметил Пашинян.
Россия отвергает эти обвинения. «Миротворцы работают буквально ежечасно над урегулированием ситуации в контактах с соответствующими сторонами», — сказал глава МИД Сергей Лавров.
По факту руки миротворцев сейчас связаны. «Как их [азербайджанских активистов] нужно с дороги прогнать? — сказал „Настоящему времени“ корреспондент отдела внешней политики газеты „Коммерсант“ Кирилл Кривошеев, который давно изучает конфликт Армении и Азербайджана. — Их нужно прогнать силовыми методами. А полномочий на это у миротворцев нет. И более того, даже если бы такие полномочия были, наверное, это нужно было бы делать какими-то спецсредствами для разгона мирных митингов. А у миротворцев есть только боевое оружие. Если они, не дай бог, его начнут применять — это будет самый печальный сценарий».
Более того, любая попытка разгона, считают эксперты, испортит отношения между Москвой и Баку — и под вопросом окажется сама возможность продления российского миротворческого мандата (согласно трехсторонним договоренностям, контингент был введен в регион только до 2025 года).
Камо добавляет: «Друг из ЧВК Вагнера пишет, что под Бахмутом из 100 человек в роте осталось [в живых] 27. Большие потери были. Мне противно даже думать про это, но Россия ослабла из-за войны [с Украиной] — и азербайджанцы манипулируют этой ситуацией. Лев ослаб — и шакал обнаглел».
От «Сары» до границы с непризнанной НКР всего три километра. По пути — только уходящие еще выше в горы КамАЗы миротворцев; на некоторых нарисована Z.
На одном из первых блокпостов — армянской военной полиции — сотрудник просит корреспондента «Медузы» показать паспорт и оба висящих на груди удостоверения: пресс-карту и аккредитацию армянского МИД. Но не пропускает — как и всех остальных журналистов.
«Я сам оттуда, у меня в Степанакерте семья, — вдруг добавляет сотрудник блокпоста. — И я не знаю, что вам ответить [про блокаду]. Мы с вами узнаем обо всем последними».
«Мир глух и нем. И я его ненавижу»
В середине января, после того как в НКР начались проблемы с электричеством, жительница Степанакерта Нелли отправилась в магазин за свечами — но ничего не смогла найти.
«Тогда я пошла в церковную лавку: продавец там знает, что я все свои просьбы к Богу обычно оформляю в одну большую дорогую свечу. А тут я подхожу к прилавку — и такая: „Можно три штуки?“ — смущаясь рассказывает Нелли. — Обманывать было очень неловко, но я подумала: „Господь же не хочет, чтобы я осталась совсем без света!“ Я тысячу раз попросила у него прощения — и зажгла их дома, а не в храме. Вы только об этом вскользь упоминайте, а то вдруг наши священники прочтут!»
На свечах Нелли теперь нагревает турку, чтобы сварить кофе. А чтобы согреться, бегает и приседает прямо в зимней одежде:
Сейчас на мне толстовка, кардиган, капюшон на голове, кошку свою обняла, чтобы согреться, еще и закуталась в одеяло. Все равно не помогает.
Все звонят спрашивают, как мы греемся, что едим — вы даже не понимаете, насколько нас это не интересует! Мы же понимаем, что следующим шагом азербайджанцы могут просто войти в город, пока весь мир занят войной в Украине. Нас принесли в жертву, чтобы Турция и Азербайджан не вмешивались [в дела России], — так если вы нас продали, то хотя бы скажите об этом!
О том, что азербайджанские активисты заблокировали дорогу, Нелли услышала в очереди в супермаркете. «Вспомнила блокаду 1988–1992 годов — и тут же вместо одной бутылки подсолнечного масла купила три!» — удовлетворенно вспоминает собеседница. С тех пор Степанакерт все сильнее напоминает Нелли времена ее юности: введенные властями продуктовые талоны, очереди и дефицит.
«Стоит пойти слуху, в каком магазине можно достать горох, на какой улице появился кофе, — и все бегут. Сама видела, как женщины ругались в очереди за яйцами: „У тебя всего двое детей, у меня — трое, почему ты берешь больше?“ Продавцы сидят в пустых магазинах — на случай, если получат хлеб. И у этих молоденьких девушек теперь появилось остервенелое выражение лица советских продавщиц».
Те же проблемы не только в столице непризнанной НКР, но и в окрестных селах.
«Онкологическому больному из нашего района недавно захотелось огурцов — а неоткуда взять. Где достать огурцы? Может, это последнее его желание — из кожи лезь, но делай, — вспоминает в разговоре с „Медузой“ советница главы администрации Аскеранского района Анаит Петросян. — Другому захотелось бананов — опять же онкологической больной. Тоже достать не получилось. Что чувствуют родные, когда не могут даже в такой незначительной вещи порадовать, достать?»
Об этом же «Медузе» рассказывает Кристина Агаджанян — сейчас единственный детский лор во всей непризнанной республике. На днях мать одного из пациентов принесла Кристине подарок — два яблока.
«Мои сыновья — четыре и шесть лет — уже месяц фрукты не ели. Как может экоактивист закрыть доступ к еде, к элементарным вещам? Они стоят с плакатами, что „арцахцы загрязняют окружающую среду“. Может, они имеют в виду, что мы своим дыханием тут все загрязняем?»
Врач подчеркивает, что дети в Степанакерте стали чаще болеть. «Нет фруктов и овощей — значит нет витаминов. Значит, понижается иммунитет, — объясняет она. — Многодетные семьи уже голодают. Каждый день у меня минимум 50 пациентов: сейчас же еще пик заболеваемости».
Владелица степанакертской аптеки Нана Мартиросян прислала корреспонденту «Медузы» фотографии своих полок: в ассортименте остались презервативы, краска для волос, зубная паста и ополаскиватели для рта.
«Сейчас у нас ветрянка, грипп — элементарного супрастина и зеленки для ветрянки нет! Боль в горле, когда приходят за таблетками, советую яблочным уксусом снимать — „полощите горло“, — делится Мартиросян. — А горчичники можно сделать, если подсолнечным маслом, смешанным с перцем, промаслить пергамент любой. Жгучий же перец — он разогревает».
Мартиросян подчеркивает, что в аптеке не только дефицит, но и «невыносимые очереди».
«Но самое страшное — это детское питание. 16 января мамаша плачет в очереди: у нее двойня недоношенная — и она сама не может их кормить. До нее в той же очереди стоял военный — у него тоже, знаю, двойня. А питание у меня было только одно. Он взял эту упаковку — и вдруг говорит: „Давайте разделим“. Я дала целлофановый пакет — и они поделили пополам».
Советник госминистра НКР (эту должность занимает миллиардер Рубен Варданян, отказавшийся от российского гражданства осенью 2022-го) Нарине Агабалян в разговоре с «Медузой» поясняет, что продукты, которые жителям республики выдают по талонам, идут из запасов правительства НКР. Российские миротворцы помогают совсем немного. Например, 17 января они раздали детям — от 5 до 10 лет — по несколько картофелин и несколько мандаринов.
«Звонил сейчас жене — там один мандарин дома появился, — подтверждает степанакертский стоматолог Гегам Асрян. — Не знаю откуда. И они этот один мандарин поделили — и это все, что у них было из фруктов. Еще, говорят, миротворцы раздают маленькие пакетики, где лежит по одной моркови и одной картошке. В целлофанчике».
Накануне блокады Гегам уехал на пару дней в Ереван — и вот уже полтора месяца не может вернуться домой. Асрян показывает корреспонденту «Медузы» видео с дня рождения своей дочери Беатрис. Летающие вокруг девочки мыльные пузыри лопаются, натыкаясь на зажженные бенгальские огни; от торта с логотипом дома Chanel она отламывает сделанный целиком из глазури флакон духов — и тут же кусает его за колпачок. Гегам с гордостью рассказывает, что организацией праздника занимался сам:
Стиль «Chanel № 5» выбрал я — за год начал думать, какая будет тема! У нас в Степанакерте шикарно делают торты — обязательно это опубликуйте.
Я стараюсь сыну [Даниэлю] с дочкой так жизнь устроить, чтобы все говорили: «И не скажешь, будто вы живете в Арцахе!» Чтобы у них все было современно, красочно, красиво. Эти фото у меня в инстаграме мы потом внукам будем показывать: «Неужели в Карабахе так было в годы блокады?»
Я много раз мог уехать, но я хочу, чтобы мои дети жили хорошо именно в Степанакерте. На примере собственной семьи строю миниатюрный образец будущего Арцаха — так и напишите!
С семьей Асрян созванивается по скайпу четыре раза в день, Беатрис в основном отправляет ему голосовые сообщения.
«„Иду в твою постель, подушку обнимаю — и твой запах идет, папа“. Или: „На следующий день рождения я хочу быть Уэнсдей [Аддамс]!“ Ей уже семь будет, — улыбается Гегам и включает корреспонденту „Медузы“ еще одно аудио от дочери: — А здесь она просто плачет».
Есть Асрян почти не может. «Я когда раскрываю апельсин сейчас — в голове образ Бетти, — рассказывает Гегам. — И дальше кусок в горло не лезет».
Он добавляет: «Я ненавижу мир. Всех этих высоких чиновников по всему миру. Они глухи и немы к нам. Мир глух и нем. И я его ненавижу».
«Почему 18-летние идут воевать и погибать. Почему не я?»
Сейчас через Лачинский коридор не пропускают даже машины с телами жителей Степанакерта, которые умерли в Ереване после начала блокады. «У нас уже пять таких случаев: тела в моргах, родственники просят нас вывезти и похоронить в Арцахе, но не получается», — рассказывает «Медузе» советник госминистра НКР Нарине Агабалян.
Карина не могла похоронить мать с 24 декабря. «С первого дня, как она умерла, мы сказали [ереванскому] моргу, что ей придется там остаться на некоторое время. 30 дней бедная наша мама Халиса лежала в морге, — вспоминает собеседница „Медузы“. — Ночами не спим: вспоминаем, что мама в холодильнике, а не в земле, как полагается. Мама приходит в мыслях и говорит: „Принесли туда, оставили, ушли“. Утром просыпаешься — мамино фото стоит. А мы все ждем, ждем, ждем».
Халисе было 90 лет. «Она хотела, чтобы ее похоронили у мужа и у сына. У нас там семейный участок на большом кладбище в Степанакерте — папа Шаген и брат мой там похоронены, — рассказывает Карина. — На надгробном камне отца для мамы было оставлено место — как раз чтобы на имя и число хватило — и все. Теперь оно, может, и вовсе пустым останется».
Обращения к представителям Красного Креста и руководству непризнанной республики не помогли. А когда в НКР ввели продуктовые талоны, Карина поняла, что больше ждать нельзя:
Поняли, что это надолго. И 22 января похоронили маму здесь [в Ереване]. Она всегда представляла, что все родственники и соседи соберутся ее поминать в Степанакерте: она гостеприимная женщина была. Получилось, конечно, не так. По закону через три года мы имеем право ее перезахоронить. Посмотрим, как жизнь пойдет. Если Арцах будет нашим, то, может быть, отвезем ее туда.
* * *
Житель карабахского села Ханапат Норайр Маилян был пастухом. Собирал в одну отару скот односельчан — и отводил в лес.
«В лесу где-то было место, чтобы им кормиться, — вспоминает его сестра Нарине Саркисян. — Он и зимой ходил, и поздней осенью, и в дождь — и согреться ему совсем негде было. Просто спал в одежде на земле. Папа наш Вагечан говорил ему не спать под деревом, где влага копится. А Норайр отвечал: „Не, я так хорошо там сплю. Как младенец!“ Наверное, там он так бока и застудил».
Боли в пояснице начались, когда Норайру исполнилось 25. На обследовании выяснилось, что отказывают обе почки. В 2006-м пастуху начали проводить гемодиализ. «Вачеган готов был свою отдать, но врачи сделали анализы — и асма: „Нет, не бывать твоей почки в Норайре“», — вспоминает Нарине.
За лечением Норайра следила их с Нарине мать Флора. «Маме стали сниться кошмары, как брат просит у нее попить — а она не может ему дать. Он же [до болезни] литрами пил, всегда носил с собой бутылочку, — вспоминает Саркисян. — А когда заболел — все: врачи сказали, что только маленькими глотками. И он ночами звал маму и просил воду. И плакал каждый раз: „Что это за жизнь!“»
Трижды в неделю Флора отвозила Норайра на процедуры: сам он ходил с трудом, опираясь на костыль, и часто падал в обмороки.
«Однажды после диализа вышел во двор больницы — и рухнул. Другой раз добирался один на автобусе — потерял сознание, — говорит Нарине. — Так что рано утром они [с мамой] выезжали в Степанакерт, днем возвращались в [родное село] Ханапат. Потом мама его кормила, давала таблетку, он выходил в огород подышать. Вечером играл с родителями в лото, в шашки, в домино. Так и день проходил».
Постоянную помощь матери Норайр принимал с трудом. «И стеснялся, и маму жалел. Говорил: „Я что, умер уже, чтобы мне памперс надевали? Почему я не умер до сих пор?“ — вспоминает Нарине. — Худенький такой стал! Ночью стал звать маму: „Помассируй ногу, пожалуйста, болит!“»
Флора, Вачеган и Норайр получали три пенсии, но почти все деньги уходили на лекарства и такси. «Скататься туда-обратно в Степанакерт — это же 8–10 тысяч [драмов]! — объясняет Нарине. — И так три раза в неделю. Кушали картошку да гречку: денег на мясо не было, а коз продали еще до войны [2020 года], когда папа заболел. Он сейчас на один глаз не видит. Зимой у них иногда даже на дрова денег на хватало».
Когда деньги кончались, Флора отправлялась в Степанакерт. «Умоляла: „Дайте денег, у меня сын болен, не может ходить“, — рассказывает Саркисян. — Люди помогали: кто 20 тысяч драмов даст, кто две тысячи. Все в городе знали Норайра. Иногда сами приезжали в Ханапат: „Возьмите, Флора, сыну на диализ“. Один раз человек ему куртку зимнюю отдал. У нас добрые люди в Арцахе».
До болезни Норайр «был юмористом и очень хорошо пел», вспоминает Нарине. «В Ханапате его называли Джимми — есть такой индийский актер, певец и танцор, знаете? — спрашивает Саркисян корреспондента „Медузы“. — От болезни он уже не тот был, но все равно приезжал ко мне потанцевать: мой старший сын поддерживал его за плечи, а Норайр вот так ногами вперед-назад переступал. А когда совсем не мог встать, сидел на диване — и только руки поднимал».
В войну 2020 года брат много плакал, вспоминает Нарине. «„Почему 18-летние идут воевать и погибать — почему не я?“ — пересказывает Саркисян. — Он хотел хотя бы в тыл пойти — патроны подавать. Но ему сказали, что таким тяжелым больным на фронт нельзя».
В конце 2022-го Норайр уже не мог даже работать в семейном саду: от катетера сильно болела рука. «Он нервничал и легко обижался, как маленький, — вспоминает Нарине. — Говорил: „Врачи мне не скажут, что со мной, но я же чувствую!“ Он купил мне пылесос, купил домой кровать, чтобы мать не спала на полу. Он знал, что умирает».
В декабре у Норайра начался сепсис. «Лежит, смотрит в одну точку — и талдычит: „Я умру, я умру, я умру“. Мы щелкаем пальцами у него перед лицом: „Отзовись!“ А он не видит — только бормочет „я умру“ и плачет», — описывает Нарине состояние брата накануне блокады.
Из-за сепсиса катетер пришлось удалить. Новый, как объяснила «Медузе» лечащий врач Маиляна Нелли Агаян, Норайру могли поставить только в Ереване — и эту процедуру назначили на 12 декабря, первый день блокады.
К ереванским врачам Норайр так и не попал. Без доступа к гемодиализу его состояние стало стремительно ухудшаться. После удаления катетера он был в сознании всего два дня — и в какой-то момент попросил увидеть Флору.
«Но пока мама поднималась на лифте на третий этаж больницы [в Степанакерте], брат упал в обморок, — рассказывает Нарине. — Она заходит в палату — а его уже раздевают, по лицу бьют, водой поливают. Он впал в кому — и уже никаких реакций не давал».
19 декабря Маилян умер, не приходя в сознание. Два дня спустя его похоронили в Ханапате, накрыв скромный — из-за блокады — стол: салат с зеленым горохом и куркут с колбасой.
«Дорогу закрыли — поэтому он так страдал и умер. В 42 года! — возмущается Нарине в разговоре с „Медузой“. — Азербайджанцы не понимают как будто, что нельзя так, — я бы, если могла до них дойти, объяснила бы: „Вы же не сможете спать мирно! Мы вам будем сниться. Как Норайр“».
Всего из-за блокады погибли «до 10 пациентов», которые «могли бы быть спасены», рассказывал в интервью «Медузе» глава правительства непризнанной НКР Рубен Варданян.
В первые дни блокады тяжелых больных из Степанакерта не эвакуировали вообще. Вскоре их начал вывозить Красный Крест: машины пересекают блокаду в сопровождении российских миротворцев и полиции. «Это происходит один-два раза в неделю», — поясняет «Медузе» советник госминистра непризнанной НКР Нарине Агабалян.
Особенно тяжелых и нетранспортабельных больных можно вывезти в Ереван только по воздуху — вертолетами миротворцев. Сейчас этот путь перекрыт. «Некоторых нельзя было везти по нашему сложному серпантину [из Степанакерта в Ереван], — сказал „Медузе“ глава правительства НКР Рубен Варданян. — Раньше миротворцы могли вертолетами вывозить таких нетранспортабельных больных, но Азербайджан запретил вертолеты».
«У меня родственница умерла, потому что не смогла поехать на очередную химиотерапию в Ереван, — говорит Нарине Агабалян. — Может быть, еще бы и пожила немного».
Степанакертская республиканская больница за все время блокады сумела переправить в Ереван более 30 пациентов. «Мы и ребенка четырехмесячного с висцеральным лейшманиозом отправили в Ереван, и больного для коронарного шунтирования», — сказал «Медузе» директор центра Мгер Мусаелян.
«А мы отправили через блокаду двух тяжелых пациентов, — рассказала „Медузе“ врач детской больницы Кристина Агаджанян. — Ребенка, у которого была трансплантация почки, — на обследование. И годовалого ребенка, который родился слепым, — на очередную операцию».
Тем не менее азербайджанские власти отрицают само существование блокады. Один из организаторов перекрывшей трассу «экологической акции» Ильгар Оруджов вопрос корреспондента «Медузы» о первых жертвах блокады проигнорировал:
Я не знаю, о какой блокаде вы говорите. Ни о какой блокаде не может быть и речи! Такая красивая и молодая журналистка — и уже такая предвзятая. Это не годится для профессиональной деятельности.
«Медуза» в России теперь не только «иноагент», но еще и «нежелательная» организация. Этот статус гораздо хуже прежнего. Тем не менее мы продолжаем работать. Нас по-прежнему можно читать. Это безопасно. Здесь — все ответы на тревожные вопросы.
Лилия Яппарова