Дедушка, а ты убивал? Как идет битва за Донбасс. Репортаж спецкора «Медузы» Лилии Яппаровой из Краматорска и Славянска
Вечером 18 апреля президент Украины Владимир Зеленский объявил, что началась битва за Донбасс. Спустя несколько дней Минобороны РФ сообщило, что Россия планирует «установить полный контроль над Донбассом». Специальный корреспондент «Медузы» Лилия Яппарова съездила в Краматорск, Славянск и другие населенные пункты Донецкой и Луганской областей — и рассказывает, как идет, вероятно, решающая битва этой войны.
«Будет беда»
Дорогу перед скорой помощью, несущейся в сторону Краматорска, перебегает фазан. Дикие птицы, на которых никто не охотился с начала войны, расплодились по всему Донбассу.
Скорая только что забрала с линии фронта трех раненых украинских военных. Кулак одного из них перемотан бинтами, уже промокшими от крови. У остальных повязки пока остаются чистыми.
«Там все нормально сзади? Все там нормально — никто?..» — запинается, не договорив, водитель скорой Алексей. Не отрывая глаз от трассы, он пытается докричаться до военных в салоне: «Может, обезболить тебя? Ты говори, не стесняйся! Нечего стесняться. Сейчас, минут 15 еще [и доедем]!»
Фельдшер Мария, зажатая на переднем сиденье между водителем и корреспондентом «Медузы», на этих словах разворачивается и просовывает голову в салон через специальную форточку. «Болит?» — грустно спрашивает она раненного в руку солдата. Тот молчит.
Мария и Алексей — не профессиональная медицинская бригада. Акушерка краматорского роддома Мария до войны никогда не работала фельдшером. Ее муж Алексей, бывший следователь, никогда не был водителем неотложки. Помогать фронту семья решила после ракетного удара по Краматорскому вокзалу 8 апреля — тогда погибли 57 человек.
«Уколоть обезболивающее или наложить повязку для меня элементарно. Ушить сосуд я тоже могу. Девятого апреля мы решили пойти по госпиталям, — вспоминает Мария в разговоре с „Медузой“. — Просились на воинскую службу: я — медиком, муж — санитаром. Но нам сказали, что вакансий [в Вооруженных силах Украины, ВСУ] нет». Скорую Марии и Алексею выдали в «Центре спасения жизни», некоммерческой организации, запущенной на второй день российского вторжения — чтобы вывозить раненых не только с фронта, но и из городов, окруженных или оккупированных российской армией.
Крови на бинтах раненого солдата становится больше. «Кровит», — обеспокоенно комментирует фельдшер. «Какая же у нас слабая машина», — грустно произносит Алексей. И включает сирену.
Скорая выезжает на серпантин. «Сейчас будет немного [бросать] из стороны в сторону! — кричит раненым Алексей. — Немного потрусит и станет легче!»
Мария вдруг вскрикивает и зажмуривается. Машина, не останавливаясь, только что сбила фазана, возникшего на дороге. Лишь спустя минуту фельдшер убирает руки от лица и шепчет: «Леша, он в этом застрял — в радиаторе».
Следующие несколько километров скорая едет с фазаном в радиаторе. «Я не буду из-за курицы останавливать автомобиль, — угрюмо говорит Алексей. Правда, вскоре уже ласковее переспрашивает у жены: — Все еще висит?» — «Вон, свисает», — расстроенно отвечает Мария.
Высунув голову в окно, водитель кричит: «Раненые!» Впереди перед машиной — выставленные поперек трассы бетонные блоки. Остановив скорую, человек с блокпоста, едва улыбаясь, принимается разглядывать застрявшую в радиаторе птицу. И зачем-то дергает фазана за пестрый хвост.
Затем начинает расспрашивать о пассажирах. «Да у меня трое раненых, блин! — Алексей срывается на крик. — Смотреть будешь, нет?» — «Давай, давай, давай», — тут же, посерьезнев, пропускают его бойцы.
«Нормально там все с пацанами [в салоне]? — спрашивает Алексей жену. — Сейчас, 10 минут — и на месте будем». Впереди на дороге появляется машина, которая не торопится пропускать скорую. Звук сирены сливается с возмущенными возгласами Алексея: «Чмо! Какая ж падла. Да кто ж вас нарожал?! Хрен уступят дорогу. Он думает, его так не будут везти, понимаешь?»
На подъезде к Краматорску сирена не смолкает. Один из раненых начинает собираться на выход и натягивает на голову камуфляжную панамку. Солдат с промокшим от крови кулаком в бинтах не меняется в лице.
В травмпункте одной из краматорских больниц, куда наконец приезжает скорая, его тут же отправляют в операционную. «Я вроде [жгут под перевязью] подтягивал ему, — говорит Константин; солдат с перебинтованной ногой, сам выбравшийся из скорой. — Но это, кажется, не очень помогло».
«Закиньте, пожалуйста, мне автомат», — просит водителя третий раненый, Евгений. Сам он поправить сползающий с плеча ремень не может: одна рука занята шлемами и разгрузками товарищей, другая перебинтована.
Допрыгав до ближайшей скамейки на одной ноге, Константин отказывается заходить в больницу, не покурив. И сам подтягивает жгут на бедре.
«А коленочка-то уже течь начинает, — говорит военный, осматривая свою ногу, и отмахивается от помощи. — Да мне тут 17 прыжков [до больницы], какая каталка! Мне [под обстрелом] вкололи цефтриаксон и еще два обезболивающих. Я с этим жгутом еще километра полтора или два бежал [до скорой для эвакуации]. Жить-то хочется!»
Отряд Константина и Евгения — одно из подразделений 81-й отдельной аэромобильной бригады — попал под обстрел крупнокалиберной российской артиллерии. «Мы стояли по направлению в [город] Изюм, и поступила команда перебраться в другое укрепление, — вспоминает Константин. — Ну вот и поехали. А они, видимо, очень быстро срисовали нас: только мы добрались, начала арта [артиллерия] по нам работать».
Под артиллерийский обстрел военные попали в районе одного из сел за городом Святогорском. «Там сегодня будет беда, — говорит Евгений. — Там не окопано, там спрятаться негде: они сейчас пристреляются — и выкосят. А нас [украинских военных] туда завезли, блин, ******** [до фига]!»
Из здания больницы фельдшер Мария возвращается с чьим-то автоматом в руках: в операционную с оружием нельзя. Через минуту скорая уже едет обратно к фронту. Навстречу ей несется бронированная машина с большим красным крестом — санитарный автомобиль украинских военных. «Там сегодня очередь, сука, — со злостью бормочет Алексей. — И завтра работы, получается, будет много».
Эпицентр боев на этой войне перенесся из пригородов Киева в Донбасс, и от исхода столкновений здесь, вероятно, зависит весь ее исход. Российскому наступлению тут противостоят подразделения украинской армии, закаленные за восемь лет боев на востоке Украины.
«Прав тот, у кого больше кулаки»
Четырнадцатичасовые смены на скорой помогают Алексею и Марии хотя бы немного отвлечься от мыслей о сыне, ушедшем на фронт. И о восьмилетнем внуке Паше, увезенном матерью за границу, подальше от войны.
Тринадцатого февраля Алексей и Мария в последний раз съездили с внуком за город: отвезли на продажу кроликов и катались по льду (прямо в обуви) на речке. Когда они увидели мальчика в следующий раз, уже началась война — а Паша настолько боялся обстрелов, что не мог засыпать один. Эти звуки он слышал впервые в жизни: во время столкновений 2014 года ему было всего 11 месяцев.
Но бояться военной авиации Паша начал еще до российского вторжения. Мария отчетливо помнит день в позапрошлом апреле, когда гостивший у нее шестилетний мальчик услышал пролетающий над головой вертолет ВСУ (в Краматорске есть своя авиабаза). «А он летит нас убивать?» — вдруг спросил Паша, задрав голову вверх.
«Говорю: а кто тебе такое сказал? Это же наши! Они нас, наоборот, защищают», — пересказывает Мария разговор, который попыталась завести тогда с мальчиком. И ответ внука: «Это бабуля [по матери] мне рассказывает».
С женой сын Марии и Алексея развелся, когда Паше было три года. Вскоре начались споры о том, как воспитывать мальчика, чем кормить и даже в какую секцию отдавать — Алексей предлагал бокс, но внука отвели на дзюдо. «[Это] спорт для девочек, — сердито говорит Алексей. — И для Путина».
Серьезнее всего спорили о том, кого поддерживать в войне — Украину или Россию.
«Я всегда воспитывал внука в казацком духе: он у меня рубил лозу мечом пластмассовым. Обычно удар шашкой отрабатывают под крик „Руби лозу!“ — а я ему кричал „Руби кацапа“, — с улыбкой рассказывает Алексей и подчеркивает, что это не шутка. — Да, так и учил! Он у меня вставал перед ивой, например, и отрабатывал удар».
Но с 2017 года мальчик стал больше времени проводить с матерью — а ее семья живет и зарабатывает в России. Внук «на глазах становился чужим», говорит Мария. «Когда мы его к себе брали, то настраивали [по-своему], — рассказывает фельдшер „Медузе“. — И они ему по-своему все преподносили. Паша обсудил с нами, выслушал, понял, принял к сведению — а потом все равно попадает в ту среду, где больше времени находится».
Двадцать четвертого августа 2021 года Мария с Алексеем взяли внука к себе, чтобы вместе отпраздновать День независимости Украины. Отец мальчика — выпускник военного вуза — тогда участвовал в торжественном параде в Киеве. «„Паша, будем смотреть парад“, — вспоминает Мария разговор с ребенком. — А он мне: „Это плохо! Я не буду, я не хочу смотреть“. Он был настроен уже тогда. Но когда я включила телевизор и сказала, что „там сейчас твой папа будет идти“, вот тогда он уселся. И такой: „А где папа?“ А они же в строю все на одно лицо».
Алексей — бывший следователь, а сейчас практикующий адвокат — сам служил в зоне АТО, «чтобы хоть как-то гасить эту бурлящую ненависть». Уволился только после контузии и последовавшего за ней инсульта. В августе 2019 года он повел внука на выставку бронетехники: ее в Краматорске ежегодно устраивает 81-я бригада Десантно-штурмовых войск ВСУ, которая базируется в получасе езды от города. Вот как об этом рассказывает Алексей:
Детвора лазила — и внук тоже за пулеметом стоял. И задал тогда этот вопрос, прямо из-за пулемета: «Дедушка, а ты служил?» Служил. «А ты убивал? Армия — убийцы». Я говорю: «Нет, я не убивал — я поражал противника. Убить — это совсем другое. Это уголовно наказуемое деяние». Разъяснил ему разницу: если преступник сопротивляется, нейтрализовать его можно.
По мнению Алексея, после начала конфликта на востоке Украины «мир разделился на людей без Родины — и патриотов». «Оказалось, что Украина для многих — это ничто, — объясняет Мария. — У меня почти 90% коллег [по перинатальному центру] хотели Россию: „Я уезжать не хочу отсюда. Но я хочу, чтобы здесь была Россия“».
То, что для этого в Краматорске должны начаться боевые действия, некоторые коллеги как будто не понимали, вспоминает Мария. Летом 2014 года город на несколько недель был захвачен силами самопровозглашенной ДНР.
Ни восемь лет донбасской войны, ни произошедшее в киевских пригородах в дни российской оккупации никак не повлияло на позицию заметной части жителей Краматорска. «До сих пор как минимум 10% поддерживают Россию, — делится наблюдениями Алексей. — Они сидят и думают, что напишут „я русский“ — и к ним снаряд не прилетит». «Один сосед считает, что Буча — это постановка, — рассказывает Мария. — Другой пообещал нам, что при наступлении российской власти мы с Лешей поедем на Соловки. У него обе дочки в Москве».
