«Мы все сначала украинцы, а потом все остальное» Жена Владимира Зеленского дала интервью Vogue. А мы его (подробно) пересказали
Первая леди Украины Елена Зеленская дала интервью корреспонденту британского журнала Vogue. В нем она вспоминает, что делала в начале войны, рассказывает, как украинские города переживают блокаду, и призывает закрыть небо над Украиной. «Медуза» подробно пересказывает это интервью.
О первых днях вторжения
Я помню начало [войны] очень хорошо. Это был обычный рабочий день и вечер: дети возвращаются из школы, будничные домашние хлопоты, подготовка к следующему учебному дню… Мы были напряжены, все вокруг обсуждали возможное вторжение. Но до последней минуты невозможно было поверить, что это случится… В XXI веке? В современном мире?
Я проснулась где-то между четырьмя и пятью утра из-за странного звука. Я не сразу поняла, что это был взрыв. Мужа в кровати не было. Когда я встала, то увидела его уже одетым как обычно — в костюм (это был последний раз, когда я видела его в костюме и белой рубашке). «Началось» — это все, что он сказал.
Не могу сказать, что была паника. Скорее, растерянность. «Что нам делать с детьми?» — «Подожди, — сказал он, — я дам тебе знать. На всякий случай соберите вещи первой необходимости и документы». И ушел из дома.
Не было нужды что-то объяснять детям. Они все видят, как и каждый ребенок в Украине. Конечно, это не то, что должны видеть дети, но дети очень честны и искренни. От них ничего не скроешь. Лучшая стратегия — это правда. Мы все обсудили с дочерью и сыном, я постаралась ответить на их вопросы. Мы много говорим, потому что говорить о том, что болит, не хранить молчание — это проверенная психологическая стратегия. Это работает.
О своих чувствах
Война сразу соединила личное и общественное. И это, наверное, фатальная ошибка тирана, который атаковал нас. Мы все сначала украинцы, а потом все остальное. Он хотел разделить нас, раздробить, спровоцировать внутреннюю конфронтацию, но это невозможно сделать с украинцами. Когда кого-то из нас пытают, насилуют или убивают, мы чувствуем, что всех нас пытают, насилуют или убивают. Нам не нужна пропаганда, чтобы иметь гражданское сознание и сопротивляться. Эти злость и боль, которые мы все чувствуем, моментально активизировали жажду действовать, сопротивляться агрессии, защищать свободу. Все делают это как могут: солдаты с оружием в руках, учителя — продолжая учить, врачи — проводя сложные операции под обстрелами. Все стали волонтерами — артисты, рестораторы, парикмахеры, — пока варвары пытаются захватить нашу страну. Я видела, как пробуждаются в наших детях глубочайшие патриотические чувства. Не только у моих детей, у всех детей Украины. Они вырастут патриотами и защитниками своей Родины.
Сначала не было времени на эмоции. Нужно было заботиться о детях, их эмоциональном состоянии. Поэтому я старалась быть уверенной, улыбаться, объясняя им, что да, надо спуститься в подвал и нельзя включать свет. Я старалась с оптимизмом отвечать на вопрос: «Когда мы увидим папу?» — «Скоро». Тогда я надеялась, что мы сможем остаться с ним. Но офис президента превратился в военный объект, и нам с детьми было запрещено там оставаться. Нам приказали переместиться в безопасное место — если в Украине сейчас можно найти безопасное место… С тех пор мы общаемся с Владимиром только по телефону. <…>
О том, что переживают украинские женщины
<…> С первых же дней, как российские ракеты начали бить по жилым домам в разных городах, стало ясно, что Россия не жалеет мирных жителей. Все украинцы перестали чувствовать себя в безопасности.
<…> Тысячам женщин пришлось рожать в бомбоубежищах, потому что мы видели, что может случиться с родильными домами — подобно тому, что случилось в Мариуполе. <…>
<…> Теперь, когда [некоторые] города освобождены [от российской армии], мы больше знаем о том, с чем столкнулись украинские женщины: полная незащищенность, угроза насилия. Должно быть проведено международное расследование этих событий.
А сколько женщин осталось во все еще оккупированных Херсоне, Мелитополе, Бердянске? Они даже не могут рассказать о том, что происходит, своим родственникам, потому что там нет никакой связи.
Десятки тысяч женщин с детьми сейчас в разрушенном Мариуполе. Можно только представить, через какой кошмар они проходят, вынужденные искать еду под огнем уже месяц, потому что гуманитарную помощь не пускают.
Около четырех миллионов женщин и детей мигрировали в другие страны. А быть мигрантом тяжело и морально, и физически — потому что ты должен начать все сначала. <…>
Оккупированный, разрушенный Мариуполь — это наша страшная боль. Киевская область стала ужасной — это то, что мы увидели, когда отступила российская армия. Мир узнал о Буче — но такие же ужасы можно увидеть в десятках сел и городков области. Люди убиты на улице. Не военные — гражданские! Могилы возле детских площадок. Я даже не могу это описать. Это лишает меня дара речи. Но смотреть на это необходимо.
О действиях других стран
Я надеюсь, мы не единственные, кто видит послание, которое посылает Россия. Это сообщение адресовано не только нам. Это их послание миру! Это может случиться с любой страной, которая не нравится России.
<…> Когда началась осада Мариуполя, стало ясно, что Россия не только запускает ракеты, но и бомбит с воздуха. Одна из бомб упала на театр, где прятались более тысячи человек. Погибли около трехсот из них.
Мы просили закрыть небо над нами, чтобы украинцы не гибли. Но НАТО рассматривает это как прямой конфликт с Россией. Могу ли я сейчас говорить, что Россия — одна — виновата в дальнейших смертях? Риторический вопрос. Вы спрашиваете, правильный ли это шаг для Соединенных Штатов. Я говорю — и это справедливо не только для США: дайте жесткий ответ на действия агрессора, иначе агрессор будет чувствовать поощрение к дальнейшим действиям. Россия знает, что Запад не закроет небо, и этот факт побуждает ее к зверствам. Демократический мир должен объединиться и дать жесткий ответ, тем самым показав, что в XXI веке нет места убийствам мирных жителей и посягательствам на чужую территорию. <…>
О том, что дает надежду
Я сейчас живу так же, как и другие украинцы. У всех нас есть одно большое желание: увидеть мир. А я, как и каждая мать и жена, постоянно волнуюсь за мужа и делаю все, чтобы мои дети были в безопасности.
[Мне дает надежду] моя семья — как и каждому украинцу — и мои соотечественники: невероятные люди, которые организовались, чтобы помогать армии и друг другу.
Примерно через неделю после начала войны я стала всем звонить, пытаясь узнать, где мои родственники и живы ли они. И в какой-то момент поняла, что не знаю, увижу ли я их когда-нибудь еще — тех, кого я люблю, моих любимых людей! Это был, наверное, первый раз, когда я плакала, первый раз, когда я отпустила свои эмоции. Я не могла этого вынести.
Я всегда буду помнить своих знакомых и друзей, всех мужчин и мальчиков в военной форме. Я всегда буду помнить, какие у меня смелые подруги! К чему эти женщины — хрупкие и элегантные в мирное время — способны, когда вокруг война! Их истории вдохновляют меня. Я так горжусь ими. И я мечтаю увидеть их снова.