«Мне главное, чтобы мои журналисты и президент знали, что я никуда не собираюсь дезертировать» Интервью (все еще) главного редактора «Эха Москвы» Алексея Венедиктова
1 марта, через несколько дней после начала российского вторжения в Украину, Роскомнадзор заблокировал доступ к сайту «Эха Москвы» по требованию Генпрокуратуры — за «призывы к экстремистской деятельности» и «публикацию ложных сведений» о действиях Российской армии в Украине. Радиостанцию, которая начала вещание в 1990 году и стала одним из символов новой России, отключили от эфира. На следующий день совет директоров «Эха Москвы», куда входят представители основного акционера радиостанции, компании «Газпром-медиа», решил ликвидировать радиостанцию. Специальный корреспондент «Медузы» Светлана Рейтер съездила в редакцию, чтобы увидеть, как она работает после официального «закрытия», — и поговорила с главным редактором «Эха» Алексеем Венедиктовым.
— Так, я с шести утра на ногах, пошла спать, без пяти ты выходишь в эфир.
— Если студия будет.
— Это понятно.
В редакции «Эха Москвы» пахнет едой из «Макдоналдса» и пиццей, по полу ползает младенец Платон — сын одной из сотрудниц, за ним с умилением наблюдают операторы с телекамерами.
В углу переговорной — неразобранная елка, на столе — компьютер, к которому прислонен плакат с надписью «Идет запись — мак не трогать». У стены — доска с надписью «Нет войне».
«Ну, возможно, вы последний гость, но это даже почетно», — звучит из динамика компьютера женский голос. «Ничего, будем жить. Как-то», — отвечает голос мужской.
«У кого запись на пять?»; «France-Presse пришли, просят интервью, даст кто-нибудь?»; «Да дайте ж поесть!»; «Знаешь, мне с утра страшно было, а пришла сюда — стало легче. Ну, лишат нас лицензии СМИ, будем делать отбивку со словом ****** [фигушки]». Тишина в редакции сменяется гомоном.
Поймать главного редактора «Эха Москвы» Алексея Венедиктова почти невозможно: с десяти утра он без перерыва разговаривает с журналистами — своими и чужими.
* * *
— Были новости, что вы попросите о личной встрече с Владимиром Путиным.
— Нет, это не так. Из комментариев [пресс-секретаря президента России] Дмитрия Пескова можно сделать вывод, что президент в курсе того, что происходит с нами. Я попытаюсь донести до его сведения, направив соответствующие бумаги и примеры, что информация, которую президенту доложили об «Эхе Москвы», искаженная, никакого нарушения закона с нашей стороны не было. Для этого совершенно необязательна встреча, но президент должен быть в курсе, что закон мы не нарушали.
Второе. Мне известно, что президенту доложили о том, что я якобы собираюсь уехать. Я хочу сказать, что я никуда не собираюсь уезжать, не вижу к этому причин.
— Я правильно понимаю, что пока никто из вашего коллектива уезжать не собирается?
— Ну, слушайте. Если кто-то решит уехать, я его поддержу и помогу — если нужна помощь. Я понимаю, что у всех разные обстоятельства и разное восприятие. Если говорить о руководстве редакции и моих семерых заместителях и основных ведущих, то они остаются здесь, хотя, в принципе, это неважно — можно включаться и из-за границы. Для меня это неважно, мне главное, чтобы мои журналисты и президент знали, что я никуда не собираюсь дезертировать. Это моя страна.
— Вы сейчас вещаете через ютьюб, правильно я поняла?
— Мы сейчас создаем ровно тот контент, который создавали: новости, интервью, дискуссии — и распространяем его через разные платформы. Через твиттер, ютьюб, телеграм. И будем это делать по подписке. То есть мы создаем контент и его распространяем — текстовым образом, звуковым образом, видеообразом. Какие еще будут платформы, посмотрим.
— Мне один источник на днях сказал: «Венедиктов спорол фигню, не надо было звать в эфир [украинского журналиста, очень популярного ютьюбера Дмитрия] Гордона».
— Я сегодня позвал к себе в эфир [заместителя госсекретаря США] Викторию Нуланд — и она придет. Некоторые тоже считают, что я «порю фигню», потому что Нуланд — это страшно. Действительно, в представлении Генпрокуратуры, в частности, упоминалось интервью с Гордоном. Ну, дайте мне список людей, которых нельзя звать на эфир, кого я не имею права звать на интервью, — список запрещенных людей. Знаете, как с террористами. Дайте мне список — и я буду его соблюдать, если он будет законодательно оформлен.
— Удалось ли вам неофициально пообщаться с кем-то из ваших знакомых — с тем же Дмитрием Песковым или [главой МИД] Сергеем Лавровым?
— С собутыльниками моими?
— Может, уже с бывшими собутыльниками.
— Ну, люди как-то уже привыкли, что я их называю собутыльниками… Конечно, мне удалось с ними поговорить, но решение ликвидировать «Эхо Москвы» — это не решение моих собутыльников. Я объяснял свою позицию, предложил размен — и не один. Главный размен, который был мною предложен: я подаю в отставку и ухожу с радиостанции, а взамен на это мне гарантируют, что «Эхо» продолжает работать с новым выбранным главным редактором. На собрании журналистов они могут предложить выбрать любого главного редактора — хоть [телеведущего Дмитрия] Киселева, хоть [телеведущего Владимира] Соловьева, хоть [сотрудника RT Антона] Красовского. А я ухожу. Это предложение принято не было.
— Почему?
— Не знаю, не ко мне вопрос.
— Вы предполагали такое развитие событий?
— Да, конечно. Более того, я к нему готовился. Я видел, как меняется погода за окном — поэтому совершенно неважно, что нам вменяют в вину. Тем более то, что нам вменяют в вину… Как бы это сказать, не находит подтверждения в эфире и его стенограммах. Ну, неважно — переход улицы в неположенном месте. Я же вижу, как люди уезжают, как закрываются медиа, — конечно, я это вижу. Я предполагал, что это будет, я говорил, что начнут с нас. Со мной спорили: «Вы же любимчики!» Конечно, любимчики. Так с любимчиков и начинают — с более ярких.
— Идиотский вопрос. Вам не страшно? Вам же пишут сообщения: «Уезжай, здесь опасно», «Уезжай, сядешь».
— И на мой телефон, и на телефон жены, и на телефон сына, который сейчас в армии, но телефон его дома лежит, приходили сообщения с угрозами; такие же сообщения получали Тихон Дзядко и Екатерина Котрикадзе — с угрозами и прочим. А на следующий день после этих угроз нас отключили. Ну, это часть нашей работы и жизни. Мы знаем, с кем мы живем, где мы живем. Знаете, после того, как семь лет назад я получал угрозы от кадыровцев, сегодняшние сообщения — совсем не страшно.
— Вы предполагали, что события 24 февраля пойдут по такому сценарию?
— Света, вы же знаете — я не предполагаю, я получаю информацию. Когда началась такая возня вокруг войск, которые проводили учения, было очевидно, что произойдет вхождение российских войск на территорию [самопровозглашенных] ДНР и ЛНР. Насколько я понимал, было несколько тетрадок, опций: войти только в ДНР и ЛНР после признания; или войти туда в административных границах, а для этого нам придется столкнуться с украинской армией на западном направлении; и — вся Украина. Я ставил на эти варианты по вероятности развития событий так — 30%, 60%, 10%. И 10% выиграло. Он пошел на Украину. Такая опция была, она была понятна, в нее не хотелось верить. Я такое развитие событий предполагал, но готов к нему не был.
— Сколько времени у вас еще есть?
— Смотрите, остановка работы двух радиостанций и сайта — это не ликвидация редакции, потому что журналисты и редакция наняты акционерным обществом «Эхо Москвы». Для нас с правовой точки зрения ничего не изменилось — просто отключили передатчик и заблокировали сайт. Журналисты обязаны работать, невыход на работу — прогул.
Следующий ход — акционеры должны ликвидировать АО. Мы, как миноритарии, у которых 34% (большая часть акций принадлежит структурам «Газпрома», остальное — у миноритарных акционеров: это, как писало ВВС, Алексей Венедиктов, бывший гендиректор радиостанции Юрий Федутинов и представитель Владимира Гусинского Илья Куртов, — прим. «Медузы»), будем категорически против, а для добровольной ликвидации нужно решение 75%. Значит, будет какая-то возня, и даже если будет решение о ликвидации радиостанции — естественно, [это произойдет] с потерей лицензии, потому что лицензия [оформлена] на АО. После ликвидации журналисты работают еще три месяца — либо берут компенсацию. То есть никакого уникального журналистского коллектива, каждый будет принимать свое уникальное решение. Я остаюсь все это время главным редактором, я их руководитель.
— Как голосовали акционеры, если не секрет?
— Совершенно не секрет. Это была удивительная вещь — меня на сегодняшнее собрание даже не позвали. Редакционная политика обсуждается без главного редактора, просто поразительно, дивная история. Три человека — представители «Газпрома» — проголосовали за [прекращение работы]. Генеральный директор [Екатерина Павлова] и представитель редакции [замглавреда Екатерина Годлина] воздержались.
— Вы пытались выяснить, почему вас не позвали? Вы знали, что это собрание будет?
— Я знал. Более того, когда мы задали вопрос, надо ли мне прийти, то получили ответ: «Ну, пусть приходит, если хочет». Слушайте, я так не хожу — меня надо звать, меня надо пригласить, это мой вопрос. Но поскольку за 15 минут ликвидировали компанию, которая 32 года на рынке и первая в рейтинге по Москве (по среднему количеству слушателей, согласно данным Mediascope, — прим. «Медузы»), то представитель нашей радиостанции, который был на сегодняшнем собрании, предложил пригласить меня и перенести собрание на понедельник. В этом ему отказали. То есть мы видим действия вне правового поля, которые изучают юристы, — может, мы сейчас по [нарушенной] процедуре в суд пойдем. А нарушение процедуры означает, что решение нулевое — вот и все.
Я еще раз повторю: мы ничего не нарушали, а вот то, что делают с нами, — это и есть нарушение российских действующих законов.
— Коллектив радиостанции как настроен?
— Не знаю. Все на рабочих местах, работают. Они, конечно, были бы рады, если бы я их распустил, но я их не распущу. Всем охота отдохнуть три месяца, но нет — будут работать.
Беседовала Светлана Рейтер