Неужели в Кремле не понимают, что поход Путина с Шойгу в тайгу — это просто смешно? Максим Трудолюбов объясняет, почему авторитаризм не боится анекдотов и мемов
На публичные появления Владимира Путина в «неформальной обстановке» трудно реагировать серьезно. Еще труднее поверить, что этого не понимают в окружении президента: там как будто специально придумывают мемоемкие информационные поводы. Зачем они это делают? Ведь именно высмеивание власти — одно из главных орудий оппонента Кремля Алексея Навального. Юмор не только позволяет ему смотреть на чиновников сверху вниз, но и помогает его последователям преодолеть страх. Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов пытается понять, может ли общество высмеять политиков настолько, чтобы радикально изменить ситуацию в свою пользу (и почему даже российские власти позволяют смеяться над собой).
Европейская (и в меньшей степени американская) демократическая культура никогда не воспринимала себя слишком серьезно. Политика и смеховая культура развивались одновременно. Рост влияния парламентской риторики, формирование партий и острая межпартийная борьба сопровождались развитием памфлета, пародии, изобразительного искусства и литературы с политическим подтекстом.
Демократический смех
В формировании демократических режимов значительную роль сыграло высмеивание борьбы между партиями: высококаблучники и низкокаблучники из «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта отсылали к партиям тори и вигов. Появление влиятельных политических фигур было неотделимо от развития карикатуры — искусства с самого начала крайне непочтительного. Политическая карикатура Англии XVIII века, где одни персонажи целуют задницы другим, а третьи изображаются в туалете или испускающими газы, не поразит современного зрителя тонкостью замысла. Позже, уже в XIX веке, в ранних сатирических журналах — таких как Le Charivari во Франции и Punch в Англии — карикатура обретает более знакомые нам сегодня черты, но гротеск и предвзятость никуда не деваются.
Использование образов животных, отсылки к басням — одна из характерных особенностей смеховой политической культуры, которую всегда населяли волки в овечьей шкуре, хитрые лисы, глупые овцы и страусы, прячущие головы в песок. К примеру, известные символы Демократической и Республиканской партий в США — осел и слон — придуманы карикатуристом Томасом Настом в середине XIX века. Наст представлял политическую борьбу в США как жизнь безумного зверинца.
Эта традиция живет и в старых, и в новых формах. Французский журнал Charlie Hebdo следует радикальной нонконформистской традиции. Американский The Onion и итальянский Spinoza продолжают культуру политической пародии и абсурда. В Великобритании много лет выходило — и недавно было возрождено — кукольное телевизионное шоу «Spitting Image». Аналогичное шоу существовало и во Франции («Les Guignols de lʼinfo»). В США значительная часть публичной дискуссии сосредоточена в сатирических телевизионных шоу, ведущие которых занимают открыто партийные позиции и безжалостно высмеивают оппонентов. Некоторые из множества примеров — «The Late Show» на канале CBS, «The Daily Show» на кабельном канале Comedy Central (там же выходит и остросатирический мультсериал c юмором 18+ «South Park»).
Журналы и шоу такого рода постоянно тестируют грани возможного, не чураются туалетного юмора и легко переходят на личности в политических спорах. Шутки по поводу президентов или глав крупнейших корпораций могут быть рискованными («South Park» просто набит ими), но они не представляют угрозы системе. В западных культурах политические юмор и сатира — часть демократического режима, которая развивалась вместе с ней и защищена ее законами. Либералы всегда жестко высмеивали консерваторов, а консерваторы — либералов, но сатира, даже самая убийственная, здесь часть межпартийной борьбы, а не борьбы с системой.
Смех по разрешению
При монархических, тоталитарных и авторитарных режимах власти, как правило, рассматривают пародию, сатиру, карикатуру и политический юмор как свой «ресурс» и инструмент воздействия на подданных. Такие режимы воспринимают себя всерьез и склонны к сакрализации правителей и ритуалов. Смех такие системы правления стремятся регламентировать. Юмор здесь может быть сколь угодно «смелым», но обязательно должен пройти высочайшую цензуру. Самый известный представитель смеховой культуры, существующей с высочайшего позволения, — придворный шут. Шуту многое позволено говорить и делать, но он, по сути, является тенью правителя.
Культура смеха «по лицензии» гораздо более древняя, чем политическая культура осмеяния оппонентов западного Нового времени с ее памфлетами и карикатурами. К различным традициям шутовского смеха относились параситы (сотрапезники, прихлебатели) античного мира, средневековые шуты с колпаками и бубенцами, дураки при дворах русских царей и императоров. Их задачей было развлекать правителя и высмеивать тех, кого правитель хотел осадить; знать придворные интриги и чувствовать грань, за которую заступать нельзя.
Исторические шуты остались в прошлом, но фигуры, выполняющие похожие функции и действующие по похожим правилам, воспроизводятся при тоталитарных и авторитарных режимах. Например, советские карикатуристы, сатирики, авторы комедий и режиссеры, которым было позволено работать в смеховых жанрах, могли обличать изгоев и высмеивать нарушителей правил (например, журнал «Крокодил»), рассказывать многозначительные притчи (фильмы Марка Захарова), высвечивать «отдельные недостатки» в работе системы (киножурнал «Фитиль»), но не могли посягать на принципы ее устройства. В этом советские юмористы и сатирики чем-то походили на демократических «комиков». Но в отличие от них, работали не на публику, а, подобно своим придворным предшественникам, развлекали правителей, высмеивали тех, кого правитель хотел осадить, и хорошо знали границы, переступать которые было нельзя. Они были не одной из частей системы, а ее обслуживающим персоналом.
После распада СССР в России началось повальное заимствование форматов и жанров из других культур — в том числе и жанров сатирических. Шоу «Куклы», вышедшее на канале НТВ в 1994 году и производившееся по лицензии от владельцев французского шоу «Les Guignols de lʼinfo», было одним из ярких примеров.
Но западная форма политической сатиры быстро вошла в конфликт с идеалами правления, начавшегося в 2000 году. Смех был одной из первых сфер, которые новые политические менеджеры начали регламентировать. Это не прекратило поток заимствований; но российские шоу, скопированные с западных образцов — скажем, «Вечерний Ургант», телепередача, похожая на упоминавшиеся выше американские вечерние шоу (см. «The Late Show»), — напоминает их лишь внешне, а производится по старинным придворным правилам. То же касается и Comedy Club.
Смех без разрешения
Если власти рассматривают смеховую культуру как свой ресурс, то и подданные, в свою очередь, создают собственную, низовую культуру смеха. Тут можно вспомнить Михаила Бахтина, который противопоставлял культуру официального праздника — религиозного или государственного — и культуру карнавала. «Официальный праздник, в сущности, смотрел только назад, в прошлое и этим прошлым освящал существующий в настоящем строй… утверждал стабильность, неизменность и вечность всего существующего миропорядка: существующей иерархии, существующих религиозных, политических и моральных ценностей, норм, запретов, — писал Бахтин в книге „Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса“. — Карнавал же торжествовал как временное освобождение от господствующей правды и существующего строя, временная отмена всех иерархических отношений, привилегий, норм и запретов».
Но низовая смеховая культура не обязательно должна быть направлена против правительства или вообще иметь четкое политическое направление. Не всегда противостояние «неизменности миропорядка», навязываемого властью, — это прямое сопротивление. Ведь в отсутствие политической системы, предполагающей межпартийную борьбу и выборы, прямое сопротивление неизбежно создает конфликт с властью. И далеко не все могут и хотят идти на такой конфликт, учитывая, что рискованные шутки могут заканчиваться арестами или даже казнями.
Шутки, конечно, иногда содержат прямые выпады против системы или правителя лично, но в условиях тоталитарных и авторитарных режимов они, как правило, выполняют другие функции. Эллиотт Оринг пишет, что люди продолжают шутить, когда это опасно или бессмысленно, потому что политические шутки могут быть приемлемым способом «выпустить пар» и способом говорить о том, о чем говорить непереносимо или тяжело.
Смех и борьба
Советская традиция политических анекдотов в этом смысле очень важна и многим памятна. Анекдоты и ритуал их рассказывания («травить анекдоты») формировали сообщества «своих» или «нормальных», пишет антрополог Алексей Юрчак в книге «Это было навсегда, пока не кончилось». Но эти сообщества не формировались вокруг какой-либо активной позиции. Анекдоты не были способом вскрытия системной лжи или выражения истинных мыслей тех, кто обычно их скрывал: анекдоты рассказывали и сторонники, и противники системы. Это помогало человеку вести относительно содержательную, творческую и нравственную жизнь, которая не ограничивалась ни поддержкой системы, ни сопротивлением ей.
Юмор — в форме советских и, шире, социалистических анекдотов про Брежнева, Чаушеску, Кастро и т. д. — был формой цинического принятия действительности. Юрчак считает, что именно это немецкий философ Петер Слотердайк в книге «Критика цинического разума» называет «юмором, который перестал бороться».
Нынешние авторитарные режимы охотно ставят этот тип юмора себе на пользу. Пиарщики президента Туркменистана Гурбангулы Бердымухамедова доказали, что культ личности, не переставая быть таковым, вполне может быть абсурдно смешным. Видео, в которых Бердымухамедов строит автомобили, поднимает штангу или читает рэп про коня, распространяют сами туркменские власти.
Российские власти тоже публикуют изображения и видео с президентом Путиным без рубашки, на коне, купающимся в проруби, летающим с журавлями, достающим амфоры со дна морского, гуляющим по тайге с министром обороны Шойгу — и иностранные медиа охотно их тиражируют, ошибочно рассматривая все это чуть ли не как разоблачение авторитаризма. На самом деле, доставляя читателям эти материалы, выпущенные официальными пиарщиками, СМИ помогают пиар-службам авторитарных стран достигать вполне понятной цели — нормализовать культ личности через его «анекдотичность».
Современное телевидение и другие медиа, стоящие на службе государств, в «юмористических» шоу действуют по старинным придворным шутовским правилам. Пиар-службы современных диктатур создают верноподданнические «анекдоты» про начальство, девальвируя смешное. Социальные сети и мессенджеры переполнены мемами про «отдельные недостатки» системы — самые разные: социальные, экономические и политические. Развитие культуры интернет-мемов можно рассматривать как количественно усиленную культуру советских анекдотов — культуру, которая помогает морально выживать, не поддерживая, но и не сопротивляясь политической системе.
Даже смешная и острая сатира, как в случае с недавним эпизодом сериала «Масяня» про двойников, тонет в бесконечном журнале «Крокодил», в котором все мы находимся. «Новая фишка нашего чокнутого царя», если воспользоваться выражением авторов «Масяни», в том, чтобы лишить смех жала. Смеховая культура стала такой массовой, что развенчание официальных мифов и десакрализация власти средствами традиционного политического юмора едва ли достижимы.
Впрочем, смех и ирония все равно остаются важным — для каждого индивидуально — средством выстроить свои отношения со сферой политического. Это как раз то, что делает Алексей Навальный: раздает всем средство против страха, продолжая шутить над властями даже под пытками. Общество, состоящее из людей, способных видеть смешное и выстраивать дистанцию между собой и властью, куда менее напуганное, чем общество, состоящее из тех, кто такой дистанции не чувствует.
Что еще об этом почитать
Orwell G. Funny, but not Vulgar. London: The Folio Society, 1998
«Каждая шутка — это маленькая революция», — пишет Джордж Оруэлл в этом тексте 1945 года. Осмеяние должно «сдувать» напыщенность политиков и власти в целом. Ниспровержение сильных мира сего с их тронов начинается с лишения их возможности говорить с обществом с позиции самоуверенности и правоты. Дальше Оруэлл рассуждает о том, как политический юмор, став тем, что мы знаем как «традиционный английский юмор» — тонким, с элементами абсурдизма, — утратил свою прежнюю энергию.
Oring E. The Jokes of Sigmund Freud: A Study in Humor and Jewish Identity. New York: Jason Aronson, 2007.
Исследователь политического юмора и автор нескольких работ о еврейском юморе Эллиотт Оринг, отталкиваясь от классической работы Зигмунда Фрейда «Остроумие и его отношение к бессознательному», исследует связи между фрейдистским пониманием смешного и еврейской идентичностью Фрейда.
Rose A. When Politics is a Laughing Matter // Policy Review. December 2001.
В статье «Когда политика — это смешно» журналист и сценарист Александр Роуз говорит, что юмор в авторитарных политических системах служит «болеутоляющим» средством для граждан, скорее чем действительным оружием общества против правящих режимов.
Максим Трудолюбов