«Он неправильно работает, он негоден» — так сегодня оценивает закон о «нежелательных организациях» его соавтор Интервью бывшего депутата Госдумы Александра Тарнавского

В субботу, 13 марта 2021 года, в Москве полиция задержала около 200 участников форума независимых муниципальных депутатов за сотрудничество с «нежелательной» организацией. Там мог быть задержан и соавтор закона о «нежелательных» организациях, бывший депутат Госдумы от «Справедливой России» Александр Тарнавский — он говорит, что собирался участвовать в форуме, но потом изменил планы. До этого, в 2015 году, Тарнавский в своем первом интервью «Медузе» уверял, что его законопроект направлен только против коммерческих транснациональных корпораций, которые действуют из личной неприязни к России или хотят «скупить Россию по дешевке». Но получилось все не так — закон теперь используется властью для борьбы с недовольными и его необходимо менять, признает Тарнавский в новом интервью.

— Зачем в 2015 году был придуман законопроект про нежелательные организации?

— В марте 2014 года, когда Крым вошел в состав России, все это по-разному восприняли, напряглись отношения с Европой. И появился спрос на этот законопроект, тем более такие законы есть в большинстве развитых стран. У нас четыре разные партии, но тогда было единение. Я позавчера посмотрел, как [за законопроект] голосовали — практически вся Дума за, 440 депутатов из 450.

— Вас устраивает, как сегодня применяют закон о нежелательных организациях?

— Совершенно не устраивает. Потому что изначально речь шла о коммерческой борьбе, которая во всех странах существует. Но фактически мы видим, что власти наши не занимались экономикой и коммерческими предприятиями, а только некоммерческим сектором. 

Мы во время работы над законопроектом радовались, что ключевой орган, который согласует [включение организации в реестр нежелательных], — МИД. Оказывается, что ФСБ, что МИД — без разницы. 

Если говорить о некоммерческих организациях, то они все занимаются идеологией, но занимаются и добрыми вещами, позитивными, помогают и развивают права человека. И получилось так, что всем все перекрыли. Поэтому закон надо переделывать, и я надеюсь, что в следующей Думе фракция КПРФ нарастит ряды и займется этим. 

— Закон надо отменять или редактировать?

— Не знаю, надо ли его отменять, но редактировать однозначно нужно, потому что сейчас он используется для борьбы с людьми, которые выступают в России с протестами против российских властей. Что недопустимо и совершенно неправильно. 

Знаю, что во многих странах такие законы есть. Но получилось так, что у нашей власти слишком вольная трактовка [этого закона], они борются с некоммерческим сектором в России. Это следует существенно изменять. Тем более что сейчас в России нет консенсуса, есть противостояние, есть недовольство, и законопроект должен быть тщательно прописан — в таком виде он неправильно работает, он негоден. 

— Почему тогда в 2015 году вы говорили, что закон коснется исключительно коммерческих и транснациональных компаний?

— Тогда мы исходили из этого. Речь шла прежде всего о работе международных банков и западных корпораций. Получилось все по-другому. Насколько я понимаю, в общем реестре у нас порядка 20 (больше 30, но некоторые организации представлены несколькими позициями, — прим. «Медузы») нежелательных организаций, и все они некоммерческие. Двадцать на весь мир — это немного, но все равно это ненормально. Я надеялся увидеть одну-две таких, а остальные — это должны были быть корпорации и банки. А получилась совершенно другая картина. 

Тогда были события 2014 года, Крым, нас вывели из многих органов, в том числе из парламентской ассамблеи стран НАТО. Законопроект был принят на базе практически полного консенсуса. 98% депутатов [Госдумы] проголосовали за, и вся Компартия проголосовала за. Так что это думский законопроект, который был поддержан практически всеми в той обстановке и в той атмосфере. Но сейчас его надо менять, он не отвечает современных реалиям.

— В какой редакции, на ваш взгляд, он должен работать?

— Если речь идет о некоммерческом секторе, то понятно, что там работают разные люди, в том числе и представители спецслужб, и работники ЦРУ. Это везде, во всех странах мира. Эти организации финансируются за счет в том числе и бюджетных грантов разных государств.

Но, с другой стороны, есть гранты для филантропов, благотворителей, которые к политике не имеют никакого отношения: охрана природы, помощь с культурными обменами. Это все не должно затрагиваться совершенно. Надо искать новые формулировки, а если не можем, то отменять [закон]. 

— Оправдало ли себя решение о внесудебном признании какой-либо организации нежелательной?

— Практика в нашей стране такая: у нас большой скепсис к судебной системе, поэтому это не настолько принципиально в данной ситуации [чтобы участвовал суд]. У нас суд не особо независим, как считают многие. Поэтому не столь важно.

Было важно то, какой орган согласует эти решения. И если оставлять [закон], то нужен другой орган, но не МИД. Казалось бы, он знает международную обстановку, он должен ориентироваться в ситуации за рубежом. Но, может быть, на самом деле кто-то другой готовит [список нежелательных организаций], а МИД только вносит, а мы этого не знаем. На самом деле МИД — согласующий орган, а прокуратура просто проштамповывает решения. Полагаю, схема, которая была найдена депутатами тогда, совсем неадекватна.

— Почему вместо коммерческих организаций в список нежелательных начали включать некоммерческие организации?

— Формулировка [закона] дает такую возможность. Может быть, надо было написать только «коммерческие», а не просто «организации» или перечень сделать закрытым — и тема была бы закрыта. Но это был компромиссный вариант, который искался всеми фракциями. И сейчас ситуация идет в сомнительном направлении. Мы же видим, кто принимает решения. Если у нас этим занимается исполнительная власть, то она действует из своих интересов. Им не поставили границ, и, значит они действуют, как посчитают нужным, и их невозможно остановить в своей активности. Можно сказать, что 20 некоммерческих организаций — это мало, но какая разница? Даже если одну тронут — неправильно. Мы, по сути, предоставили МИД возможность готовить эти решения, а он ни перед кем не отчитывается. 

— По вашим словам в 2015 году, законопроект был направлен против иностранных организаций, которые выполняют задания своих спецслужб, действуют из личной неприязни к России или хотят «скупить Россию по дешевке». Какие есть доказательства, что хоть кто-то, кого назвали нежелательным, выполнял задания иностранных спецслужб?

— Это надо спрашивать у тех, кто занимался этим пять лет. В прессе публиковалась информация, что в ряде НКО есть представители спецслужб, ведь представители спецслужб должны где-то работать. Но я не имел доступ к документам. Это надо в МИД и прокуратуру обращаться, запрашивать информацию, получать от них отчеты и ответы, прочему ту или иную организацию включали в ряд нежелательных. 

— А что вы думаете об истории 13 марта, когда полиция сорвала форум независимых муниципальных депутатов и задержала около 200 человек под предлогом того, что они они сотрудничают с «нежелательными организациями»?

— Я не знаю конкретную ситуацию по съезду муниципальных депутатов, как и кто подавался, кто организовывал. Я в лентах видел, что вроде бы английская организация была как-то с этим связана. Наверное, увидим, когда предъявят документы те, кому предъявили обвинения. 

Но все мы расстроились, когда прошло мероприятие, связанное с задержанием ребят, мундепов. Я сам планировал быть на этом форуме, и я тоже оказался бы среди задержанных. У меня просто планы изменились.

Хотели бы заблокировать активность, могли бы отменить аренду зала. А это, наверное, показательная акция. Все оказались заложниками ситуации. На самом деле проблема с организаторами. То ли они не сказали делегатам, кто организатор мероприятия, то ли сами не знали. Наверное, как пройдут суды и дадут документы на руки, можно будет увидеть, с какой стати их привлекают.

— А в чем был интерес России включить движение «Открытая Россия» в список нежелательных организаций?

— Ничего не могу сказать. После 2015 года я не занимался этим. Знаю, что есть такая организация, как-то она была связана с этим мероприятием [встречей муниципальных депутатов].

— То есть и про активистку Анастасию Шевченко, которую первую в России обвинили по статье о работе с «нежелательной» организацией «Открытая Россия» и приговорили к четырем годам условно с испытательным сроком четыре года, вы тоже не знаете? 

— Совершено не знаю.

— Почему вы не следили за тем, как применяется закон, который вы активно представляли?

— Я внес в Госдуму 50 законопроектов, был первым зампредом бюджетного комитета, занимаюсь общественной деятельностью. Не скажу, что я в той теме большой специалист. Я один из тех, кто просто выполнял ту работу, которую межфракционная группа поручила выполнять.

Я был говорящей головой «Справедливой России», выступал. Почему закон о нежелательных организациях представлял я? «Единая Россия» — лоялистская [партия] справа, КПРФ слева — радикальные крылья. А в середине — ЛДПР и «Справедливая Россия». Партии приняли решение выдвинуть представителя. Я же не один вносил законопроект, а вместе с председателем ЛДПР Антоном Ищенко.

— А почему в 2016 году вы перестали быть депутатом?

— Я посчитал нужным сняться с выборов по округу Новомосковский, чтобы другому оппозиционному кандидату было легче бороться с представителем «Единой России» (тогдашним сенатором и лидером движения «Антимайдан» Дмитрием Саблиным, — прим. «Медузы»). Но, к сожалению, моя жертва не позволила победить «Единую Россию».

— Вы будете баллотироваться в Думу на выборах 2021 года?

— Сейчас самовыдвиженцем практически не пройти, невозможно собрать подписи, только власть может собрать подписи. Во-вторых, это стоит больших денег. В третьих, власть имеет возможность не подпустить по подписям, как было на выборах в Мосгордуму. Остается идти от партии.

Многое зависит от руководителей партии, к сожалению. Сейчас мы ведем переговоры, общаемся и с КПРФ, и с «Яблоком», пытаемся найти консенсус. Главный враг у нас — «Единая Россия». Страна катится под откос в таком формате. Надо многое менять. 

— То есть вы не знаете, будете ли баллотироваться?

— Я допускаю, что меня партия выдвинет. Я пока в «Справедливой России». Но я не вхожу в федеральные органы власти и занимаюсь общественной политикой. У нас прошло объединение, и до конца не понятно, какая это будет партия.

— Как вы оцениваете за прошедшие пять лет работу закона о нежелательных организациях. Закон смягчил отношения России с ЕС и США, охладил, помог дистанцироваться? К чему он в итоге привел?

— За эти пять лет закон существенно не влиял на развитие отношений [России с другими странами]. Они развивались исходя из ключевых событий, исходя из того, как мы относимся к тому, что Крым вошел в состав России, и исходя из амбиций политиков. Это должен был быть превентивный инструмент на всякий случай, если будет плохо ситуация развиваться, тогда инструмент можно применить. А тут мы не увидели ни одной коммерческой [организации], но увидели зато много некоммерческих.