«Просить о снисхождении и молить о помощи» Фрагмент книги «Предатель в Северной Корее» — об американце, который попал в тюрьму за кражу плаката, и умер сразу после возвращения в США

В издательстве Individuum выходит книга норвежского художника и режиссера Мортена Тровика «Предатель в Северной Корее. Гид по самой зловещей стране планеты» (перевод Евгении Воробьевой). Автор побывал в стране более двадцати раз, привозил в Пхеньян художников и даже устроил в КНДР первый в истории концерт западной рок-группы. Результатом его исследований стала книга, в которой он описывает жизнь Северной Кореи с разных сторон. С разрешения издательства, «Медуза» публикует с сокращениями главу «Дело Отто У.» — о деле американского студента Отто Уормбира, который попал в северокорейскую тюрьму и умер сразу после депортации в США.

Должно быть, кто-то дал сфабрикованные показания против Отто Уормбира, потому что в начале января 2016 года его арестовали, хотя он не сделал ровным счетом ничего плохого. Вместе с семью-восемью другими туристами Отто встретил Новый год так, что позавидовал бы самый бывалый путешественник — в составе новогоднего тура в Пхеньян, организованного британской турфирмой Young Pioneer Tours. Не так уж плохо для «общительного, доверчивого и немного эксцентричного» студента 21 года с забавной фамилией, только вступающего во взрослую жизнь — отважиться поехать в страну, которая уже более 60 лет технически находится в состоянии войны с США.

И вполне вероятно, что Отто, как и сотни, если не тысячи американских туристов, посещавших Северную Корею в течение нескольких десятилетий вплоть до этого судьбоносного дня, был удивлен открытостью и дружелюбием самих корейцев.

Возможно, он все еще страдал от похмелья. Кто бы мог подумать, что можно так напиться в самой строгой стране мира — причем при активном участии самих северокорейцев, далеко не дураков в том, что касается выпивки и курения. Новогодняя ночь началась с похода по барам (в Пхеньяне! в Северной Корее!) задолго до большого салюта, который выпускают в полночь на площади Ким Ир Сена, и продолжалась в гостинице «Янгакто» до самого утра.

Никто не помнил точно, кто последним отправился спать, но все понимали и охотно признавали, что случившееся в Пхеньяне должно остаться в Пхеньяне. Во вторник самолет «Айр Корио» должен был увезти группу обратно в Пекин. Оттуда Отто несколько дней спустя планировал отправиться в следующее путешествие — недельную учебную поездку в Гонконг. Группа уже сдала багаж, получила посадочные талоны и направлялась на паспортный контроль, но Отто туда так и не дошел.

По словам Дэнни Грэттона — британца, с которым Отто делил номер в отеле и успел подружиться, — «подошли два северокорейских охранника, похлопали Отто по плечу и забрали с собой». Участники группы начали волноваться, когда все уже заняли свои места в самолете системы «Туполев», готовом ко взлету, а Отто так и не появился. Прямо перед вылетом в салоне появился северокорейский чиновник, сообщивший британской сопровождающей группы, Шарлотте: «Отто стало плохо, и его отвезли в больницу». Она спросила, когда его выпишут и отправят домой. «Завтра, — ответил чиновник — Может быть, на следующей неделе».

Лишь спустя три недели северокорейцы признали, что Отто был арестован, — они сообщили об этом в форме официального заявления через государственное информационное агентство ЦТАК. В нем утверждалось, что американского студента поймали с поличным при попытке совершить «враждебное действие с ведома и одобрения американского правительства» — какое именно, в заявлении не уточнялось.

Спустя два месяца после ареста в пхеньянском аэропорту понурый Отто появился в конференц-зале в сопровождении двух служащих военной полиции. Он был бледен и взволнован, что вполне естественно, но казался по крайней мере здоровым. На нем была его собственная одежда, подобранная в соответствии с важностью момента. Перед полным залом корейских журналистов — с редкими вкраплениями зарубежных, под сияющими улыбками обоих усопших Кимов, изображенных на портретах в полный рост, он отвесил глубокий церемониальный поклон собравшимся, после чего сел за массивный дубовый стол, собрался с духом и начал:

«Прежде всего я хотел бы поблагодарить всех за то, что смогли прийти на эту пресс-конференцию, о проведении которой я настойчиво просил. Я также хочу высказать мою искреннюю благодарность правительству КНДР за эту возможность принести извинения за преступление, просить о снисхождении и молить о помощи, чтобы спасти свою жизнь».

Содержание этого душераздирающего признания, как и мольба о прощении, резко контрастировало с манерой поведения самого Отто. Он ровным, спокойным голосом зачитывал текст с листка, лежавшего перед ним, практически бесстрастно и чересчур отчетливо, как если бы он в двадцатый раз читал вслух любимую книжку трехлетнему ребенку. Было непохоже, что он находится под воздействием каких-то веществ: произношение было чистым и четким, а взгляд — ясным. Но его нейтральный тон и высокопарный слог казались неестественными, особенно в устах молодого американца: «Второго января 2016 года я совершил преступление, украв политический лозунг из зоны гостиницы «Янгакто», предназначенной только для персонала. Лозунги прививают народу любовь к своей политической системе. Целью данного преступления было подорвать трудовую мораль и мотивацию корейского народа».

Журналисты в зале сидели с каменными лицами, но кто-то из них наверняка мысленно поднимал брови в недоумении. Как можно «украсть политический лозунг»? Выучить его наизусть, вынести с собой, словно птицу в клетке, а затем выпустить в лесу? И неужто трудовая мораль северокорейцев настолько слаба? Но Отто только начал. Он посвящал собравшихся во все более странные подробности того, как вступил в сговор с церковной общиной в родном городе, студенческим сообществом Виргинского университета и — ни много ни мало — правительством США. Цель сговора состояла в том, чтобы «выкрасть важный политический лозунг из Северной Кореи и повесить его в принадлежащей общине церкви в качестве трофея.

«Украв этот лозунг, мы хотели ослабить единство и мотивацию корейского народа и унизить эту страну в глазах Запада». По крайней мере, из дальнейшего текста признания стало ясно, что «лозунг», о котором идет речь, — это такой северокорейский эвфемизм для пропагандистского плаката. Подобные плакаты разных форм и размеров в Северной Корее висят повсюду — как в помещениях, так и снаружи. В общественных помещениях — например, на стене в гостиничном коридоре — такой плакат может выглядеть как продолговатая табличка из плотного картона или тонкого металлического листа размером приблизительно один на три метра. Другими словами, нужно обладать сверхспособностями на уровне Оби-Вана Кеноби, чтобы сначала вынести эту «табличку» незаметно из гостиницы, а затем пронести ее через пограничный контроль, где багаж выезжающих из страны туристов регулярно подвергается проверкам. По словам Отто, за выполнение задания методистская церковь предложила ему вознаграждение в виде «подержанного автомобиля стоимостью 10 тысяч долларов» — слишком большое искушение, чтобы отказаться. Ему очень нужна была машина для временной работы, к которой он планировал приступить после возвращения со стажировки в Гонконге. Но и это еще не все! В случае, если Отто арестуют в Северной Корее и он не сможет вернуться домой, церковь «под видом благотворительности» должна была перевести 200 тысяч долларов его семье в Цинциннати.

Он еще раз, давясь от сдерживаемых рыданий, обратился к народу и правительству Северной Кореи с мольбой о прощении и отпущении грехов. Это завело его на кривую дорожку, и представление закончилось утрированной, практически опереточной сценой, которую даже самый неосведомленный и непрошибаемый коммунист при всем желании не смог бы принять всерьез. После продолжительного всхлипывания, шмыганья носом, поисков платка в кармане и демонстративного утирания совершенно сухих глаз и столь же сухого носа он поднялся со стула.

После чего следовал строгий и, без сомнения, внушающий ужас приговор к 10–15 годам в трудовом лагере. Но, как уже было сказано выше, американский гражданин ни разу не провел в корейской тюрьме более двух лет, а как правило — гораздо меньше. Самые громкие случаи заканчивались тем, что высокопоставленные представители США (в том числе экс-президент Билл Клинтон) приезжали в Пхеньян и договаривались об освобождении — иногда непосредственно с Ким Чен Иром. Известно также, что во всех случаях северокорейцы обходились с «коренными» американцами гораздо лучше, чем с американцами южнокорейского происхождения, так как последние считались предателями своего народа.

За месяц или два до суда, вскоре после того как Отто был арестован, один специалист по Северной Корее — назовем его Икс — случайно узнал в Пхеньяне одну тайну. Этот Икс, которого я довольно хорошо знаю и имею все основания ему доверять, обладает большими связями среди местных госслужащих и за годы работы завел там многих друзей. В тот день в конце января или начале февраля 2016 года он остался сидеть с одним из своих ближайших северокорейских друзей после того, как разошлись остальные участники встречи, в одной из тех псевдоитальянских кофеен, которые появились по всему Пхеньяну в последние пару лет. Мистер Пак (разумеется, это не настоящее его имя) был заметно взволнован. Он поведал — надо думать, очень тихо и беспрестанно оглядываясь по сторонам, — что Отто Уормбир запятнал себя двойным преступлением такого масштаба, что если бы нечто подобное выкинул местный житель, что, разумеется, совершенно немыслимо, то дело в лучшем случае закончилось бы весьма длительным заключением «очень, очень далеко от Пхеньяна».

От своего источника Мистер Пак узнал, что поздно ночью или рано утром первого января Отто слонялся по длинным коридорам и многочисленным вестибюлям гостиницы «Янгакто», где через регулярные промежутки развешены вечно улыбающиеся портреты двух первых Кимов в рамах под стеклом. В очень осторожных формулировках и полунамеках Мистер Пак дал понять, что в подпитии Отто нарисовал, написал или нацарапал что-то (а может, использовал смешанную технику) на лице то ли Ким Ир Сена, то ли Ким Чен Ира. Гитлеровские усы? Смайлик? Символ мира? Как и о многом другом в этом деле, об этом остается лишь строить мрачные догадки, да и роли это не играет.