«Умные люди должны играть глупых» Режиссер «Холопа» и «Текста» Клим Шипенко — об успехе своих фильмов, отношениях с Минкультом и экшн-триллере про Есенина

Вышедший в Новый год фильм Клима Шипенко «Холоп» стал самой кассовой комедией в истории российского кинопроката — за две недели он собрал 1,8 миллиарда рублей. До премьеры «Холопа» 36-летний режиссер, учившийся кинопроизводству в США, прославился благодаря фильму «Салют-7» и экранизации романа Дмитрия Глуховского «Текст» с Александром Петровым в главной роли, за которую Шипенко получил премию «Золотой орел». На вручении награды режиссер со сцены попросил не штрафовать коллегу Сергея Дворцевого, попавшего в список должников Минкульта. При этом сверхуспешные картины самого Шипенко обходятся без государственной поддержки. «Медуза» обсудила с режиссером успех «Холопа», скандалы вокруг «Текста» и проблемы в отношениях между кинорежиссерами и чиновниками.

— В 2019 году у вас вышло два очень успешных фильма — «Текст» и следом «Холоп». Как вы совмещали работу над ними? Тяжело?

— Да нет, не тяжело. Не то чтобы я делал эти фильмы параллельно. Они друг другу не вредили. Я сначала снял и смонтировал «Холопа». Когда я уже имел его первую монтажную сборку, начал глобально готовить «Текст», в это время по монтажу «Холопа» уже велись минимальные работы. Это не так ужасно и тяжело, как кажется. Я понимаю, что со стороны так может выглядеть, но в принципе, это нормальный график, не ужас-ужас какой-то.

— «Холоп» изначально задумывался как новогодний фильм?

— Нет, это фильм летний, он никогда не планировался как зимний — с елками наряженными. Ничего такого не было! Это летняя комедия. Дальше просто так получилось, благодаря продюсерам, что она вышла на Новый год.

— «Холоп» стал самым успешным российским комедийным фильмом. Как вам кажется, почему он так заинтересовал зрителей?

— Я считаю, что это комбинация многих вещей. Во-первых, я искренне, честно делал этот фильм, максимально талантливо делал то, на что способен. В этом плане мне ни за что не стыдно, я выложился по полной. Но этого все равно недостаточно в нашем киномире, чтобы фильм собрал столько, сколько собрал «Холоп». Нужно было, чтобы он был вовремя презентован зрителю, чтобы он попал в настроение, попал в нужное время года, на самом деле. Убежать от зимы в лето все хотят, а тут так получилось, что на два часа это можно сделать. Продюсерская работа и работа прокатчиков над тем, чтобы этот фильм вышел именно под Новый год и шел все новогодние каникулы, — это огромная часть успеха.

— Другие фильмы не так хорошо подошли для праздников? «Союз спасения» — историческая лента; фильм Бондарчука — фантастика.

— Зрителю было представлено некоторое разнообразие. Если бы вышло три комедии, тоже было бы, наверное, плохо. Может быть, кто-то сказал: да я не люблю русские комедии, я хочу что-то серьезное посмотреть или что-то фантастическое. Но в этот Новый год, именно этот, между серьезным историческим фильмом, претендующим на какое-то переосмысление, свою трактовку исторических событий, и комедией, зритель выбрал комедию, ему больше захотелось отдыхать, расслабляться. Он не хочет идти в школу, сидеть, читать историческую литературу. Он хочет отдохнуть. Не знаю, я бы тоже не пошел. Я бы посмотрел его, когда у меня мозг был бы уже рабочий. «Притяжение» собрало какого-то зрителя. Такой, значит, зритель — вот столько у нас людей хотят посмотреть фантастический фильм.

Я считаю, что наша комедия хорошая. По крайней мере, со своей стороны я сделал все, чтобы она такой была. Мы же не предлагаем страшную историю: давай я тебе расскажу мою версию расстрела декабристов. Мы говорим: давай все-таки анекдот какой-то! Понимаете, о чем я говорю? А тут зритель посмотрел, получил удовольствие, перенесся в лето, любовь, шутки — где-то смешные, где-то менее смешные, — но в общем и целом, все на позитиве. Дальше он приходит к друзьям и говорит: мне было круто, иди, тебе тоже будет круто!

— Почему вы решили снимать в главной роли сербского актера Милоша Биковича? Вы давно с ним знакомы?

— Мы с Милошем знакомы, наверное, лет пять. Он должен был сниматься в «Салюте-7». Там была линия американского посла, и он должен был играть его помощника, молодого дипломата, но еще до съемок эта линия из сценария ушла. Я с ним тогда познакомился, его тогда утвердили. Мне он очень понравился в «Духless 2» и я подумал: вау, ничего себе, какой крутой чувак! Захотелось с ним работать. После этого мы с ним поддерживали исключительно шапочно-приятельские отношения.

Когда возник «Холоп», он быстро пришел мне в голову, потому что, на самом деле, у нас в кино не так много такого возраста мужчин — не найдете 10 человек! С трудом — трех, но двое из них не подойдут. На Милоша могут смотреть и девушки, и ребятам он кажется не чужим, потому что у него хорошая мужская энергия, они думают: у меня мог бы быть такой друг, с ним было бы весело затусить, он любит зажигать, я тоже хочу с ним. Милош красавец, талантливый, у него есть чувство юмора и чувство комедии, что здесь нужно. Это немало! И он умный. Умные люди должны играть глупых. Я считаю, таких актеров очень мало у нас, да и везде, кроме Голливуда, который по всему миру пылесосит актеров самых лучших. Милош, слава богу, может у нас сниматься, и это большой подарок российскому кинематографу.

— Как появилась сама история? Мы все видели таких мажоров, но почему вы решили снять о нем фильм?

— Идея этого фильма пришла не мне, а авторам сценария — Дарье Грацевич, Антону Морозенко, Дмитрию Пермякову, они ее придумали, когда, насколько я помню, делали какую-то историческую серию «Интернов». Дальше они ее уже раскрутили: появился мажор, которого нужно было перевоспитать.

Мне показалось это интересным, я увидел в этой истории какие-то свои фильмы, правильное сочетание тех комедий, которые мне нравятся и не только комедии. Например, «Шоу Трумана», с которым этот фильм часто сравнивают, и совершенно справедливо. «Шоу Трумана», «Иван Васильевич меняет профессию» — вот такая перекличка.

Мне такое скрещение показалось очень интересным, актуальным. Это реалити-шоу, за которым все хотят подглядывать. Такой вуайеризм, кто-то в этом участвует, кто-то — подглядывает. Дальше мы начали эту идею раскручивать, додумывать, доделывать.

Я никогда не делал чистую комедию, у меня были фильмы в других жанрах. Была романтическая комедия, этот жанр совсем иначе работает. Мне кажется, в хорошей комедии должны быть и серьезные темы, даже тема бога в «Холопе» есть. Думаю, зрителю именно это и понравилось. Он вышел из кинотеатра и сказал: да, там есть и смешные моменты, но это трехмерная, объемная история. Мне многие зрители писали, что во время просмотра кто-то даже всплакнул.

Но вообще нужно сказать, что у наших комедий планка очень низкая. Главное, чтоб шутки шутили, а как там это снято — уже менее важно.

— У наших — это значит в России?

— Да. В Америке, надо сказать, тоже. Там редко увидишь комедию, которая как-то изощренно снята, их очень мало. Правда, мало! Как правило, ты думаешь, что жанр комедии можно дешево снять и прокатит, покуда шутки шутятся.

Здесь мне хотелось сделать историю и так снять, чтобы зритель понимал, зачем он пришел смотреть это на большом экране. Поэтому там есть визуальные сцены, которые не характерны, например, для романтической комедии. Мне было интересно это попробовать — я взял то, что знаю из других жанров, из другого моего опыта.

— В своих интервью вы рассказывали, что не получили никакого финансирования от государства — ни на «Холопа», ни на «Текст». Как вы думаете, почему?

— Да, это правда. На «Холоп» давно-давно Фонд кино выделил какую-то маленькую сумму, безвозвратную. Потом, когда мы подавали заявку в прошлом году, — ни на «Текст», ни на «Холопа» денег не дали. Почему — я не знаю. Они не объясняли. Они обычно это не объясняют.

— У вас есть версия, почему они приняли такое решение?

— Да черт его знает! Не знаю. Нет, почему на «Текст» не дали, я знаю. А на «Холопа»…

— Потому что вы сделали «Текст»?

— Да. Но я же сделал «Салют-7», получил все награды, за «Текст» меня опять номинировали на «Орла» (уже после разговора фильм «Текст» Клима Шипенко получил «Золотого орла» — прим. «Медузы»), поэтому «Текст» не то чтобы уж всем встал костью в горле. Министр культуры, уже бывший, [Владимир Мединский] даже высказался, что поддерживает фильм, когда он вышел в прокат. Так что почему на комедию не дали финансирования — не знаю.

— Как думаете, на следующий фильм получите помощь?

— Не знаю. Я снял «Салют-7», получил награды, получил кассу, бокс-офис. Подал заявку на фильм про последние четыре дня жизни Есенина в Фонд кино, мне отказали. На Есенина отказали, на «Текст» отказали. Вообще, мне много отказывают, намного больше, чем поддерживают. Я не знаю почему. Я как-то не понял, мне никто не объяснил, в чем дело.

— Судя по всему, вы все равно справляетесь, но с государственной поддержкой было бы проще?

— С трудом справляемся. «Текст» был рискованным, ребята [продюсерская компания «Yellow, Black and White»] рискнули своими личными деньгами. Это была их личная инициатива, они выложили их из своего кармана. Они рискнули, то же самое с «Холопом».

— И с «Есениным»?

— С «Есениным» сложнее, потому что «Есенин» дороже стоит. Все-таки «Текст» можно было снять на 70 миллионов рублей, а исторический фильм за эти деньги не сделать. За этот год два моих фильма собрали больше трех миллиардов рублей, и все равно я не могу найти деньги на «Есенина», их никто не дает. Все очень опасаются, никто не кидается: ой, давай, снимай!

Причем про Есенина — это не какой-то байопик, это жанровый экшн-триллер, это триллер-побег. О человеке, который понимает, что его сейчас грохнут, и он пытается спасти свою жизнь. Это жанровый фильм! Это не просто Есенин медленно ходит, читает стихи на набережной Санкт-Петербурга. Так что нет каких-то закономерностей: твой фильм заработал столько, окей, значит следующий фильм точно снимаешь. Нифига! Никто ничего не гарантирует.

— Как вы думаете, со сменой министра культуры что-нибудь может измениться или дело в самой системе?

— Мне кажется, безусловно, эта система устоявшаяся, она уже отработала себя за столько лет. Но я надеюсь, что хотя бы такие случаи, как со мной…

Казалось бы, чего вы хотите? Может, теперь с Дворцевого не будут спрашивать 7,5 миллиона за то, что он снимает так, как снимает, и в общем, продвигает культуру на главные фестивали? Может, хотя бы Минкульт не будет такие странные претензии предъявлять режиссеру с мировым признанием? Есть надежда на это.

— Вы хотели бы именно таких изменений в политике Минкульта?

— Я могу говорить только о том, что касается кино, — хотя бы это! Хотя бы смотрите трек-рекорд режиссеров и компаний. Мы этой же компанией все сделали и этой же компанией просим деньги на другие проекты. Нам отказывают. Я могу сказать о только том, что сейчас испытываю; и о ситуации с Дворцевым. Конечно, надо это прекратить.

И таких режиссеров много. Есть ряд режиссеров, которые продвигают нашу культуру. Им почему-то не дают этого делать. Хорошо, Фонд кино нацелен на заработок, на коммерческое кино. Но есть министерство культуры. Почему и министерство культуры, и Фонд кино отказывают проектам, например, Бакура Бакурадзе, который написал отличный сценарий про блокаду Ленинграда, про женщин? Я его лично читал на экспертном совете [Фонда кино], куда вхожу. Это абсолютно культурный проект, исторический, ничего не очерняет. Там личная история, драма про женщину, ее судьбу. Почему-то отказывают, при этом сценарий всем нравится, очень круто оценен. Культура? Культура! Бакур тоже известный, он участвовал в Каннах, у него есть призы. Почему этого не происходит? Расскажите нам, я хочу, чтобы был диалог.

— Объясните правила игры.

— Объясните, да. Всегда есть такая отговорка: мы не видим коммерческого потенциала. Хорошо, вы отказали и «Тексту», который собрал 400 миллионов — в четыре раза больше, чем самая кассовая драма до этого собирала. И «Холопу» почему-то отказали. Может быть, тогда мне доверитесь все-таки?

— После того, как стало известно об успехах «Холопа», вы повторно не узнавали о возможном финансировании «Есенина»?

— Сейчас тоже будем заявляться, но все равно все боятся рисковать. Будем пытаться опять в Минкульт подавать. Посмотрим.

— Вы все еще не рассказываете, кто будет играть главную роль в этом фильме?

— Я еще не знаю.

— Уже были пробы?

— У меня, конечно, есть мысли на этот счет, но я не готов пока ими делиться. Зачем? Я пока в них не уверен. Есть несколько вариантов, но я пока не уверен ни в одном, ни в другом, условно говоря.

— Ваш Есенин будет отличаться от того, как его обычно изображают?

— Он будет отличаться от того Есенина, которого исполнил [Сергей] Безруков в сериале. Однозначно! Это не будет какой-то странный поэт, который бегает и цитирует свои собственные стихи, а потом запивает все водкой. Будет немножко другой взгляд на это.

— У вас уже есть крупный блокбастер о космосе, мрачная история о России и новогодняя комедия. Во всех интервью вы говорите, что пробуете разные жанры, чтобы найти себя, — вы поняли, какое направление вам ближе?

— Я не ставил себе цель попробовать все жанры — нет, всегда все идет от конкретной истории. И я уже под нее уже ищу инструментарий, как ее рассказывать. Мне никогда не были интересны ужасы или откровенно фантастический сай-фай. Я хочу сделать чистый экшн, как у Майкла Манна! Я не исключаю какого-то исторического фильма, не исключаю военного. Почему нет? Во всех этих жанрах есть свои традиции, свои истории, которые еще не рассказаны, которые меня, возможно, зацепят, и я захочу их рассказать.

У нас редкость, что режиссер так скачет по жанрам, но Стивен Спилберг же тоже это делает. У него есть фильм про Холокост и есть фильм про инопланетянина, фактически — детский. Это все прекрасно. Я не говорю, что он — какая-то моя ролевая модель, что я хочу быть как он, нет. Просто для меня это совсем не странно.

— Во всех вышеперечисленных жанрах вы бы хотели поработать в России? Или есть планы уехать в США?

— Я не знаю. У меня есть амбиции снимать что-то в Америке. Мало того, у меня там уже есть агент, он ищет материал, разговаривает с продюсерами и так далее. Я работаю с ним, но это все не быстро происходит. Я не хочу абы что там снимать, потому что если бы хотел, уже бы это сделал. Мне хочется снимать те истории, которые мне нравятся, неважно где. Если мне предложат поработать в Китае, если мне эта история понравится, я увижу в ней себя, — я поеду в Китай. У нас глобальное общество, границ практически нет.

Смогу ли я снять хороший военный фильм про какую-то американскую войну и с американской стороны рассказать? Не знаю. Все-таки у меня менталитет русский, хотя по-английски говорю хорошо, практически без акцента, без какого-то перевода внутреннего, но все равно… Неизвестно, может, и смогу. Я не хочу зависеть от места.

— Не могу не спросить про скандал, который разгорелся после выхода «Текста». Скажите, вы обговаривали с Кристиной Асмус, что, возможно, будет такая реакция на откровенные сцены с ее участием?

— Да, конечно. Но мы думали, что реакция будет жестче.

— Почему?

— Не знаю. Когда мы снимали, мы не одергивали себя, мы думали, может, это в прокат вообще не выйдет. У нас в этом плане не было каких-то ограничений. Мы с моими продюсерами договорились о том, что такой материал нужно делать честно. Они на это пошли. Дальше мы уже с актерами шли, что называется, во все тяжкие. Я Кристине сразу, на берегу, сказал — мы с ней не были знакомы до этого — слушай, там есть такая сцена, я хочу такую степень откровенности, потому что это оправданная история в предлагаемых обстоятельствах, в которых все происходит. «Are you ready?», что называется. Она взяла паузу, потом пришла, сказала «да». Я не знаю, что она в этой паузе делала, говорила с мужем или не говорила. Она пришла и сказала, что готова. Реакцию общества мы, конечно, ожидали — такие сцены есть не в каждом фильме, мы предполагали, что будет такая реакция.

Если история требует таких сцен, значит я буду их делать. Если история не требует таких сцен, значит я не буду их делать, чтобы они просто там были. Я в этом плане не понимаю людей, которые говорят, что этой сцены там могло бы и не быть. Почему? Почему герой Петрова другие аспекты жизни героя Янковского через телефон получил, а этот не получил?

Что, секс не является частью нашей жизни? Такая концепция: человек изучает жизнь другого человека, его душу с помощью этого девайса. Тот, кто задает этот вопрос, говорит, что секс не имеет для него никакого значения, не является частью жизни. Это его личное мнение. Но я думаю, что он какую-то часть жизни у всех занимает, поэтому эта сцена там есть. Когда читаешь сценарий, сразу видно, когда чего-то хочет герой, а когда — сценарист. Это очень заметно, и я сам против таких наигранных вещей.

— Актеры сами снимали эту сцену. Сколько было дублей?

—  Их было четыре, и первые два или три получились не очень. Мы снимали столько раз, не потому что нам это нравилось. (Смеется.) А давайте еще раз! Наливайте вина! Нет, первые дубли никуда не годились, там не было этой степени раскрепощения. Это что-то щенячье было поначалу.

— Наверняка такую сцену сыграть очень сложно.

— Конечно. Это же не порноактеры. Артисты — как обычные люди в этом плане. Давайте сейчас, к примеру, вас снимем в такой сцене! Даже если вы согласитесь, вы будете стесняться. У актеров то же самое — они не умеют этого делать, их этому не учили в вузах, поэтому для них это было так же нервно. Ну да, они должны были это снимать — по-другому это нельзя было это показать, это условия этой истории. Я не мог там ходить с камерой, потому что было бы видно, что я хожу там с камерой. Я не мог вообще там находиться, потому что они снимали во все стороны, и мы все бы попали в кадр.

— На площадке никого не было?

— Нет. В этой комнате никого не было, никто ничего не видел. Телефон не транслировался на мониторы. Потом я смотрел отснятый материал, говорил: не то, не та степень откровенности, коряво, не так. Но потом все получилось.

— Вы учились в США. Как вам кажется, в ваших фильмах все-таки больше советской школы или американской?

— По тому, как я их делаю, американской.

— В чем это выражается?

— Просто в том, как это выглядит. В режиссуре, в монтаже, в съемке — я думаю, что это американский подход. В каких-то темах духовности — я думаю, что я все-таки русский человек, я здесь жил большую часть своей жизни, поэтому, наверное, это отсюда. Какая-то рефлексия, какая-то духовность, надеюсь, существует, мне хотелось бы так думать. Я же не эмигрировал в США, я приехал туда, чтобы учиться ремеслу и, как мне кажется, неплохо его выучил.