«Мы все виноваты. Мы все немножко нечестно живем» Интервью Дмитрия Маликова о Шнурове, Путине, Хованском, Ветлицкой, твиттере и кризисе

24 октября 2015-го Дмитрий Маликов, в 1990-х бывший одной из самых интеллигентных российских поп-звезд, а в 2000-х занявшийся фортепианной музыкой, написал твит со словом «тяжеловато», создал мем и изменил свою жизнь. Два года спустя Маликов, пожалуй, самый востребованный среди молодежи артист из всей постсоветской эстрады. Он записывается с рэперами, появляется в гостях у видеоблогеров и вообще всячески олицетворяет связь времен и преемственность поколений — в том числе в политической сфере: именно Маликов модерировал разговор президента Владимира Путина со школьниками. По просьбе «Медузы» Павел Гриншпун поговорил с Маликовым о том, как ему удалось встроиться в XXI век и что он об этом думает.

«Мне подходит образ взрослого, дерзкого, ироничного и самоироничного человека, который все понимает»

— Мы вами заинтересовались, потому что вы…

— Восстал из ада?

— Ну из какого-то небытия, да. Или из прошлого бытия — но в новом обличии.

— А в чем новое обличие-то? Я не изменился, просто стал немножко ироничнее относиться к себе и к тому, что вокруг происходит, и стал об этом публично высказываться. Вот и все.

— Что с вами случилось? Откуда взялась эта ирония?

— Это интересный вопрос. Я думаю, много всего накопилось. И кризис среднего возраста, и усталость от того, чем я занимался. Я имею в виду, что каждый мужчина в определенный момент устает от своей основной профессии и разочаровывается в проектах, на которые ты делал ставку, а они оказались неудачными. С другой стороны, появился большой опыт общения с детьми в просветительских проектах — как мне кажется, проведенные мной 115 мастер-классов (Маликов проводил музыкальные мастер-классы для детей — прим. «Медузы») дали мне некую свободу общения с молодежью. Хотя, конечно, общение в реале отличается от общения в интернете — там все более резко. Когда я говорю с детьми о музыке, естественно, все очень прилично, потому что я по-прежнему к сцене отношусь с огромным уважением, пиететом и никогда себе не позволяю пошлости, мата и так далее. Для меня сцена — это святое место.

— Но ведь люди, с которыми вы теперь сотрудничаете, совсем по-другому к сцене относятся.

— Да. Но я ж за них не отвечаю.

— Видно, что вам иногда за них даже немножко неловко.

— Бывает. Бывает и такое. Но, с другой стороны, я понимаю, что сейчас такое время. И последние молодежные исследования показывают, что, к сожалению, во всем мире мат становится нормой. Как бы это дико не было для родителей. И я пытаюсь привнести свою гармонию, свою эстетику, какие-то свои месседжи даже в такую мутную воду.

— Моя подруга несколько лет назад брала у вас интервью для «Афиши» и рассказывала, что вы переживали, что модные молодежные издания про вас не пишут.

— Ну тогда еще не было всего этого хайпа. А сейчас у меня развилось такое интересное раздвоение личности. То есть даже сейчас мы с вами встречаемся после примерки костюма для очередного моего клипа — режиссер просит, чтобы я был в своем традиционном образе, то есть это условный смокинг. И на сцене как эстрадный артист я по-прежнему несу образ взрослого респектабельного певца. А молодежная аудитория — она не то что этого не просит, она это вообще не воспринимает. Поэтому я сейчас такой витязь на распутье — репертуарном, имиджевом. Кем мне быть, как себя позиционировать?

Я не хотел бы совсем идти на потребу молодежи. Все равно надо быть органичным. Мне кажется, мне подходит образ взрослого, дерзкого, ироничного и самоироничного человека, который все понимает. Понятно, что он не хочет идти в ретростадо, в ретроболото. Но он уже там — и отчаянно хочет вынырнуть. Время летит быстро — а я привык быть актуальным, современным. Я не говорю, что я всегда был модным певцом. Но одно время я был тинейджерским идолом — это было с 1989 по 1991 год. И мне просто перестало нравиться, когда меня приглашают в ретроконцерты и называют артистом, актуальным в 1990-е годы.

— То есть вам претит участвовать в фестивалях «Ретро-FM»?

— Ну, это все замечательные концерты, там кайфуешь. Там огромный, потрясающий драйв, люди заряжают тебя невероятной любовью. Когда тебя хорошо принимают, ты всегда получаешь удовольствие как артист. Артист же питается этим тщеславием, как женщина комплиментами, понимаете? Почему многие страдают? Потому что, пережив в молодости то, что тогда называлось «успех», а сейчас — «хайп», потом очень трудно без этого жить. Это большое испытание. Через это испытание надо пройти, нужны какие-то другие опоры, другие скрепы. Какие? У каждого свои. Алкоголь, наркотики, семья, распутство, религия, увлечения…

Но просто это все воспоминания, понимаете? Это как Мик Джаггер говорил: «Что вы меня спрашиваете, какая у нас там в 1968 году вышла пластинка? Вы спрашивайте, чем я сегодня занимаюсь: мне это интересно». Кстати, я неделю назад был на концерте The Rolling Stones в Лукке.

— И какие впечатления?

— Впечатления очень хорошие. Это потрясающий супермощный ретроколлектив. Они плохо уже играют, но все остальное прекрасно. Джаггер — молодец: он крепкий старик!

— Сейчас ведь есть очевидная ностальгия по 1990-м именно у молодого поколения.

— Я на себе ее пока не ощущаю, скажу вам честно. Я жду этого момента: когда же наконец начнется ностальгия на раннее творчество Дмитрия Маликова? Дай бог, дай бог!

«Рэп-культура поставила крест на всем предыдущем»

— Вам никогда не хотелось сменить сферу деятельности? Сейчас много пишут о том, что в ближайшем будущем будет нормально менять профессию несколько раз за жизнь. 

— Абсолютно. Мой товарищ Володя Матецкий совсем недавно мне цитировал название статьи в The New York Times, по-моему, которая так и называется: «Кто вам сказал, что вы будете заниматься одним делом всю жизнь?». И я тому доказательство, потому что я окончил консерваторию как пианист, раскрутился как певец, потом был киноактером, снялся в фильме «Увидеть Париж и умереть» в 1992 году. И все это время писал музыку — в том числе и как кинокомпозитор. Еще я дирижер — дирижировал во Франции симфоническим оркестром. Потом я стал телеведущим «Спокойной ночи, малыши», три года проработал. А сейчас я блогер.

— Ну это все-таки все вокруг шоу-бизнеса. Вам не хотелось, не знаю, деньгами заняться?

— Нет, нет. Хотя, вы знаете, у меня было предложение, кстати, десять лет назад возглавить отдел private banking одного крупного российского банка.

— А в политику не звали?

— Сейчас мне многие говорят: «Ты много занимаешься молодежью, культурой. Надо идти в министерство культуры». Но я привык к свободе, понимаете? Любая такая должность — это ограничение свободы. К чиновничьей и политической деятельности меня не тянет совсем. Но я хочу приносить пользу своей стране на своем уровне. Самое важное — это органика и естество, и главное, чтобы тебе было хорошо в настоящем моменте. И я не могу сказать, что я сейчас полностью пребываю в гармонии. Нет. У меня кризис в творческой, эстрадной деятельности.

— Почему? У вас же хиты, которые все прекрасно знают.

— Эти хиты, безусловно, крутятся. Их помнят люди. Но они не актуальны. А вот клип, который мы сделали с Хованским, собрал больше 20 миллионов просмотров. Это реальные просмотры, никто ничего не платил, не заряжал, ни в какие тренды ютьюба не выводил. Просто сработала идея.

— Неужели вам нравится этот музыкальный материал?

— Я не воспринимаю это как музыкальный материал. Отношусь к этому проекту как к некоему социальному явлению. Я записал еще сейчас трек и снял клип — песня под названием «Император твиттера». Я не получаю от этого удовольствия как музыкант. Но я получаю от этого удовольствие как медийная личность. Понимаете, да? Мне просто прикольно, когда сын моих друзей десятилетний приходит к ним и говорит: «Слушайте…» И начинает петь эту песню. Вот это очень здорово, потому что этого почти невозможно добиться взрослому артисту.

Я недавно посмотрел интервью парня из группы «25/17». Его все время спрашивают: «Вот вы сейчас неактуальны…» Его, который недавно только вылез! И он как бы немножко оправдывается. «Каста» — то же самое. Мне понравился клип «Скрепа», кстати. Это дерзко! Кстати, у меня мелькнула мысль попробовать с кем-то из этой плеяды сделать какой-то актуальный трек от лица поколения.

— А почему с кем-то? Почему не самому?

— А потому что не тяну. Ну то есть мой голос недостаточно громко звучит сегодня.

— Как это? Вы же император твиттера. Хотели Ольгу Бузову высечь.

— Ну, это шутка. Но суть не в этом.

— Я так понимаю, что вы имеете отношение к лейблу Jam Group.

— Нет, просто им руководит Андрей Черкасов, который с начала 1990-х является поклонником моего творчества. Он все время по жизни рядом со мной, у нас прекрасные отношения. Именно Андрей, кстати, обратил мой взор к рэп-тусовке. Он меня познакомил с Ресторатором, тот позвал меня судить Versus.

— Просто на Jam Group выпускался Слава КПСС — меня удивило, что есть такая связь между вами.

— Я не очень слежу за этим лейблом. Вообще, Слава же на «Антихайпе»?

— Да. Вы видели, кстати, баттл?

— Конечно. Мне он очень понравился. А главное, мне понравились его последствия, то, насколько это стало мейнстримом. Это дошло до взрослых людей. Как в свое время Nirvana поставила крест на хард-роке, так теперь рэп-культура поставила крест на… Ну не знаю. На всем предыдущем. Отодвинула все это, опустила немного.

«Все блогеры — очень умные люди»

— Вам вообще это нравится — быть, как вы это называете, медийной персоной? Не устали еще?

— Нет. Не устал. Ну что делать, если я на данный момент не являюсь востребованным артистом? Это не значит, что этого завтра не будет. Я сегодня спокойно об этом говорю, потому что я был востребованным артистом как минимум 20 лет. Как минимум с 1988 по 2008 год. Потом я очень захотел реализоваться как композитор и пианист. Проект Pianomania отнял у меня десять лет. Он принес мне много удовлетворения как музыканту, но я не стал успешным артистом в этом жанре, к сожалению. У него есть свои поклонники. Но, видимо, я ошибся с форматом.

— А в твиттере, получается, угадали. За что вас полюбили?

— За то, что некий артист, которого любили их родители (не все, конечно), вдруг мочит корки. И нормально выглядит. Даже у девушек — ну не то чтобы фантазии, но интерес определенный есть. Ну а что? Джонни Депп там, как его, второй-то? Брэд Питт. Они же старше меня. Но они вполне себе секс-символы.

— 40 лет сейчас — это как раньше 30.

— Вот именно. Поверьте мне, услышьте меня, у меня нет к этому… Вообще ни к чему у меня нет гиперсерьезного отношения.

— Вы с Хованским просто записались — или у вас сложились какие-то личные отношения?

— Сложились. И очень. Мы общаемся, переписываемся. Он ко мне очень уважительно относится, ему очень интересен мир большого шоу-бизнеса.

— Он тоже туда стремится?

— Нет. Он иллюзий не испытывает. Вообще все блогеры — очень умные люди. По крайней мере — тонкие и чувствительные. Я вот сейчас пообщался с парнем по имени ЯнГо. Ему 18 лет всего. Завтра будем в рекламе сниматься с Идой Галич. У них по три-четыре миллиона подписчиков. Мы, как взрослые люди, их даже толком и не знаем, да? Но они молодежные герои. Они очень тонко чувствуют время. Мне этим они интересны. Я у них многому могу научиться. А они у меня учатся мудрости, опыту, умению себя вести. Уважают и так далее.

— Вы в жизни очень спокойный, рассудительный человек. А соцсети все-таки подразумевают постоянные конфликты. У вас случались скандалы какие-то, срачи?

— Ну, вот сейчас с Игорем Николаевым. Я написал, что мне не нравится, когда звезды поздравляют друг друга с днем рождения в инстаграме. Если хочешь кого-то поздравить, то позвони или пришли подарочек. Он мне ответил в достаточно резкой форме. Но это не скандал, это дискуссия. Просто он, наоборот, любит поздравлять всех.

— Как вам блогерские успехи ваших коллег? Они же все теперь что-то делают. Киркоров, Максим Галкин…

— Киркорова не видел. Что касается блога Галкина, то я думаю, что у него априори передо мной огромное преимущество. Вообще перед всеми. Потому что он профессиональный, талантливый юморист. Понимаете? Все, кто юмористы, в порядке. Меня тоже полюбили за юмор, хотя я в жизни не самый весельчак. Но в твиттере мне удается формулировать свою мысль смешно и дерзко. Хотя я ничего специально не делал для этого. Как писал, так и пишу. Ну да, немножко стал писать смелее. Я понимаю, что моя какая-то дерзкая классная шутка вызовет хороший резонанс. Ну и все.

Дело в том, что публика не пересекается. Те, кто в твиттере, даже часто моих песен не знают вообще.

— Ну музыка вообще в жизни людей стала занимать гораздо меньше места.

— Это ужасно. Я это вижу, чувствую и очень из-за этого переживаю. Это одно из моих глубинных разочарований. Я считаю себя талантливым композитором, и я пишу красивую инструментальную музыку, которая никому не нужна.

— Вы вообще на удивление трезво к себе относитесь.

— Более чем. Может быть, даже слишком. Может быть, в этом секрет моего успеха сейчас. Хотя успех очень эфемерный, то есть он не имеет монетизации. Но я каждый день получаю рекламные предложения. Каждый день. Они бывают смешные. Рекламировать, например, пылесос или холодильник. От этого я отказываюсь.

— А от «Роснано» почему не отказались?

— Это не «Роснано». Это «Проектория» — они проводили форум в Ярославле, и там просто у некоторых компаний были стенды. Туда приезжали дети знакомиться с интересными профессиями, которыми они могут в будущем заниматься.

— А вас туда позвали вести прямую линию с Путиным?

— Да. Это все выходит из предыдущей жизни, потому что три года я посвятил проекту «Уроки музыки» и еще два года — спектаклю «Перевернуть игру». Все это связано с просвещением и образованием, и об этом все знают — в том числе администрация президента. Мне помогали реализовывать мои проекты полпредства президента в федеральных округах — не финансово, а организационно.

— Что вообще такое этот ваш спектакль? Я так понимаю, это просветительство в музыкальной форме?

— Да. Просветительство, вызванное желанием за полтора часа молодежь чуть-чуть повернуть в сторону традиционной культуры, классической музыки. Это сделано более-менее зрелищными, театральными способами. Спектакль о том, что каждый великий композитор подошел к своему бессмертию огромным трудом и преодолением. То есть о том, что надо трудиться.

— И как молодежь — ходит?

— Сборы неплохие в крупных городах. В маленьких городах поменьше. Но это еще накладывается на экономическую ситуацию. Спектакль достаточно дорогой, там 20 человек ездит, декорации и так далее, поэтому билеты мы вынуждены делать где-то около тысячи рублей, а это дорого сегодня для провинции.

«Огульно что-то заявлять — это просто опасно»

— В политику вы не хотите, но сотрудничать с властью, я так понял, готовы?

— В том, что касается молодежных проектов, — да. На самом деле, очень много зависит от того, как мы будем работать с молодежью, потому что именно они будут рулить процессом через десять лет. Те, кому сейчас 13–15 лет. Ну опять же — теория малых дел. Вообще, не так много я этим занимаюсь, но конкретно 1 сентября — да, мне было интересно.

— Вы с Путиным пообщались?

— К сожалению, он был занят, его все время отвлекали, у него были встречи. Такого личного закадрового общения не было.

— Не могу не спросить о вашей политической позиции.

— На эти темы мне говорить крайне трудно. Я знаю многих конкретных людей — и конкретно им доверяю. Вот я совсем недавно провел конгресс индустрии детских товаров — был модератором заседания с участием [вице-премьера] Ольги Юрьевны Голодец и министра промышленности Дениса Мантурова. Я просто вижу и знаю, как эти люди работают, вижу, как они много делают. Что касается детских товаров — я вхожу в экспертный совет по производству фортепиано. Возобновляется производство российских фортепиано. Их будут доставлять в регионы, чтобы переоснастить музыкальные школы. Ну что ж в этом плохого? Это хорошо.

— Ну а что насчет оппозиции, несменяемости власти?

— Ну, это сложный вопрос. Я не могу однозначно на эти темы рассуждать. Ярко выраженного отношения у меня к этому нет. Я считаю, чтобы об этом серьезно говорить, нужно быть очень сильно компетентным.

— Давайте упростим: вас устраивает ситуация в стране сейчас?

— Я думаю, что до конца она никого не устраивает. Я думаю, что надо пытаться ситуацию изменить с точки зрения зависимости от энергоресурсов, бороться с коррупцией.

— То есть лозунги власти вы поддерживаете?

— Лозунги я поддерживаю. С коррупцией надо бороться.

— А воплощение этих лозунгов?

— Ну, есть некоторая необъективность тех или иных оценок, от этого получается несправедливость. Но я не знаю, как с этим можно бороться. У нас слишком сложная страна по менталитету, и тут не виноват кто-то один, понимаете? Мы все в этом виноваты, на самом деле. Мы все немножко нечестно живем, мне так кажется. Кто-то пытается обойти законы, кто-то недоплачивает налоги, например. Огромные деньги выведены за границу. Это просто ужасно, понимаете? Я вот, например, категорически не согласен с тем, что нужно покупать какие-нибудь там футбольные команды за рубежом вместо того, чтобы развивать здесь спорт.

Я все-таки всегда старался быть в стороне от политики, потому что политическая жизнь, политические какие-то высказывания — это совсем другой уровень ответственности, я считаю. Огульно что-то заявлять — это просто опасно.

— Ваша бывшая подруга Наталья Ветлицкая, например, про это регулярно высказывается в тех же соцсетях. Причем очень резко.

— Я не знаю, что она там пишет. Мы никаких отношений не поддерживаем. Легко уехать за границу и оттуда начинать чего-то такое говорить. Мне кажется, лучше здесь чего-то делать. Поэтому у меня нет недвижимости за границей и нет желания нигде там жить. Отдыхать приятно там, конечно, а жить…

— С Ветлицкой вы отношений не поддерживаете — а с кем вы общаетесь, дружите? Даже в этом заведении (московский ресторан «Сыроварня» — прим. «Медузы») вы уже несколько раз поздоровались с людьми и сказали, что знакомы с владельцем Аркадием Новиковым.

— Я веду разную жизнь. Например, я лечу в Самару на днях, и у меня там есть знакомая одна и есть разные варианты куда-то вечером пойти — ресторан, еще куда-то. А она глубоко духовный человек. Она говорит: «Чего ты хочешь вечером?» Я отвечаю: «Давай не пойдем в шумную тусовку. У тебя есть замечательный духовный отец, священник. Давай сходим в храм и с ним пообщаемся просто, попьем чай, поговорим». Я люблю общение, которое чему-то меня учит. Либо то, которое меня развлечет.

«Шнуров больше нарцисс, чем я»

— Почему вы все-таки выбрали именно твиттер? Вот Галкин, например, в инстаграм пишет. Да и Шнуров. С другой стороны, Трампу тоже твиттер больше нравится.

— Не знаю. Ну, я не люблю фотографироваться, например. Мне вообще не близко самолюбование, как это ни странно. Многие меня считают нарциссом — а получается, что Шнуров больше нарцисс, чем я. Мне удобно коротко, дерзко выразить свою мысль. Я плохо запоминаю долгие анекдоты, плохо их рассказываю. А короткие шутки мне нравятся.

Знаете, меня в телевизоре очень раздражает огромное количество агрессивных ток-шоу. Это просто невозможно смотреть. Я где-то в интервью сказал, что я отказываюсь ходить на федеральные каналы. Но я не отказываюсь ходить на федеральные каналы, потому что они федеральные. Просто это бессмысленно. За редким исключением. Ты едешь черт-те куда, тратишь полдня, чтобы поговорить пять-десять минут. А когда я даю какую-то мысль в твиттере, она тут же становится всем известна — если она того достойна.

Что касается Шнурова, он, безусловно, полностью олицетворяет свое время. Это человек, который собрал в себе все. В нем есть и какой-то балканский народный оркестр, и балаган, который пришел от Верки Сердючки, и дерзкая манера Гарика Сукачева, и рык Высоцкого, и безысходная лирика Есенина. Все в нем есть. Это большой талант, на самом деле. Я не очень люблю творчество «Ленинграда», но я к нему отношусь с огромным уважением — как ко всем личностям, которые много чего добились .

— Мне всегда казалось, что в историю попадают не люди, которые самоироничны, а люди, в которых есть некий элемент трагедии. Как тот же Высоцкий. Или Цой. Я понимаю, что вы от этого далеки, но вам не кажется, что вот эти заезженные слова Пастернака — не читки требует с актера, а полной гибели всерьез, — и сейчас релевантны?

— Я считаю, что время сметает вообще все. Не знаю, будут ли Высоцкий или Цой что-то значить для следующих поколений. Сейчас они актуальны. А через двадцать лет? Мы не знаем. И потом — Цой же не специально погиб, просто так получилось. Никто ни от чего не застрахован, но я не хотел бы войти в историю таким образом.

— А вообще туда войти хотелось бы?

— Мне хочется какой-то след оставить, но с каждым годом я все меньше и меньше живу иллюзиями. Я просто понимаю, что этот след тем, чем мы занимаемся, оставить очень трудно. Может быть, даже и невозможно. Это такое мудрое разочарование.

— Это вас роднит с тем же Шнуровым.

— Да. Он мне сказал как-то: «Я давно понял, что песни не нужны».

— Шнуров, кстати, на лидирующих позициях в списке Forbes. Вам бы хотелось там быть? Или заработок для вас не самоцель?

— Почему? Я бы хотел больше зарабатывать, чем зарабатываю сейчас. Это нормально. Вопрос денег — он сложный. Потому что я вижу огромное богатство иногда вокруг себя и вижу огромную нищету.

— Где вы видите огромную нищету?

— В детских домах, когда приезжаю в провинцию. У меня есть благотворительный фонд «Проникая в сердце», я его создал пять лет назад, он специализируется на помощи детям с ослабленным слухом и зрением. У фонда много программ, в том числе и связи с крупнейшими медицинскими учреждениями. Мы ведем детей. Например, есть организация, которая хочет помочь, но не знает кому. А есть конкретная большая очередь из детей, которым нужна операция в том числе за границей. Мы помогаем это организовать, состыковать их с благотворителями и так далее. Тут я пользуюсь своими связями. Например, я с другим фондом провел благотворительный ужин пару лет назад. Были большие люди, собрали огромные деньги, 500 тысяч долларов собрали, которые все истратили на помощь детям.

— Это как раз возвращаясь к теории малых дел.

— Конечно. Поэтому я не могу заниматься большой политикой и ее оценивать. Может быть, об этом особо не стоит говорить, но я как бы по касательной иду по жизни. Я быстро чем-то загораюсь, быстро утомляюсь, и мне жизнь все время подкидывает возможности и вызовы. Я немножко в кино, немножко в театре. Понятно, что может возникнуть вопрос: «Ну а где же ты настоящий?» А я вот в целом такая личность.

Я считаю, что мое предназначение — это как-то гармонизировать пространство. Раньше это получалось делать поп-музыкой, потом какое-то время это получалось инструментальной музыкой, потом с детьми, потом, может быть, это будет в политической деятельности. Это не моя фраза, но она ко мне подходит: «Я не лучший певец, композитор, актер, продюсер и кто угодно, но я лучший Дима Маликов».