Три месяца без доктора Лизы Как живет «Справедливая помощь» под руководством журналистки Ксении Соколовой

25 декабря в авиакатастрофе погибла Елизавета Глинка, исполнительный директор благотворительной организации «Справедливая помощь», известная как доктор Лиза. Ту-154 Минобороны РФ, на котором летели артисты ансамбля имени Александрова, сотрудники телеканалов и Глинка, направлялся в Сирию с гуманитарной миссией. Место Глинки по предложению сотрудников «Справедливой помощи» заняла ее подруга Ксения Соколова, журналистка, работавшая в GQ и «Снобе», в 2016-м возглавившая на два месяца журнал Esquire и баллотировавшаяся в Госдуму. «Медуза» рассказывает, что происходит с организацией и ее подопечными под руководством Ксении Соколовой.

«Когда я впервые попала в Донецк — в 2014 году, в разгар военных действий — у меня были очень острые ощущения. Стояла зима, мы ехали по заснеженной степи мимо блокпостов, которые выглядели очень пугающе — костры, бетонные блоки, военная техника, все вперемешку. И всюду люди с непонятными опознавательными знаками, увешанные оружием — буквально Батька Махно смотрит в окно. А в моем гостиничном номере лежала памятка „Как действовать в случае обстрела“. Там был отдельный пункт под названием „Что делать, если обстрел застал вас в спа“. И вот тут я поняла, что дожила до венца своей карьеры — наконец обстрел застал меня в спа, соединились две мои ипостаси. В таких-то условиях, под звуки выстрелов, мы с Лизой Глинкой вывозили в Россию больных детей. Это был единственный раз, когда мы делали это вместе».

Мы сидим с журналисткой Ксенией Соколовой в ее квартире в центре Москвы, что в бывшем доходном доме, спроектированном архитектором Нирнзее в начале ХХ века. Подъезд с рычащим золотым львом у входа, консьерж, ваза с цветами на стеклянном столике, широкая лестница, высокая деревянная дверь с неприметным полосатым ковриком, у которого загнулся уголок — респектабельный пролог к просторной гостиной, в которой мы пьем чай и едим конфеты. Соколова сидит на диване, набросив на колени плед, который ложится аккуратными ровными складками — будто его кто-то укладывал для глянцевой портретной съемки.

Спустя три года после описываемых Соколовой событий ее, известного репортера, видного представителя московской гламурной тусовки, автора серии острых интервью с известными людьми, бывшего главреда журнала Esquire (самого недолгого и, кажется, самого скандального), кандидата в депутаты Госдумы VII созыва обстрел снова в каком-то смысле застал в спа. В январе 2017 года она возглавила благотворительную организацию «Справедливая помощь» — после того, как основавшая ее Елизавета Глинка погибла в авиакатастрофе.

Глинку (она же просто доктор Лиза, как ее часто называли коллеги, подопечные, журналисты, да и вообще все) считали незаменимой, уникальной и едва ли не святой. Начиная с 2007 года, когда появилась «Справедливая помощь», доктор Лиза помогала бездомным и больным, собирала помощь пострадавшим от лесных пожаров, вывозила нуждающихся в срочном лечении детей с востока Украины, отправляла гуманитарку детям сирийским. Все это — в ручном режиме, то есть Глинка, и это широко известный факт, лично участвовала во всех направлениях деятельности «Справедливой помощи», постоянно общалась с подопечными и поддерживала с ними личные отношения, посвящая работе почти все свое время. После ее смерти организация продолжила работу и выбрала себе нового руководителя — так имя Соколовой, едва покинувшее новостные заголовки после выборов и пертурбаций в Esquire, снова туда вернулось.

Известно, что Соколову и Глинку связывали тесные дружеские отношения: об этом преемница доктора Лизы подробно и откровенно пишет в тексте «Дар Лизы», который вышел в «Снобе» в конце января 2017 года. Именно эта дружба, как говорит теперь Соколова, и привела ее в кресло главы «Справедливой помощи», деятельность которой далека от того, чем журналистке приходилось профессионально заниматься раньше.

«У древних греков есть понятие „ананги“ — это необходимость, которую создает судьба. То, что произошло, я действительно ощущаю как судьбу. Это может звучать высокопарно или бессмысленно, но никакого другого объяснения случившемуся у меня нет. Мне было очень трудно отказаться от предложения возглавить „Справедливую помощь“ в силу моих личных, совершенно экстраординарных, отношений с Лизой. Не потому, что меня выбрали — я вообще человек очень свободный, в том числе и в отказах. Но я ощущала это предложение как Лизино, как будто это она меня попросила. А ей я не могла ответить „нет“», — отвечает она на вопрос, зачем ей все это.

В 2014 году Соколова задала такой же вопрос Глинке в резонансном интервью для «Сноба», взятом на волне скандала — тогда на доктора Лизу обрушился шквал критики за то, что она поддержала митинг «Единой России» под названием «Мы едины», позиционировавшийся как антивоенный. «Наверное, потоки оскорблений и лжи, с которыми я сталкиваюсь, спасая детей, — это цена, которую необходимо заплатить за их жизни. Даром такие вещи не даются… Каждая спасенная, выхваченная из ада войны жизнь — это перелом хода вещей, предотвращение уже почти свершившегося зла», — ответила тогда Глинка.

Но помощь детям — не единственное направление деятельности организации. Главное, благодаря чему она стала известна, — раздача еды, медикаментов и одежды бездомным и малоимущим. Такие люди приходят в «Справедливую помощь» постоянно — за теплыми штанами и новой обувью, таблетками от кашля, кружкой чая или просто поговорить, пожаловаться на жизнь. А в последнее время еще и затем, чтобы познакомиться с Ксенией Соколовой. Ее в маленьком помещении организации видно сразу — слишком хорошо одетая, она заметно контрастирует как с остальными сотрудниками, так и с подопечными. Этот контраст первым делом бросается в глаза, когда приходишь сюда.

Вещи по понедельникам

В понедельник у дверей подвала на Пятницкой, где уже много лет сидит благотворительная организация, толпятся бедно одетые замерзшие люди, мужчины и женщины неопределенного возраста — постоянные подопечные «Справедливой помощи». Малоимущие, бездомные, нередко вчерашние сидельцы, а сегодня жители московских подъездов, вокзалов и улиц, они пришли в основном за одеждой — как и всегда по понедельникам. После зимы тяжелые куртки, тулупы, зимние сапоги и теплые штаны нужно сменить на что-то более легкое, соответствующее московскому межсезонью, но при этом непромокаемое и по размеру — трудновыполнимая задача в условиях ограниченного количества благотворительных вещей, которыми «Справедливую помощь» снабжают горожане.

Внутрь подопечных не пускают — помещение слишком маленькое — и они покорно ждут на улице под смесью снега и дождя. Возле подвала один из бездомных хватает меня за рукав пальто. «Мне штаны нужны, гамаши, теплые, но не очень толстые, в этих нейлоновых я сильно потею, — без предисловий начинает тараторить он, расставляя ноги в сторону, чтобы я получше могла разглядеть эти самые нейлоновые штаны. — У меня 48-й. А еще ботинки, поищи ботинки. Смотри в чем хожу!»

Ухватившись за мое плечо, мужчина ловким движением сдергивает с ноги что-то дырявое, похожее на валенок с обрезанным голенищем, и вплотную подносит к моему лицу — изнутри обувь, пахнущая так, что у меня темнеет перед глазами, плотно обклеена строительным скотчем.

С другой стороны подходит маленькая хмурая женщина, обвешанная пакетами, которая просит свитер и горячего чаю с тремя ложками сахара; мужчина, подкравшийся сзади, настойчиво требует «хоть какие-нибудь чистые носки, ну хоть какие-нибудь». Я пришла в подвал на Пятницкой впервые и не понимаю, что мне отвечать всем этим людям, которые очевидно приняли меня за волонтера или работника «Справедливой помощи». Отделавшись обещанием, что постараюсь что-нибудь придумать, быстро спускаюсь по крутой лестнице, вытираю ноги о пеленку для лежачих больных, которую у входа постелили вместо коврика, и оказываюсь в основной комнате, до отказа наполненной сотрудниками, волонтерами, дарителями, нуждающимися, а также вещами, пакетами, принесенными продуктами, обувью.

Вещи для бездомных горожане несут активно, однако подобрать одежду каждому нуждающемуся практически невозможно — то нет брюк требуемого размера, то закончились футболки, то обувь осталась только женская. Нередко подопечные выдвигают довольно специфические требования: например, один из бездомных несколько минут убеждал меня поискать для него в запасниках трикотажную футболку непременно голубого цвета. А другой хотел темно-синие джинсы, плотно облегающие ноги — вынесенные мной джинсы свободного кроя он с негодованием отверг, даже несмотря на то, что они были точно по его размеру. Требуется поистине ангельское терпение, чтобы взаимодействовать со всеми этими людьми несколько часов подряд, сохранять при этом участие и не раздражаться — сотрудников «Справедливой помощи» этому терпению своим примером учила Глинка, которая, как говорят о ней здесь (а здесь о ней говорят постоянно), обладала настоящим «талантом доброты».

Вещи тщательно сортируются: рваные, грязные или сильно поношенные отбраковываются в пользу приюта для бездомных животных. «Наши подопечные приходят сюда переодеться в чистое, нерваное, и мы едва ли не единственное место в городе, где они могут это сделать. Поэтому вся одежда, которую мы раздаем, обязательно в хорошем состоянии», — рассказывает мне сотрудница «Справедливой помощи», работающая в ней уже много лет.

Сложнее всего — не бегать туда-сюда в поисках то одного, то другого, а отказывать. «Извините, но брюк вашего размера сегодня не нашлось», «Простите, пожалуйста, но все носки уже разобрали», «Мне очень жаль, но перчатки остались только детские» — после этих слов бездомные охают и понуро уходят по своим уличным делам. Но некоторые остаются стоять под снегом и дождем — что-то обсуждают, вспоминают Лизу Глинку, курят. О новой главе организации, Ксении Соколовой, сказать ничего не могут. Лишь один из пришедших, крупный пожилой мужчина в засаленном тулупе, вспоминает: «А, это такая брюнетка, да? Красивая баба, я на фотографии в газете видел».

Геннадий

Бездомный Геннадий пришел за вторым свитером — в одном ему холодно по ночам. Небольшого роста, жилистый, скуластый, с тонкими волосами и темными кругами под глазами, он выглядит лет на 55, но на самом деле ему всего 36. За свою недолгую жизнь Геннадий сидел 10 раз — он частый гость российских тюрем с 16-летнего возраста. За что — не говорит, потому что стыдно: «Так, по мелким статьям. Я человек хороший, никогда никого не убивал и не насиловал».

Последний раз Геннадий освободился совсем недавно, в середине февраля. С тех пор живет в одном из московских подъездов — специально искал многоэтажный дом с уединенной лестницей, на которую жильцы лишь изредка выходят покурить. Спит на куске поролона, который каждое утро аккуратно сворачивает в рулон и ставит в угол. Поролон у Геннадия есть, а одеяла нет, поэтому очень нужен второй свитер — с ним теплее, да и под голову можно положить вместо подушки.

Подходящего свитера в этот раз не нашлось. Геннадий разочарованно вздыхает и ежится, вжимая голову в худые плечи: «Ну что ж, в другой раз, в другой раз». Он уже разворачивается и уходит, как вдруг останавливается и просит вынести ему кружку горячего чая и бутерброд: «Я уже два дня ничего не ел, можно?»

Вообще-то в подвале бездомных не кормят — еду раздают раз в неделю, по средам, на Павелецком вокзале. В «Справедливой помощи» нет столько продуктов, чтобы обеспечивать ими нуждающихся каждый день — спонсорские ресурсы ограничены. Кроме того, организация не может себе позволить делать из своего помещения пункт раздачи еды. Для этого нет инфраструктуры, да и в этом случае бездомные будут безостановочно приходить днем и ночью, а у организации много других направлений деятельности, и помощь малоимущим лишь одно из них.

«У нас есть правило — не кормить бездомных вне вокзала, но я частенько им пренебрегаю, если вижу, что человек действительно голоден и у него нет возможности поесть», — заговорщически шепчет мне одна из сотрудниц и советует заглянуть на кухню, где в холодильнике лежат колбаса и хлеб. Ради не евшего два дня Геннадия я тоже решаю пренебречь регламентом, однако дверь кухни, обычно открытая, плотно захлопнута. Дорогу мне преграждает другая сотрудница, которая говорит: «Там сейчас Ксения Соколова, она только что приехала. Не мешай».

В тот момент, когда я хватаю кошелек и тащу Геннадия в ближайший супермаркет за колбасой, я внезапно понимаю, как люди подсаживаются на благотворительность — не накормить человека, который смотрит тебе прямо в глаза и говорит, что не ел двое суток, кажется чем-то невозможным. В мясном отделе мой личный подопечный безостановочно говорит о себе как будто в попытке оправдаться: «Мне в жизни точка опоры нужна, от которой можно оттолкнуться. А находясь на улице, от чего я могу оттолкнуться? От пустой мостовой? Ну, пойду я на работу устроюсь, денек поработаю. А с работы я пойду куда? В подъезд? А если просплю? А если не досплю? А если меня в подъезде изобьют или не дай бог еще чего? О чем говорить, о какой нормальной жизни?»

На кассе Геннадий просит купить ему жвачку — чистить зубы в подъезде негде, а «о гигиене надо хоть как-то думать». Возвращение на улицу, где по-прежнему валит мокрый снег, внезапно настраивает бездомного на разговор о политике.

«Владимир Владимирович — во мужик! Он молодец. Но он не видит своими глазами, что у нас внутри страны творится. К нему приходят начальники — товарищ президент, у нас все хорошо. А раз они так говорят, то президент верит! Но внешнюю политику он вон как строит. Посмотрите — НАТО, шмато, прут к нам. А че прут? Вот президент границы и укрепляет, обороноспособность укрепляет. И нам здесь от этого легче живется, легче дышится. Мы не ходит и не ищем, где же здесь ближайшее бомбоубежище. Мы об этом не думаем, потому что нас Владимир Владимирович уже защитил, он о нас подумал», — на прощание говорит Геннадий, достает из купленной ему пачки сигарету и уходит — обратно в свой подъезд.

Вокзал по средам

У дверей подвала на Пятницкой громоздятся коробки с небольшими пластиковыми контейнерами — в каждом порция макарон с мясом. Рядом — огромный пакет с нарезанным хлебом, бак с чаем, сумки с одеждой и медикаментами. Все это сотрудники «Справедливой помощи» быстро загружают в старый минивэн и едут на Павелецкий вокзал. День выдался солнечный, дороги почти пустые. В салоне между коробками и пакетами кое-как уместились шесть человек. На переднем сиденье рядом с водителем — Ксения Соколова. Сегодня у нее дебют: в статусе руководителя организации она впервые едет на Павелецкий, где сама будет раздавать еду бездомным.

Место, где проходит благотворительная акция «Вокзал по средам», видно сразу даже издалека. На узком тротуаре рядом с автобусной остановкой и киоском печати уже толпится несколько десятков человек. Они приходят сюда каждую неделю к пяти часам вечера — их кормят и лечат (перебинтовывают раны, осматривают, дают таблетки, в основном от симптомов простуды, делают уколы), им наливают чай и раздают одежду.

Автомобиль останавливается, и дальше все происходит как в убыстренной съемке. Мгновенно выгружаются пакеты с вещами и организуется пункт их раздачи, врач начинает осматривать больных; но главное — еда. К открытым задним дверям грузовика выстраивается огромная очередь. Каждый бездомный берет из рук Соколовой прозрачный контейнер с макаронами, стакан чая и пластиковую вилку, говорит «Спасибо» и уходит, уступая место следующему. Многие обходят автомобиль и встают снова, чтобы получить двойную порцию. Очередь движется быстро, бездомным не дают задерживаться, но их так много, что, кажется, они наступают нескончаемым потоком. Запах немытого тела стоит такой силы, что я чувствую его даже сквозь медицинскую маску. Мужчины, женщины, старики и совсем молодые люди с грязными лицами, беззубыми ртами (и даже язвами на теле) смеются, переругиваются между собой, заговаривают с сотрудниками организации («Ну что, Михалыч, как дела?») или просто угрюмо молчат в ожидании своей порции.

Ксения Соколова действует быстро. Руки в медицинских перчатках (их, как медицинскую маску и синюю опознавательную жилетку, раздают всем сотрудникам перед прибытием на вокзал) работают технично, как будто уже давно привычны к такой работе. Иногда тот или иной бездомный пытается заговорить с ней, и только тогда Соколова переводит взгляд со стола с провизией на человека. Но в целом она не смотрит по сторонам, не смеется и не шутит, как ее коллеги, а работает строго по схеме. Контейнер с макаронами. Бутерброд с колбасой. Чай. Следующий!

Позже я спрашиваю ее, что она чувствовала в тот момент. «Да ничего особенного я не чувствовала. Ну раздавала еду и раздавала», — отмахивается Соколова от моего вопроса. Тогда я интересуюсь, планирует ли она приезжать на вокзал каждую неделю, как это делала Лиза Глинка. «Вы же видели, там очень много волонтеров, и мое личное присутствие всякий раз будет лишним. Поэтому каждую среду приезжать не буду. Но раз в месяц — да. Просто чтобы руки помнили»

Соколова несколько раз подчеркивает, что не хочет делать все, как ее предшественница, что не пытается заменить собой Глинку, которая самолично лечила бездомных на вокзале и поддерживала теплые отношения со многими подопечными «Справедливой помощи». По словам Соколовой, ее задача в другом — выстроить эффективную систему, которая бы работала и развивалась. «Зачем я в этом случае поехала на вокзал? Здесь сработала моя журналистская привычка. Хороший материал получится только тогда, когда ты сам все изучишь и все своими руками потрогаешь. Поскольку специфика работы организации для меня абсолютно новая, мне нужно было влезть в перчатки Лизы и попробовать пройти этот путь, понять суть Лизиных намерений. Внешне все понятно, но меня интересовала еще и внутренняя история», — объясняет Соколова.

При этом она не отрицает, что не обладает «невероятным мягкосердечием» Глинки. «Меня часто спрашивают, не боюсь ли я, что меня будут с ней сравнивать. К счастью, мы настолько разные, что нас очень трудно даже попытаться сравнить. Я человек довольно жесткий. В силу этого я способна сохранять хладнокровие даже в самых тяжелых обстоятельствах и придумать, как оказать помощь. Но невероятного мягкосердечия и способности растворяться в чужой боли у меня нет. А вот Лиза этим обладала, она в этом смысле была человеком совершенно уникальным», — вспоминает Соколова.

С подопечными — бездомными, больными и нуждающимися — Соколова не поддерживает тех отношений, которые поддерживала Глинка. «К Лизе приходили постоянно, и с каждым человеком она старалась поговорить. Я в должности без году неделя, но бывает, что приходят и ко мне. Сидят, ждут меня. Это люди любопытные, у них много свободного времени. Они рассказывают мне про свои жизненные обстоятельства — очень подробно, очень долго. Но я быстро устаю от этого, честно скажу. Я устаю от бессмысленных занятий. Когда я понимаю, что какой-то вопрос либо нерешаемый вообще, либо его может решить юрист, я стараюсь беседу прекратить и направить человека к конкретному сотруднику, который поможет. А то бывает, человек просто хочет получить пакет гречки, но зачем-то час ездит мне по ушам. В таком случае, как мне кажется, резонно просто вручить ему пакет гречки и заняться делами», — говорит она.

Экскурсия для Сережи

Подросток Сережа родом с востока Украины. Однажды, уже когда шла война, он вместе с двумя друзьями играл на улице. Мальчики нашли мину и подорвались на ней — все трое остались живы, но сильно пострадали. Подобные случаи в регионе нередки. Дети часто играют с боевыми снарядами, не осознавая степени их опасности для своей жизни. Организация доктора Лизы привезла Сережу и его маму в Москву, где мальчику оказали необходимую медицинскую помощь. Сейчас проходит период реабилитации, и Сережа с мамой живут в так называемом Доме милосердия на Новой Басманной улице, открытом «Справедливой помощью».

Это место создано по принципу общежития семейного типа. Все жители Дома милосердия приехали с востока Украины. Дети в этих семьях либо пострадали в зоне боевых действий, либо имеют тяжелые заболевания, которые из-за нехватки лекарств и плохого состояния больниц невозможно лечить на родине. На время реабилитации они перебираются на Новую Басманную. Иные остаются здесь на годы и не знают, когда смогут вернуться домой.

Самому младшему ребенку — год и четыре месяца, а самому старшему — 17 лет. Все они живут с родителями (чаще всего с мамой), проводят время в общей игровой комнате, посещают занятия — в школе или с приходящим педагогом, гуляют на улице в просторном дворе. Это закрытый мир — Дом милосердия огорожен высоким забором, и чтобы попасть сюда, нужно позвонить в домофон и подробно объяснить охраннику цель своего прихода. Некоторые жильцы за территорию почти не выходят, проводя все свободное время здесь.

Обитатели Дома милосердия находятся на полном обеспечении — «Справедливая помощь» снабжает их не только продуктами, но также одеждой и обувью. Сотрудников в доме всего двое — это веселый охранник и строгая женщина-комендант, крайне неохотно отвечающая на любые вопросы. Какого-то конкретного срока, который можно провести здесь, нет — все зависит от схемы лечения ребенка, плана реабилитации и прогнозов специалистов.

Сережа — очень умный подросток. И очень грустный. В истории с миной он винит себя, полагая, что два других мальчика пострадали исключительно из-за него. Начиная с января, Соколова приезжает в Дом милосердия каждую неделю. Однажды она зашла к Сереже в комнату, спросила, как у него дела, а он ответил: «Я чувствую себя серым пятном. Меня никто не замечает».

«Тогда я спросила, чего бы ему хотелось, что бы могло его порадовать. Он долго отнекивался, но я была настойчива. Сережа признался, что хочет креветок. Мы принесли ему креветок, еще какой-то еды, которую он попросил — из KFC, кажется. А потом он сказал, что хотел бы попасть в Исторический музей на экскурсию. Я очень люблю радовать людей — есть у меня такая черта, это чистая правда. Люблю смотреть на мир чужими глазами — глазами тех, кому благодаря тебе стало лучше, стало хорошо, стало интересно. И я предложила Сереже пойти в музей вместе. Позвонила своей подруге Наташе Зазулиной — она известный историк, публицист. Спросила: „Наташа, кого из хороших экскурсоводов музея ты могла бы мне посоветовать?“ А она мне говорит: „Зачем нам экскурсоводы, я сама все сделаю“», — вспоминает Соколова.

Так и получилось, что грустного подростка Сережу, подорвавшегося на мине на востоке Украины, однажды в субботу привезли на машине к Красной площади и привели в Исторический музей, где экскурсию для него провела известный историк Наталья Зазулина.

Когда мы с Сережей и его мамой выходим из машины, Ксения уже ждет нас: локоны черных волос, шуба. Историк Зазулина приехала раньше; пока мы добирались, она купила билеты и оббегала помещение музея в поисков лифтов, чтобы хромающему Сереже не пришлось подниматься по лестницам. Мы встречаемся с ней в холле, и начинается самая интересная экскурсия в моей жизни. Блестящий рассказчик, Зазулина сыплет историческими фактами, эмоционально обращает наше внимание на самые примечательные экспонаты, старается заинтересовать каждого, кто ее слушает. Мы переходим из зала в зал, разглядывая картины, предметы быта, оружие и одежду. Я смотрю на Сережу — внимательно разглядывая очередную витрину, он больше не выглядит грустным.

Позже, когда мы обсуждаем с Ксенией эту прогулку, я говорю ей: «Все очень хорошо прошло, и было видно, как это важно для Сережи. Но зачем вы в шубе-то приехали? Вам не кажется, что когда идешь в музей с пострадавшим украинским мальчиком и его мамой, людьми очевидно бедными, шикарная шуба — явно не лучший выбор?» Немного помедлив, она отвечает: «Если честно, я просто не чувствую имущественную дистанцию — между собой и этими людьми. И мне кажется, они тоже не чувствуют. Ну, или может быть чувствуют, но… Не знаю, я как-то не думала об этом. Просто надела теплую вещь. В этом конечно, есть ужасный эгоизм. Я не надеваю одежду попроще, чтобы притвориться человеком более бедным, чем я есть. Никакого чувства неловкости по поводу своего образа жизни у меня нет. Жизнь у меня была весьма и весьма непростая, так что комплексам неоткуда было появиться — на них не оставалось времени».

Маленькая Лиза

Оксана и ее семилетняя дочь Лиза приехали из Луганской области. В Москве они живут с 2015 года — тогда у девочки обнаружили рак крови. «Вокруг идут военные действия, лекарств в больницах нет, помочь нам некому. Знакомые и родственники пытались поддержать нас, распространяли информацию о случившемся в нашей семье, кто-то написал в „Справедливую помощь“. Елизавета Петровна откликнулась и согласилась помочь. Мы собрали все необходимые документы, и в июне 2015 года нас вместе с дочерью самолетом МЧС доставили из Донецка в Москву. Здесь нас ждала машина скорой помощи, которая привезла меня и маленькую Лизу в Морозовскую больницу», — вспоминает женщина.

Оксана — одна из многих жителей востока Украины, которым помогла организация. Все началось в 2014 году — тогда Лиза Глинка впервые поехала в зону боевых действий и лично вывезла первую партию детей, нуждающихся в срочном лечении. С тех пор «Справедливая помощь» ездит на спорные территории каждый месяц — в Донецке работает представитель организации, который помогает родителям собрать все необходимые документы и организует трансфер.

«Мы забираем самых тяжелых. Критерий очень простой — умрет ли ребенок, если его экстренно не забрать. И этот перелет, он из смерти в жизнь. Причем буквально», — говорит Соколова.

Вот уже несколько лет программа работает по одной схеме. «Есть постановление правительства, которое в 2014 году по инициативе Лизы подписал Путин. Это постановление номер 1134. Оно гласит, что на специально выделяемые бюджетные деньги наша страна лечит детей — тяжелобольных и пострадавших от боевых действий на юго-востоке Украины. Согласно этому постановлению Минздрав дает квоты на детей — либо с очень трудными диагнозами, такими как онкология или кардиохирургия, либо тяжело раненых. Представитель „Справедливой помощи“ помогает родителям собрать все необходимые бумаги. Дальше мы отправляем эти бумаги в Минздрав, где смотрят, достаточно ли это тяжелый случай и есть ли возможность дать место в какой-нибудь российской клинике. Если да, мы забираем ребенка вместе с мамой, реже с папой или обоими родителями, и перевозим его в Москву, Петербург или другой город. Дети лечатся в России, а если им нужна длительная реабилитация, они попадают в наш Дом милосердия. Если же нет, после курса лечения они сразу уезжают обратно», — объясняет она.

В феврале Соколова лично отправилась в Донецк и помогла доставить в Москву 11 детей. Сейчас они проходят лечение, за которое их родители не платят — все расходы берет на себя «Справедливая помощь».

«Не нужно забывать, что Лиза была врачом. А у меня нет соответствующего образования. Необходимо было понять, каких медиков теперь придется привлекать — в том числе за этим я в Донецк и полетела. Со мной согласился поехать Валерий Митиш — руководитель Научно-исследовательского института неотложной детской хирургии и травматологии Москвы. Теперь я думаю, что имеет смысл организовать коллегию врачей, которые постоянно будут нас консультировать. Возможно, представители этой коллегии и будут иногда летать в Донецк за детьми. Потому что без врача там тяжело — диагнозы уточняются в процессе, возникают какие-то сложности с Минздравом, что-то еще. И все это в режиме реального времени, вы же при этом находитесь не в Москве, а в Донецке. Решения в любой сложной ситуации приходится принимать именно мне, поэтому мне досконально нужно знать, как все это работает, чтобы действовать грамотно», — рассуждает Соколова

Первое время в Москве Оксана никак не могла отучиться пугаться громких звуков. Если вдруг слышала шум строительных работ, по привычке хватала дочь и бежала — ей казалось, что это война. Но потом привыкла, что вокруг не стреляют. Сейчас активная фаза лечения маленькой Лизы завершена, но ей нужно продолжать амбулаторно посещать Морозовскую больницу раз в месяц. В свое время Глинка помогла Оксане и ее дочери оформить документы беженцев и прикрепиться к одной из столичных поликлиник, где Лиза стоит на учете у педиатра и наблюдается у гематолога. Врачи не дают никаких гарантий, но дают срок — ремиссия девочки будет продолжаться от трех до пяти лет. «Нам нужно продержаться это время, чтобы состояние ремиссии было постоянным», — рассказывает Оксана.

Она говорит, что после смерти Глинки они с маленькой Лизой «как будто осиротели». «Она была незаменимым человеком для нас — мы с Лизой одни в Москве, у нас здесь никого нет. С Ксенией Соколовой мы пока не так близки. Но она нам тоже очень помогает — водит дочь на конюшню по воскресеньям, где Лиза катается на лошади. Мне кажется, Ксения не плохой человек, хороший», — заключает Оксана и поправляет волосы на голове дочери, которая сидит рядом в медицинской маске и болтает ногами.

Большой технологичный проект

«Я бы хотела сохранить благотворительную организацию в том виде, в котором ее создала Лиза. Чтобы те, кто хотят помочь, всегда могли принести в подвал на Пятницкой одежду, еду и лекарства, а те, кто нуждается в помощи, могли прийти и получить ее. Но помимо этого я хотела бы постепенно создать новый большой технологичный проект. Я бы хотела увеличить количество пожертвований и по-другому устроить фандрайзинг. Я бы хотела исполнить Лизину мечту — построить ту самую больницу для бедных, о которой в организации сто раз говорили. Но сначала стоит изучить все самым внимательным образом, понять, что действительно нужно, посмотреть на иностранный опыт», — говорит Соколова, отпивая чай из чашки и кутаясь в плед.

Она рассказывает, что гибель Глинки в авиакатастрофе привела в «Справедливую помощь» очень многих — люди стали чаще приходить, помогать, перечислять деньги. Параллельно сама Соколова активно взялась за налаживание контактов и поиск дополнительных средств — и тут на руку организации играют многочисленные связи ее нового руководителя.

«Мои влиятельные знакомые еще не привыкли к тому, что я прихожу с какими-то благотворительными просьбами, поэтому пока идут на контакт и реагируют положительно. Плюс я хочу наладить систему пожертвований через крупные компании — скажем, человек покупает что-то, а часть заплаченной им суммы, какая-то копейка, падает на наш счет», — объясняет Соколова.

Свои первые шаги в должности руководителя она называет «Мои первые 100 дней». Уже найдены благотворители, готовые взять расходы по Дому милосердия, соглашения с ними пока находятся в процессе подписания. Готовится к перезапуску сайт, для чего уже провели мини-тендер — Соколова хочет, чтобы ресурс стал более информативным и работал «как небольшое СМИ». Еще у «Справедливой помощи» появится свой фирменный стиль — когда он будет создан, для всех сотрудников пошьют новую форму. Идет и работа по созданию новых структур внутри организации — например, попечительского совета, куда войдут «уважаемые люди со стороны, обладающие статусом». Планируется, что совет будет наблюдать за деятельностью организации и раз в год выслушивать отчет Соколовой о проделанной работе.

«Я хочу создать коллективную структуру, которая конечно не заменит Лизу, но по крайней мере даст возможность сохранить то, что она сделала, и продолжить все это развивать. Лиза аккумулировала вокруг себя огромное количество самых разных ресурсов. Но ее творческим методом было „ручное управление“. А моя задача — создать систему и этими ресурсами грамотно распорядиться», — рассказывает Соколова о своих планах.

При этом она признает, что не ставит себе сроков и не до конца понимает, как будет развиваться ситуация. «Пожалуй, впервые в своей профессиональной жизни я нахожусь в положении, когда не понимаю на сто процентов вариантов дальнейшего развития. У меня, конечно, есть какие-то планы, но пока сложно сказать, какие из них действительно удастся претворить в жизнь. Еще непривычно, что мне приходится очень много консультироваться с самыми разными людьми. В своей основной профессии, журналистике, я всегда полагалась только на себя и свое чутье. А тут, поскольку я очень многого не знаю, бесконечно спрашиваю — у тех, у этих. Выслушиваю очень много мнений, потом мне приходится их как-то складывать, принимать решения, и порой непростые. Впрочем, оптимизм мне внушает то, что есть команда, которая меня поддерживает. Вы же понимаете, меня не назначили — за меня должно было проголосовать большинство членов организации. Прошло собрание, меня выбрали, и выбрали единогласно. И с самого начала я конечно боюсь облажаться, не оправдать доверие всех этих людей», — говорит Соколова.

Я спрашиваю ее о личной мечте, связанной со «Справедливой помощью», и она говорит: «Да, есть такая. Существуют фонды, которые исполняют последние желания паллиативных больных. Я хотела бы создать такой фонд, но только чтобы он исполнял не только последние желания умирающих, но и желания выздоравливающих — например, детей, проходящих лечение. Своих я уже много исполнила, наконец можно заняться чужими. Я давно это поняла, но сейчас, когда я смотрю на детей из нашего Дома милосердия, понимаю еще лучше — очень важно хотеть жить, если борешься с тяжелой болезнью. Важно иметь хорошее настроение, иметь мечту, которую кто-то исполнил».

Такого фонда пока нет, но за исполнение желаний детей Соколова уже взялась. И мальчик Сережа — не единственный, кого она пытается сделать хотя бы чуть менее грустным. Походы с маленькой Лизой на конюшню — еще одна такая попытка. «Казалось бы, это такое смешное излишество. Но Лизе это нужно. Вы бы видели, как она держится в седле, как Наполеон! Как старается, как ждет этих воскресений. Кроме того, это полезно. Когда Лиза стала заниматься, выяснилось, что у нее после длительного курса лечения совсем слабые мышцы, и их нужно тренировать. Теперь она упорно это делает — сама, дома. Буквально сегодня мне написала ее мама — маленькая Лиза научилась ездить на велосипеде, представляете? Правда, ехать-едет, но поворачивать и тормозить пока не получается. Ну, это впереди».