истории

ПАСЕ объявила Россию «террористическим режимом», а США не хотят. Как целая страна может быть террористом? Выпуск рассылки «Сигнал» на «Медузе»

Источник: Meduza

«Сигнал» — это медиа от создателей «Медузы», в котором мы разбираем термины, понятия и мемы, при помощи которых говорим и думаем о войне, мире и власти. Имейл-рассылка «Сигнал» выходит трижды в неделю, аудиоверсия — дважды в неделю. Почитать и послушать другие выпуски, а также подписаться можно здесь.

С первых дней полномасштабного военного вторжения в Украину российская армия обстреливает города, разрушая жилые дома и инфраструктуру. Военный смысл таких обстрелов фактически равен нулю — но в них регулярно погибает гражданское население.

Украина настаивает, что Россия не может победить на поле боя военными методами — и именно поэтому использует террористические тактики, чтобы запугать гражданское население. Владимир Зеленский регулярно называет Россию и лично Владимира Путина террористами (примеры: раз, два).

13 октября Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) приняла резолюцию с призывом ко всем государствам — участникам организации признать Россию «террористическим режимом». По мнению делегатов ПАСЕ, незаконная аннексия оккупированных украинских территорий, угрозы применения ядерного оружия и усиление репрессий внутри России делают страну «террористической».

Литва и Латвия еще раньше объявили РФ страной, поддерживающей терроризм. Парламент Эстонии рассматривает проект аналогичного решения.

Все это, по большому счету, символические действия: немедленных практических последствий такие декларации не влекут. В то же время США пока отказываются присваивать такой статус России. Хотя там «государство — спонсор терроризма» — это официальный юридический статус, который как раз таки требует от властей конкретных действий.

Кого называют террористами?

Единого и общепринятого определения терроризма не существует. Поэтому некоторые исследователи даже не очень осторожно шутят, что проблема четких границ и критериев этого явления — настоящее минное поле. 

Большинство исследователей сходятся лишь на самом широком определении: терроризм — это метод политической борьбы, который основан на применении насилия для массового устрашения. Под такое понимание подпадают многие действия, которые в обиходе редко называют терроризмом. Например, ковровые бомбардировки во время войны (Дрездена в 1945 году или Вьетнама в 1965–1968 годах). Явно требуются какие-то уточнения. Но в том-то и дело, что любые попытки их внести окончательно все запутывают. 

Насилием ради устрашения в той или иной степени занимаются и государства, и разнообразные группировки, называемые то террористами, то партизанами, то повстанцами, то боевиками, то еще как-нибудь. Разница, по большому счету, в глазах смотрящего. Иными словами, «терроризм» — это политический штамп или, если угодно, клеймо. Так называют политически мотивированное насилие, когда хотят его осудить. Ровно те же самые действия при другом отношении могут оказаться «восстанием», «освободительной борьбой», а то и «контртеррористической операцией».

О природе, допустимости и оправданности действий, которые называют терроризмом, спорили как минимум со времен Французской революции — и продолжают спорить по сей день. Само понятие родилось из названия якобинского режима (1793–1794 годы) — la Terreur («Ужас»). Лидеры этого режима — Максимильен Робеспьер, Луи Антуан Сен-Жюст и другие — не стеснялись признавать, что хотят внушать страх своим противникам — «врагам свободы и добродетели». Ради этого они отправляли тысячи людей на гильотину. 

Конечно, политически мотивированное насилие существовало и раньше: в частности, современные историки считают античное тираноборчество прообразом терроризма, а похищения и убийства, которые иудеи совершали по отношению к римским завоевателям, — террористическими актами.

Одна из первых в мире организаций, похожая на то, что мы сейчас обычно называем террористическими группировками, — «Народная воля» в России второй половины XIX века. Именно она в 1881 году убила императора Александра II — с этого времени принято отсчитывать историю политического терроризма. 

Более или менее строгое официальное международное определение появилось лишь в 2004 году — после терактов в США 11 сентября 2001 года. В резолюции Совбеза ООН сказано: 

«Терроризм — это преступные акты, в том числе против гражданских лиц, которые совершаются с намерением захватить заложников или причинить смерть и/или ущерб здоровью, чтобы вызвать состояние ужаса у широкой общественности или чтобы заставить правительство или международную организацию совершить какое-либо действие или воздержаться от него». (Мы приводим определение с незначительными сокращениями.)

Чтобы считаться террористическими, такие акты должны подпадать под определение нарушений международного права. Резолюция также подчеркивает, что терроризм никогда и ни при каких обстоятельствах не может быть оправдан политическими, философскими, идеологическими, религиозными или другими соображениями. 

Как это часто случается с международными документами, на практике многие политики и целые государства очень вольно трактуют или попросту игнорируют определение ООН. 

Террористами называют исламистские «Талибан» и «Аль-Каиду», леворадикальную «Фракцию Красной армии» (RAF), Ирландскую республиканскую армию (IRA), Рабочую партию Курдистана, многочисленные ультраправые группировки. 

Если в научном сообществе и есть консенсус, то разве что такой: терроризм — это крайне неудачный зонтичный термин. Когда такое многообразие идеологий и тактик сводят к одному понятию — это скорее затрудняет, чем облегчает понимание феномена политического насилия. Тем более что терроризм — это гибкое понятие и в зависимости от контекста «террористы» нередко становятся «миротворцами».

Как минимум трижды лауреатами Нобелевской премии мира становились люди, которых прежде считали террористами. В 1978 году ее получил израильский премьер Менахем Бегин за мир с Египтом — а в 1940-е он руководил подпольной организацией «Иргун», которую часто называли террористической.

В 1993 году премия мира досталась борцу с апартеидом в ЮАР Нельсону Манделе, который провел много лет в тюрьме за организацию взрывов военных и правительственных зданий.

Наконец, в 1994 году нобелиатом стал Ясир Арафат (он договорился с Израилем о создании Палестинской национальной администрации), бывший лидером боевого крыла Организации освобождения Палестины, — его даже иногда называют «отцом современного терроризма». 

Ту или иную организацию или идеологию называет террористической, как правило, государство. Тем самым категорически отказываясь признавать законность их требований.

И вместе с тем государства то и дело перестают считать кого-то террористами — не из-за отказа от насилия ради устрашения, а сугубо по политическим соображениям. Так произошло с тем же Арафатом. Другой пример: талибы (официально признанные террористами) приезжают в Россию выступать на одном форуме с Владимиром Путиным — а крымско-татарские активисты оказываются в российской тюрьме по обвинению в терроризме. 

А государство может быть террористом?

В последние несколько десятилетий новое поколение исследователей терроризма склоняется к мысли, что может (например, 1, 2, 3). Они настаивают, что государства (в том числе и демократии), которые применяют террористические тактики, — это серьезная угроза международной безопасности.

Прежде считалось, что террористами могут быть либо одиночки, либо отдельные политические группы. Но что, если глава государства лично отдает приказ взорвать пассажирский самолет? Или если власти страны принимают решение потопить судно с активистами Гринписа, протестующими против ядерных испытаний? Или планируют устроить серию терактов в соседнем государстве, чтобы усилить свое влияние в регионе? 

В некоторых странах «государство-террорист» или что-то похожее — формальная юридическая категория. Скажем, США могут официально присваивать отдельным государствам статус «спонсоров терроризма». Это может повлечь заморозку активов такого государства, санкции, визовые ограничения, а главное — потерю иммунитета. Это значит, что американские суды смогут рассматривать иски против другого суверенного государства. На сегодняшний день США считают странами — спонсорами терроризма Кубу, КНДР, Иран и Сирию. 

Примечательно, что четких критериев, по которым страна может получить такой статус, нет. Формулировка «последовательная поддержка международного терроризма», конечно, слишком размыта. Бывший президент США Дональд Трамп поручил признать Кубу страной — спонсором терроризма на основе спорных обвинений сугубо по политическим мотивам. 

По сути, Госдепартамент США совместно с Белым домом принимает политическое решение о присвоении юридического статуса. Таким же политическим решением страну можно исключить из списка государств — спонсоров терроризма, как это произошло с Суданом, Ливией и Ираком. 

Политическое понятие «страна-террорист» намного шире юридического статуса «государство — спонсор терроризма». Некоторые исследователи настаивают, что терроризмом следует считать целенаправленные бомбардировки гражданских объектов противника во время войны, репрессии против собственных граждан, этнические чистки под предлогом контртеррористических мероприятий.

Основной аргумент довольно простой: в результате таких действий зачастую гибнут сотни, если не тысячи мирных жителей. Но факты военных преступлений и нарушений прав человека сначала необходимо зафиксировать и подтвердить в международном суде — такой процесс может затянуться на годы. По мысли исследователей, политическая категория «страны-террориста» более эффективна. Как только какое-то государство применяет террористические тактики, международное сообщество должно вмешаться. Государство обязано защищать права человека на своей территории, а если оно само их нарушает — это основание для интервенции.

Возможное возражение состоит в том, что государство как суверен имеет право на насилие. Когда убивает государство — это не убийство, а казнь, когда оно лишает свободы — это не похищение, а тюремное заключение и так далее. То, что можно государству, другим нельзя. Тех, кто пытается поставить под сомнение государственную монополию на насилие, власти объявляют террористами.

При этом страх перед насилием — ключевой компонент терроризма — важнейшая политическая эмоция. Сталинские репрессии не случайно прозвали Большим террором. Те же якобинцы в XVIII веке, колониальные администрации в Африке в XIX и ХХ веках, хунты в Латинской Америке и нацисты в Германии — все они применяли насилие ради устрашения в политических целях. То есть использовали, собственно говоря, террористические методы на государственном уровне.

Некоторые исследователи даже полагают, что, когда государство прибегает к угрозам во внешней политике (например, к ядерному шантажу), финансово и/или политически поддерживает государственные перевороты, повстанческие движения или замороженные конфликты, организовывает убийства за рубежом, этого достаточно, чтобы считать такое государство террористическим.

Такой критический подход к осмыслению государственного терроризма — это очень радикальный шаг, который пока поддерживают разве что академические исследователи. Более того, с такой широкой трактовкой согласны далеко не все. Хотя бы потому, что тогда террористическими государствами придется признать чуть ли не половину ООН.

Что будет, если Россию признают государством-террористом?

Если коротко: все ее требования и интересы будут считаться заведомо незаконными. Смысл тот же, что при объявлении террористической любой другой организации.

Критикуя государство за авторитаризм, репрессии и агрессивную внешнюю политику, можно все же иметь с ним дело: вести переговоры, искать компромиссы. Объявить же государство террористом — значит исключить какие бы то ни было компромиссы с ним. Собственно, именно этого добивается от международного сообщества Украина. И поэтому другие страны (в частности, США) пока старательно избегают такого определения, поскольку считают, что отказаться разговаривать с ядерной державой — это очень рискованный шаг для всего мира. При этом американские конгрессмены, в том числе спикер палаты представителей Нэнси Пелоси, считают, что Россию уже давно было пора признать государством — спонсором терроризма. В августе в конгресс даже внесли законопроект, требующий от Госдепартамента проверить Россию на соответствие критериям для присвоения этого статуса.

Аналитики расходятся в оценке вероятных последствий такого решения, если оно будет официально принято. Одни считают, что это станет серьезным ударом по российской экономике, поставленной на военные рельсы. Другие предполагают, что эффект будет разве что символический. 

В тексте резолюции, принятой сенатом США 27 июля 2022 года, перечисляются факты, которых, по мнению американских законодателей, достаточно, чтобы юридически признать Россию страной — спонсором терроризма: использование наемников, поддержка пророссийских сепаратистов в Украине (ДНР и ЛНР считаются в США террористическими образованиями), поддержка режима Башара Асада в Сирии, удары по гражданским объектам (включая больницы и школы), убийства мирных жителей во время чеченских войн. 

В том же ряду — отравление Скрипалей в Великобритании и Навального в России химическим оружием, гибель малайзийского «Боинга» в Украине. Все это сенаторы, вслед за Верховной радой Украины, называют «актами международного терроризма, организованными Российской Федерацией».

Вообще говоря, в аргументации тех, кто считает Россию террористическим государством, прослеживается две линии.

Первая связана с войной в Украине: обстрелы гражданских объектов (жилых домов, больниц, электростанций), пытки и убийства мирных жителей на оккупированных территориях.

Вторая состоит в том, что политические убийства и покушения (Александр Литвиненко, Анна Политковская, Борис Немцов, те же Скрипали и Навальный — перечень далеко не полный) — это фактически череда террористических актов, совершенных российским государством с целью устрашения политических оппонентов.

Военные преступления в Чечне и в Сирии в обоих случаях являются дополнительными аргументами.

Обе линии аргументации — это сильные риторические ходы. Они подчеркивают сходство российского государства не только с репрессивными и агрессивными политическими режимами, но и с террористическими группировками вроде «Талибана» или «Аль-Каиды».

Некоторые российские пропагандисты даже считают желательным поскорее стереть грань между государством и террористической организацией — и призывают «наводнить Украину шахидами» (в смысле террористами-смертниками).

Журналисты, правозащитники, военные следователи и эксперты ООН последовательно фиксируют в Украине военные преступления российской армии, чтобы затем предоставить их в международные суды. Им еще только предстоит определить степень ответственности России за нарушения законов войны, а также установить факт геноцида. Как показывает опыт трибуналов ООН по Руанде и странам бывшей Югославии, такие судебные разбирательства могут затянуться на многие годы, если не десятилетия. 

Даже если США все же решат не включать Россию в список стран — спонсоров терроризма, штамп «террористический режим» прежде всего политический. Он не требует многолетних судебных разбирательств — здесь достаточно лишь общественного мнения, которое вскоре может склониться в пользу восприятия России как значительной угрозы международной безопасности.

Российские власти давно говорят об «особом пути» или концепции «многополярного мира». Владимир Путин раз за разом предлагает себя на роль лидера всемирного движения против гегемонии «коллективного Запада». Для него и его апологетов война, гуманитарная катастрофа и всемирный ужас — это меньшее зло по сравнению с сохранением политического статус-кво. Подобным образом аятолла Хомейни в 1979 году оправдывал захват заложников в американском посольстве в Тегеране.

Путинская Россия, требуя уважения к себе и учета своих интересов, не может обосновать это требование ничем, кроме силы или угрозы силой. Как это квалифицировать юридически — вопрос отдельный и, честно говоря, вторичный. Политически репутация России давно уже держится почти исключительно на страхе.

Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока готовили это письмо

Понятие «терроризм» настолько подвижное, что некоторые исследователи предлагают не просто относиться к нему критически, но и вообще радикально переосмыслить. В частности, «терроризм» может быть наполнен другим смыслом, связанным прежде всего с представлением о безопасности жертв, а не с их массовым устрашением. Например, для борьбы с домашним насилием.

Некоторые феминистские исследовательницы настаивают: домашнее насилие настолько нормализировано и повсеместно, что у него нет такого же шокирующего эффекта, как у теракта. При этом ежегодно от рук партнеров и близких по всему миру погибает больше женщин, чем людей при терактах. Если говорить о домашнем насилии как о террористической угрозе, то тогда и государства будут решительнее принимать меры по защите женщин и детей от агрессоров, считают они.