После теракта в «Крокусе» политики и пропагандисты требуют ужесточить миграционную политику. Это правда могло предотвратить нападение? Разбираемся с исследователем миграции Салаватом Абылкаликовым
Сразу после теракта в «Крокус Сити Холле» в России произошел резкий всплеск ксенофобии. Трудовые мигранты из Таджикистана сообщают об участившихся случаях агрессии — не только на бытовом уровне, но и со стороны силовиков. Одновременно с этим депутаты Госдумы стали предлагать ограничить мигрантам въезд в Россию, а бывший кандидат в президенты Владислав Даванков выступил с инициативой депортировать их за «малейшее правонарушение» и ввести цифровой контроль. Способна ли российская миграционная политика обеспечивать стране безопасность (и не порушить экономику)? «Медуза» поговорила об этом с демографом Салаватом Абылкаликовым, приглашенным исследователем Нортумбрийского университета в Великобритании и стипендиатом CARA.
— Точных данных о том, на каком правовом основании предполагаемые исполнители теракта в «Крокус Сити Холле» находились в России, нет. Но со стороны российских властей уже прозвучало несколько инициатив по ужесточению иммиграционной политики. На ваш взгляд, должно ли государство так реагировать на подобные события?
— Мне кажется, что изначально дискуссия [по поводу причин и последствий теракта] и в российском обществе, и во власти пошла не туда. Я думаю, что любой теракт — это провал спецслужб, ведь это они в первую очередь должны заниматься их предотвращением. А если теракт произошел — минимизацией жертв. Когда спецслужбы вместо того, чтобы мониторить ситуацию [с терроризмом], развивать свою агентурную сеть, взаимодействовать с коллегами из других стран, занимаются борьбой с инакомыслящими, это закономерный результат.
Дело не в миграции как таковой. В любой большой стране мигрантов миллионы, но террористов — всегда единицы. И когда идет разговор про ужесточение миграционной политики или какие-то массовые репрессии [в отношении мигрантов], речь фактически о коллективном наказании [мигрантов]. Хотя виноваты конкретные лица и [именно] с ними должны были работать высокооплачиваемые и уполномоченные на это люди. А они, видимо, занимались чем-то не тем.
Отдельный вопрос — пожарная безопасность, возможности эвакуации, как это все было согласовано. Вместе с терактом, по сути, произошло повторение трагедии в «Зимней вишне». Но обсуждается не это, а миграционная политика.
— Если говорить шире, а не только применительно к теракту в «Крокус Сити Холле», как вы считаете — те проверки, которые сейчас проходят мигранты при въезде в Россию и при получении документов, достаточны для того, чтобы обеспечивать безопасность? И можно ли вообще ставить вопрос таким образом?
— Мне кажется, то «сито», которое стоит на границе при проверке мигрантов, да и вообще всех, кто въезжает в страну, не может быть настолько мелким [чтобы досконально проверять каждого]. Иначе мы остановим всю нашу экономическую деятельность. При пограничном контроле проверить всё просто невозможно.
Да и если каждый раз закрывать границы со странами, откуда родом террористы, то парадоксальным образом получится, что террористические организации, а не многонациональный народ России через органы госвласти, будут определять ее внешнюю и внутреннюю политику.
— Но ведь есть же еще проверки при оформлении документов — разрешения на пребывание, на работу и так далее. Насколько они тщательны? Легко ли их обойти?
— Моя практика показывает, что чем больше «контроля», тем больше безответственности, бардака и коррупции. Ссылаясь на работы [специалистки по миграции] Ольги Чудиновских, могу сказать, что, например, абсолютное большинство получателей российского гражданства [как второго] обретают его в ускоренном порядке.
Но все же я не думаю, что вопрос терроризма и вопрос получения мигрантами российского гражданства настолько тесно связаны. Я считаю, что необходимо предотвращать сами преступления и сажать конкретных виновных, а не наказывать или репрессировать всех без разбора.
— Насколько остро, на ваш взгляд, стоит проблема интеграции мигрантов в российское общество? Изменилось ли что-то за последние годы?
— На мой взгляд, вопросы интеграции или адаптации мигрантов по большей части пущены на самотек. Но при этом в Россию все-таки в основном приезжают люди из постсоветских стран, и на их интеграцию требуется меньше усилий и ресурсов — например, многие знают русский язык, хотя, конечно, у более молодых поколений с этим становится сложнее. А образ жизни в Ташкенте или, скажем, Душанбе не столь кардинально отличается от российского.
— То есть представление о том, что в России существует большая проблема интеграции мигрантов, это скорее часть ксенофобной риторики?
— Отчасти. Но и проблемы, конечно, есть, просто этим никто толком не занимается. И вряд ли в ближайшее время займется.
— В последние годы эксперты отмечали, что все больше граждан Таджикистана получают российское гражданство. Это действительно так в сравнении с выходцами из других постсоветских стран? С чем это связано?
— Давайте посмотрим на то, из каких постсоветских стран в Россию прибывали мигранты. Одно время это были и страны Балтии, но сейчас вряд ли кто-то захочет приехать оттуда в РФ — экономический отрыв все увеличивается и увеличивается. Особенно у Литвы и Эстонии. Беларусь близка к сопоставимому с Россией уровню развития [например, по уровню зарплат]. Многочисленные прежде мигранты из Молдовы благодаря визовому режиму с ЕС и легкости получения румынских паспортов по большей части переориентировались на Европейский союз. Азербайджан сам стал богатеть на нефти и газе. Есть еще Грузия и Армения — но это все [относительно] небольшие страны.
Так что остаются государства Центральной Азии. Но Казахстан тоже разбогател, зарплаты там уже чуть ли не выше, чем в России. Туркменистан все постсоветское время был изолированным. Узбекистан, крупнейшая страна региона [по численности населения], до сих пор дает много мигрантов, но при этом после прихода нового президента [Шавката Мирзиёева] там были очень серьезные реформы, [началось] бурное экономическое развитие. Так что для многих узбекистанцев возникает вопрос о том, есть ли смысл ехать в Россию.
И остаются только Кыргызстан и Таджикистан — довольно бедные страны, которые могут давать России мигрантов. Но выходцы из Кыргызстана реже [чем граждане Таджикистана] обращаются за российским гражданством. Потому что благодаря регулированию миграции в рамках Евразийского союза они могут работать в РФ без специального разрешения.
В то же время среди принимающих стран усиливается конкуренция за мигрантов — это еще и Евросоюз, и Турция, Южная Корея и другие. Так что они понемногу будут перетягивать мигрантов из Центральной Азии к себе, а привлекательность России будет снижаться.
— В 2023 году приток мигрантов в Россию упал до минимальных значений. Это как раз из-за того, что снижается экономическая привлекательность России, плюс теперь мигранты рискуют быть мобилизованными?
— Очень сильно просел курс рубля — особенно по сравнению с 2022 годом. Как следствие, отправлять деньги на родину стало менее выгодно. Возможно, играют роль и другие факторы: сообщения о том, что мигрантов могут отправить на войну, могли кого-то напугать. Да и текущая информационная повестка [после теракта в «Крокус Сити Холле»] тоже наверняка будет сказываться.
— Раз экономическая привлекательность России для мигрантов снижается, их приток будет снижаться и дальше?
— Миграция сильнее всех демографических процессов зависит от экономической ситуации. С одной стороны, экономические проблемы России и ослабление рубля будут способствовать снижению миграционного притока. В то же время на фоне дефицита кадров на российском рынке труда (а в РФ рекордно низкая безработица) все заметнее огромный спрос на рабочую силу, поэтому перед мигрантами фактически встает дилемма: денег мало, зато можно легко трудоустроиться; вероятно, будет дискриминация, но зато не надо учить новый язык — скажем, корейский, арабский или английский. Какая чаша весов перевесит?
Мне все же кажется, что со временем миграционный прирост сильно сократится, потому что новые поколения, которые не имели опыта миграции в Россию, вероятно, изначально решат ехать в Турцию, ОАЭ, Катар, Южную Корею или куда-то еще.
— С учетом потребностей рынка труда в рабочей силе российские власти могли бы что-то предпринять, чтобы привлекать больше мигрантов? И реалистично ли это?
— Трудно сказать, что тут можно сделать. Самый хороший совет — развивать российскую экономику. Можно, конечно, внедрять какие-то специальные программы, упрощать въезд, но вопрос не только в том, насколько просто приехать в Россию, а в том, найдутся ли желающие приезжать. А если приедут — останутся ли? И в то же время сама логика экономического развития подталкивает работодателей к тому, чтобы привлекать мигрантов: у них просто не остается выбора. А если возвращаться к теракту, опыт показывает, что всплески ксенофобии, которые вызывают такие экстремальные события, быстро сходят на нет: можно вспомнить, например, ситуацию с мигрантами из Грузии во время и сразу после войны 2008 года.
Сейчас из-за общей нестабильности и сложной экономической ситуации у людей возникает необходимость объявить кого-то виноватым. Как правило, проще всего объявить виноватыми тех, кто отличается от нас — либо сексуальными предпочтениями, либо взглядами, религией, цветом кожи, разрезом глаз, языком и так далее. А последних как раз довольно легко выявить. Война будет способствовать росту преступности в обществе: снизилась цена человеческой жизни. В страну вернутся неблагополучные люди с боевым опытом, уровень нетерпимости вырастет. И все это тоже будет подпитывать ненависть и ксенофобию.
Беседовала Маргарита Лютова