В приложении «Медузы» выходит книга «Не убоюсь зла» советского диссидента и израильского министра Натана Щаранского Она очень нравилась Алексею Навальному. Прочитайте ее и вы

…крутой он. Провел, кстати, в карцерах и ШИЗО 400 дней. И я реально не представляю, как он выжил. <…> Читая его книгу, я иногда трясу головой, чтобы избавиться от ощущения, что я читаю свое личное дело.

В редакционных примечаниях к книжке среди прочего приводился интересный пример, обобщающий логические задачи определенного типа.

В городе — N семей. Все их главы — мудрецы. Все жены им изменяют. Каждый мудрец знает о неверности всех жен, кроме собственной. В городе действует такой закон: каждый муж, узнавший, что жена ему неверна, убивает ее в тот же день. Распорядок дня у мудрецов такой: по утрам они принимают решения, а днем приводят их в исполнение. Как-то в город пришел путник, посмотрел-посмотрел и заявил во всеуслышание: «Э, да в городе есть неверная жена!» Ровно через N дней все N жен были убиты своими мужьями. Требуется объяснить ситуацию.

Задача эта решается так. Представим себе, что N = 2. Семей только две. Тогда легко воспроизвести рассуждения мудрецов утром следующего дня: «Если мой сосед не убил свою жену, значит, он считает, что изменяет не его жена, а моя. Но в городе нас всего двое. Следовательно, моя жена мне с ним изменила». Доказательство завершается для произвольного N с помощью метода полной математической индукции.

Задача эта — пример тому, что сообщение даже известной всем информации может иметь важные последствия, ибо анализ теперь проводится не только на основе ее самой, но и с учетом реакции на нее других лиц. В предстоящей игре я возьму на себя роль путника: брошу в омут камень и посмотрю, что оттуда выплывет

Как-то, когда он [следователь КГБ Александр Солонченко] заговорил о наших «клеветнических» утверждениях об отсутствии свободы эмиграции из СССР, я сказал ему:

— А что, собственно, еще надо доказывать, если эмиграция из СССР вообще вне закона?

— То есть как это?

— Очень просто. Если вы приходите в ОВИР и говорите, что хотите уехать из страны, от вас потребуют приглашение от родственников из-за рубежа. Без него вы вообще не можете возбудить ходатайство о выезде, ибо в СССР формально разрешена не эмиграция, а лишь воссоединение семей, которого фактически тоже нет

Солонченко иронически хмыкнул и сказал:

— Ну знаете, Анатолий Борисович, здесь-то зачем антисоветской пропагандой заниматься? Оставьте уж это для своих пресс-конференций, если они у вас еще будут. Что значит — нельзя возбудить ходатайство об эмиграции? Возбуждайте на здоровье и, если интересам государства ваш выезд не противоречит, — уезжайте! <…>

Через несколько дней я напомнил ему о нашем разговоре…

— Ах да, действительно, нужно приглашение от родственников, — сказал он и продолжал, ничуть не смущаясь: — Но это и правильно: зачем нам эмиграцию из нашей страны поощрять? <…> Каждый же, кто уезжает из социалистического государства в капиталистическое, ослабляет наши позиции и уменьшает тем самым шансы моих детей жить в коммунистическом обществе <…>

Уверенность Солонченко в том, что руководство СССР поступает правильно, не разрешая эмиграцию, была столь же абсолютной, сколь и совсем недавняя убежденность в том, что оно право, разрешая ее. После таких разговоров я особенно остро чувствовал, что, несмотря на общий язык, мы с ним по-разному устроены и принадлежим к разным мирам.

В карцере у меня между тем нашлось интересное занятие. С детства я отличался абсолютным отсутствием слуха. Помню, как в садике во время музыкального часа, когда мы разучивали какую-нибудь простенькую песенку, воспитательница, уставшая бороться с моим неуправляемым баском, говорила:

— Подожди, Толенька, ты споешь потом.

Я обиженно умолкал и ждал своего часа. Затем была школа, летние лагеря, институт, но мой час так все не наступал. Как только я присоединялся к поющим хором, всем становилось ясно, что мне лучше «спеть потом»… <…>

Наконец-то я мог петь во весь голос, не боясь оскорбить чей-либо слух, нарушив музыкальную гармонию. Страдать от моего пения мог только вертухай — что ж, так ему и надо!

Прилизанный и приглаженный человек, показавшийся мне на фоне ментов, как писал Шукшин, «крупным интеллигентом», приветливо улыбнулся и сказал:

— Здравствуйте, Анатолий Борисович. Я Обрубов, уполномоченный Комитета государственной безопасности…

Я сразу же прервал его:

— КГБ — преступная организация, она преследует людей за убеждения. Ни с вами, ни с другими сотрудниками КГБ я общаться не намерен.

Дружеская улыбка сползла с лица Обрубова.

— Что ж, вам же будет хуже… — начал он, но я, не дослушав, встал и вернулся в камеру.

В ГУЛАГе, среди нераскаявшихся «узников совести», сохранился и выжил «вирус» свободолюбия. Сегодня он вырвался на волю, и мне хочется верить, что у КГБ не найдется против него «вакцины».

Щаранский ошибся. Противоядие нашлось. Да такое, что сейчас, в 2023-м, политзэков в России, кажется, больше, чем в брежневско-андроповские времена. Только при чем тут КГБ? Не было в нашей стране ни ползучего, ни явного переворота во главе с людьми из спецслужб. Не приходили они к власти, оттеснив от нее демократов-реформаторов. Сами. Сами позвали. Сами пригласили их. Сами научили, как выборы подделывать. Как собственность целыми отраслями красть. Как врать в СМИ. Как менять законы под себя. Как силой подавлять оппозицию. И даже как устраивать идиотские бездарные войны.

Ваша книга вселяет надежду, потому что сходство двух систем — Советского Союза и путинской России, их идеологическое сходство, лицемерие, служащее самой основой их сущности, и преемственность от первой ко второй — все это гарантирует столь же неизбежный крах. Подобно тому, свидетелями которого мы стали.

Главное — сделать верные выводы, чтобы это государство лжи и лицемерия не зашло на новый круг. <…>

«Вирус свободы» далеко не убит. Не десятки и сотни, а десятки и сотни тысяч не боятся выступать за свободу и против войны, несмотря на угрозы. Сотни из них в тюрьмах, но я уверен, что они не сломаются и не сдадутся.