«Золотого медведя» Берлинале получил документальный фильм Мати Диоп «Дагомея» — о возвращении африканских сокровищ из Франции домой Антон Долин рассказывает о картине-победителе
«Золотого медведя» — главный приз 74-го Берлинского кинофестиваля — получил документальный фильм «Дагомея» франко-сенегальской постановщицы Мати Диоп. Церемония награждения прошла вечером 24 февраля во дворце Берлинале. Фильм Диоп рассказывает об истории возвращения сокровищ африканского королевства Дагомея из Парижа на родину, в нынешний Бенин. Кинокритик Антон Долин рассказывает, почему самый политизированный кинофестиваль Европы второй год подряд отдает главный приз документальному кино.
Триумф на Берлинале неигровой «Дагомеи», второго полного метра 41-летней франко-сенегальской постановщицы Мати Диоп, удивил и даже возмутил многих. На самом деле он был не только заслуженным, но и совершенно логичным.
Награждение Диоп продолжает линию, взятую фестивалем год назад, когда другой документалист из Франции, Николя Филибер, завоевал «Золотого медведя» за свою картину о психиатрии «На „Адаманте“» (в этом году в Берлине вне конкурса показали не менее яркое продолжение картины «Аверроэс и Роза Паркс»). В кризисные и страшные времена значимость неигрового кино резко вырастает — и Берлинале это фиксирует.
Кроме того, Диоп закономерно вписывается в череду победивших на фестивалях молодых французских режиссерок — Жюлии Дюкурно с «Титаном» («Золотая пальмовая ветвь» — 2021), Одри Диван с «Событием» («Золотой лев» — 2021), Жюстин Трие с «Анатомией падения» («Золотая пальмовая ветвь» — 2023). Диоп сама же и начала этот процесс, когда в 2019-м ее дебютная «Атлантика» получила престижный Гран-при в Каннах.
Родившаяся в Париже в семье известных выходцев из Сенегала Мати Диоп активно ищет корни — живет и работает между континентами, а перед запуском «Дагомеи» основала в Сенегале собственную международную продюсерскую компанию. Так что можно назвать ее еще и самой успешной в мире постановщицей африканского происхождения, получившей главные призы Канн и Берлина за свои всего-то два фильма. Снятая на языке волоф «Атлантика» и снятая на языке фон «Дагомея» — не просто картины, действие которых разворачивается на территории африканских стран, но своеобразные манифесты культур, о которых остальной мир знает слишком мало.
Политическая тема новой картины в высшей степени эмблематична: это реституция, по которой когда-то похищенные исторические артефакты должны вернуться из парижского музея на родину — собственно, на территорию Дагомеи, государства, существовавшего на территориях современных Бенина и Того. «Дагомея» в экономной (фильм длится чуть больше часа) и выразительной манере документирует доставку в 2021 году легендарных объектов — нескольких статуй и королевского трона — из Музея набережной Бранли в Бенин. Богатство и власть страны, существовавшей с 1620 по 1900 год, были построены на торговле рабами. И теперь скульптуры вернулись в совершенно иной мир.
Разумеется, фестиваль и его жюри обвиняют в чрезмерной политизации (что само по себе абсурдно — политизация искусства всегда была нескрываемой задачей Берлинале), а возглавлявшую жюри афро-мексиканскую голливудскую звезду Лупиту Нионго — в необъективности. Однако «Дагомея» не просто представляет практически неизведанную для кинематографа территорию и посвящена важной проблеме. Это еще и новаторский гибрид игрового кино с документальным, поэтического — с публицистическим. Фильм не только снятый в музее и о музее, но и сам по себе способный претендовать на включение в музейную коллекцию.
Картина состоит из трех частей. Первая — путешествие когда-то украденных французами скульптур из Парижа в крупнейший город Бенина Котону, снятое операторкой Жозефин Друэн Виайяр с уклончивой деликатностью. Сами артефакты попадают в кадр лишь фрагментами, дразня воображение; камера фиксирует упаковку и доставку, подолгу задерживается на опустевших витринах, раздражает фантазию зрителя умолчаниями. Как и бенинцы, мы впервые сможем рассмотреть искусство Дагомеи (к слову, потрясающее) лишь ближе к завершению фильма.
Второй акт — пышная церемония встречи и своеобразный парад экзотично выглядящих костюмов на вернисаже в Котону, где руководство страны, ведущие интеллектуалы и искусствоведы приветствуют вернувшиеся сокровища. Наконец, третий — организованная Диоп дискуссия в крупнейшей аудитории Университета Абомеи-Калави. Реституцию, ее контекст, значимость и возможные последствия обсуждают студенты, чьи реплики — без намека на авторский комментарий — служат «теоретической» частью фильма.
Стоит ли ликовать из-за обретения 26 бесценных предметов, если количество похищенных французами артефактов исчисляется тысячами? Надо ли возвращать деревянным скульптурам сакральный статус, который у них был когда-то, или современность автоматически его отменила? Необходимо ли выставлять объекты в музее — ведь сама концепция музеев принесена в Африку и навязана европейцами? Кстати, как так вышло, что само это обсуждение мы ведем на французском? Передоверяя увлеченной и часто наивной молодежи осмысление символического события, режиссерка ускользает от морализаторства или собственных выводов, предпочитая им визуальные образы.
Важный соавтор сценария — гаитянский писатель Макензи Орсель (Диоп напоминает, что большинство населения Гаити — потомки рабов из Дагомеи), который написал закадровый монолог «объекта № 26», как выясняется потом — статуи легендарного короля Гезо. Этот текст на языке фон и связывает разнородные элементы фильма в единое повествование. Его обобщающая туманность выражает двойной страх статуи монарха: что, если его не узнают на родине? И что, если он сам ее не узнает? Вернувшись домой, король все же обретает давно утраченную субъектность.
Голос статуи синтезирован звукорежиссером Николя Бекером из нескольких мужских и женских голосов, превращен в гендерно нейтральный хор, напоминающий голоса героев научно-фантастического жанра (так могли бы звучать пришельцы, боги или наделенный разумом искусственный интеллект). Если в «Атлантике» Диоп переосмысляла жанр готического хоррора о возвращении мертвецов, то ее «Дагомея» оживляет духов. И важным фактором в этом магическом процессе вновь становится атмосферное музыкальное сопровождение — его создавали француз бенинского происхождения Валли Бадару и лондонец с нигерийскими корнями Дин Блант. А роль шамана или мага, проводящего церемонию, в фильме играет Калиште Биа — назначенный властями Бенина музейный куратор, доставляющий артефакты из Парижа.
Первый кадр «Дагомеи» — мигающие разноцветными огнями в парижской ночи сувенирные Эйфелевы башни; обычно такими торгуют на набережных выходцы из Африки. Последние кадры — фигура, идущая сквозь ночь по морскому берегу в Бенине, и пронзающий тьму луч маяка. Несколько прямолинейный символизм картины доходчиво доносит мысль о невидимых объектах, остающихся в запасниках европейских музеев. И о тех голосах, которые мы предпочитаем не слышать — особенно если они звучат на не знакомых нам языках. К счастью, рупоры и усилители мировых кинофестивалей делают их громче.
Антон Долин