Умер Отар Иоселиани Антон Долин вспоминает, как кинорежиссер иронично и без пафоса воспевал тех, кто упрямо сражается за право быть человеком
Режиссер Отар Иоселиани умер 17 декабря в Тбилиси — ему было 89 лет. Буквально с первых фильмов грузинского кинематографиста (Иоселиани писал сценарии и нередко играл в собственных картинах) оценили его европейские коллеги: за свою карьеру режиссер был удостоен премий в Каннах, Берлине и Венеции. С середины 1980-х Иоселиани работал во Франции, а в 2006-м стал кавалером французского ордена Почетного легиона — главной награды в стране. Кинокритик «Медузы» Антон Долин рассказывает о киновселенной Отара Иоселиани и его довольно необычных взглядах на искусство кино.
В последний раз мы разговаривали с Отаром Иоселиани год назад. Впервые оказавшись в Тбилиси, я подумал, как много людей незаурядного таланта перестал видеть и слышать русскоязычный зритель и читатель из-за своей принципиальной политической позиции. Отара Давидовича в том числе. Мне хотелось исправить эту несправедливость, сделав с Иоселиани интервью для моего ютьюб-канала. Я позвонил ему и попытался уговорить. Разговор был очень теплым и честным, но от интервью он наотрез отказался, объяснив это примерно так: «Когда трагедия зашла настолько далеко, что к этому еще можно добавить?» У него было четкое ощущение, что все уже сказано, больше говорить не о чем.
Поэтому вспомню нашу встречу и разговор в 2006-м: интервью тогда вышло в ныне закрытой газете «Московские новости». Приведу несколько цитат из него.
Кинематограф — это изобретение мерзкое. Потому что греховное. Когда в театре идет действие, оно кончается — и все, следа не остается. Остается мысль о том, что было с принцем Датским, как он пытался выяснить, где ложь, а где правда. Кинематограф обладает одной странной особенностью: он фиксирует вещи, которые можно повторять бесконечно. Все время одно и то же. И ничего другого. Не происходит никакого дыхания жизни актера на сцене или дыхания мысли автора. Все механически происходит, и будет повторяться миллион раз.
○ ○ ○
Кинематограф — изобретение, которое на первых порах служило пошлости. Так и продолжает служить пошлости и безобразию, какие бы формы ни принимало изображение на ленте. Очень редко можно отметить такие вещи, как «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса, как «Окраина» Бориса Барнета, как фильмы Андрея Тарковского, как фильмы Глеба Панфилова, как один фильм Андрея Кончаловского про Асю Клячину, как чудный фильм Эльдара Шенгелаи «Необыкновенная выставка». И очень жестокий фильм Алексея Германа «Хрусталев, машину!» — все-таки серьезное произведение. А еще есть молодой человек по имени Арик Каплун, который снял в Израиле удивительный фильм «Друзья Яны». Такие радости происходят, но их немного. Поэтому стоит заниматься этим ремеслом — именно для того, чтобы доставить кому-то радость. Кто-то все-таки о чем-то размышляет на этом свете. И надо, чтобы он вдруг почувствовал, что не одинок, думаючи. А остальное — киношка.
○ ○ ○
Искусство писать заключается в искусстве вычеркивать все плохо написанное. Ответственность за любой поступок в живописи, кинематографе или литературе равна последнему жесту в жизни. Вы должны помнить, что, выйдя на улицу, можете попасть под трамвай. И сделав опрометчивый поступок, с этим поступком и уйдете из жизни.
○ ○ ○
Я снял такую картину — «Разбойники, глава VII». Мы думаем, что живем в самое несчастное время (разговор состоялся в 2006 году, — прим. «Медузы»), а картина эта о том, что всегда так было. Всегда. Ради бога, не вздыхайте и не охайте. Такова природа человеческая. Что натворили конквистадоры, когда приехали в чудную невинную страну! Что творили иезуиты, когда сжигали на кострах ведьм! Чего только не вытворяли нацисты! И мы сейчас, живя в наше время, думаем: «Ах как плохо…» Любое событие, которое происходит «вдруг», надо соотнести с тем, что было раньше. Каждому фрукту — свой сезон.
○ ○ ○
В том интервью Иоселиани сказал самое важное. Он обладал удивительной способностью сразу и навсегда, без малейшего пафоса выразить это важное — и фильмами, и поступками, и публичными высказываниями. Так, чтобы не повторяться. В то же время он всю жизнь снимал, по сути, один и тот же фильм — в разные эпохи, в непохожих странах. Но в каждом моментально узнаешь его автора.
Это постоянство поражает. Есть что-то парадоксальное в том, насколько зрелыми кажутся первые работы режиссера и насколько мальчишескими — поздние, включая последние. Ранние, «советские» (применительно к нему это слово можно употреблять исключительно в кавычках) фильмы — «Листопад», «Жил певчий дрозд», «Пастораль» (1975) — были по духу больше французскими, чем грузинскими. Импрессионистский дух, поэтический монтаж, рассеянная полудокументальная фактура, вписанная в ненавязчивый сюжет. Зато зрелые, снятые уже во Франции, на второй родине Иоселиани, «Фавориты луны», «Охота на бабочек», «Истина в вине» — неуловимо грузинские с их мягкой иронией, невозмутимым стоицизмом и элегантным пьянством. Опять парадокс.
Что было главным, присущим только Иоселиани? Наверное, его способность через слегка пижонское, ироническое неприятие кинематографа (по меньшей мере современного) трансформировать его. Превратить свои фильмы в акцию протеста не только против всего, что «модно», но и против того, что «принято». Сегодня его наследником в этом благородном, но неблагодарном деле стал Аки Каурисмяки.
Например, оба умеют обойтись без обязательного в американской парадигме «рассказывания» историй. Для этого, в конце концов, есть литература, а кино надо смотреть. Читаешь разборы картин Иоселиани и обращаешь внимание, что их практически невозможно пересказать. То ли сюжет слишком элементарный и пустячный, то ли его и нет вовсе. Диалоги неважны, без имен персонажей можно обойтись. Велик соблазн назвать эти фильмы по своей сути немыми, если бы не виртуозная — чуть ли не более тщательная, чем в отношении изображения, — работа со звуком.
Звукоряд Иоселиани — всегда партитура. Будто он и есть чудом выживший, никуда не успевающий летучий «певчий дрозд» из одноименного фильма — камерной симфонии о мимолетности жизни и неотвратимости смерти. Каждый фильм призывает вслушиваться в то, что скрыто между строк и кадров. При этом нет ощущения двусмысленности, многослойности. Напротив, повествование прозрачно и линейно.
Взять хоть пролог к игровому дебюту режиссера — «Листопаду». Это документальный фильм (Иоселиани начинал с неигрового кино) о традиционном виноделии в Грузии. Молодой герой картины работает на винном заводе, где производят недозревшее, плохого качества саперави. Иоселиани всю жизнь сражался с плохим вином и фальшивой музыкой: у него самого был безупречный слух. За исчезновением старого мира — одновременно трагическим и фарсовым — в картинах Иоселиани всегда стояло донкихотское стремление сохранить достоинство, вопреки всему остаться собой. Его личность неотделима от созданных им образов. Недаром часто он сам играл в собственных фильмах, при этом даже не притворяясь актером.
Почему-то напоследок хочется посоветовать тем, кто не знает кинематограф Иоселиани, начать не с его грузинских шедевров, а с поздних картин — несовершенных, несущих следы усталости и разочарования. «Утро понедельника», «Сады осенью», «Шантрапа», «Зимняя песня» — все они пронизаны элегической красотой и рыцарской стойкостью. В их мире, мозаичном и одновременно цельном, нет разницы между клошаром и аристократом: каждый герой с неуклонным упрямством сражается за право быть человеком, даже если остальные считают его шантрапой. Пожалуй, это — единственное завещание Иоселиани.
Антон Долин