Умер Милан Кундера. Жизнь писателя определила Пражская весна, но политика интересовала его меньше всего Главными в его литературе остались юмор и музыкальность
Умер Милан Кундера — один из самых значительных писателей ХХ века. Почти вся его жизнь и карьера были определены Пражской весной 1968 года, но он верил, что литература важнее политики, а юмор ценнее морали. За это его многие критиковали, но автор «Невыносимой легкости бытия» продолжал отстаивать эти идеи в своих романах. О том, как Кундера отрицал политический китч и искал музыку в судьбе каждого своего героя, рассказывает литературный критик Лиза Биргер.
В романе «Невыносимая легкость бытия» (впервые он был опубликован на французском языке в 1984 году) есть эпизод, когда одна из героинь, чехословацкая художница Сабина, переехавшая в Цюрих, идет на собрание соотечественников. Там другие эмигранты обвиняют героиню в том, что в дни Пражской весны она не вышла бороться против войск Варшавского договора с оружием в руках: «Вы все несете ответственность за то, что там произошло». Сабина покидает собрание и больше туда не возвращается, но этот спор заставляет ее задуматься, что значит быть чешкой. В будущем, оказавшись в США, она станет изо всех сил скрывать свое происхождение. «Это была отчаянная мечта спастись от китча, в который люди хотели превратить ее жизнь», — пишет Милан Кундера.
Наверняка этот эпизод романа вдохновлен встречами и разговорами, которые случались в жизни самого писателя. Он уехал из Чехословакии во Францию в 1975 году — через семь лет после Пражской весны; там он не только жил до самой смерти, но и писал на французском языке свои романы последних 30 лет («Неспешность», «Подлинность», «Неведение», «Торжество незначительности»). Кундера не давал интервью, скупо и неохотно делился любыми биографическими фактами и противился любым попыткам сторонних наблюдателей как-то описать его жизнь. И все эти годы он упорно боролся с китчем.
Понятие «китч» появляется почти в любой книге Кундеры — от «Искусства романа» до «Невыносимой легкости бытия», в которой китчу посвящена целая глава. Это эстетический идеал всех политиков, которые только и ждут, как бы поцеловать какого-нибудь ребенка в момент, когда на них направят объективы камер. Это братство людей, готовых отдаться эмоциональному решению. Это, сказано в «Невыносимой легкости бытия», «абсолютное отрицание говна в дословном и переносном смысле слова». Говна, то есть любого проявления естественности, индивидуализма: в тоталитарном советском китче запрещено, замечает автор, любое самовыражение, любые сомнения, любая ирония. В нем нет места «матери, покинувшей семью» или «мужчине, предпочитающему мужчин».
Сегодня эти образы до боли узнаваемы. Актуальным Кундера никогда быть не хотел, но эту его роль определила Пражская весна — попытка чехословацкого государства построить «социализм с человеческим лицом», закончившаяся вводом войск Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 года.
До вторжения советских войск в Чехословакию Кундера состоял в местной Коммунистической партии и переводил на чешский Маяковского. Правда, его отношения с партией не всегда были гладкими — в 1950-м его на шесть лет исключили за «неуважение». Этот инцидент лег в основу первого романа Кундеры «Шутка» (главного героя этого текста наказывают за открытку со словами «Оптимизм — опиум для народа! Здоровый дух попахивает глупостью! Да здравствует Троцкий!»).
В 1968-м он написал открытое письмо против ввода советских войск в страну. Следом опубликовал в периодическом издании «Листы» свое знаменитое эссе «Чешская доля» — о том, что чехам стоит бороться за свою свободу, а не соглашаться на компромиссы с большим соседом. Когда его исключили из партии во второй раз, лишив возможности писать новые книги и продавать старые, он уехал. В 1979 году чехословацкие власти аннулировали его гражданство (вернули ему этот статус и признали свою ошибку только в 2019-м).
В Праге нет «дома Кундеры» или музея в его честь. Его самый известный роман, «Невыносимая легкость бытия», вышел в Чехии на 20 лет позже, чем во Франции. Вероятно, одна из причин — в вечном желании писателя «освободиться от сентиментальных вздохов по утраченному времени». Уехав из страны, он не стал видным чешским диссидентом, наоборот, приложил все усилия, чтобы его перестали воспринимать как чеха. Он, как и его героиня Сабина, хотел освободиться от китча, который неизменно сопутствовал статусу пострадавшего от советского вторжения.
В «Невыносимой легкости бытия» есть еще одно размышление, которое многое объясняет в устройстве романов Кундеры. Это мысль о том, что жизнь каждого человека складывается как музыкальный мотив, «который навсегда останется в композиции его жизни». Каждый из нас сам выбирает тему своей сонаты. Исторические события, та же Пражская весна, например, по Кундере, играют в жизни человека меньшую роль, чем числа, музыка, случайные встречи, сны. В его романах точно так же есть контрапункты и повторяющиеся мотивы — например, мотив предательства, музыки, секса. Его герой часто автобиографичен, а текст то и дело уходит в сторону культурологического экскурса. И все эти мотивы объединяет категорическое нежелание автора приводить своих персонажей к моральному абсолюту.
В сборнике эссе «Нарушенные завещания» Милан Кундера воспевает Рабле, его устройство смешного и изобретение юмора как «морали, которая противостоит неистребимой человеческой привычке судить мгновенно, безостановочно, всех и вся». В авторском произведении, повторял он, не должна утверждаться истина, факты не должны быть изложены прямо. Юмор необходим для романиста потому, что «делает двусмысленным все, к чему прикасается». Свобода романиста — или живописца, или музыканта — это высшее измерение возможной свободы, итог более чем четырехсотлетнего развития романа. И свободы этой не добиться, если не смеяться, не презирать авторитеты или оставаться у кого-то в долгу.
Есть знаменитая история, как в 1980-е Кундера, подрабатывающий драматургией, отказался превращать в пьесу «Идиота» Достоевского и написал статью, в которой объяснил, что не смог сделать это из-за «агрессивной сентиментальности» мира Достоевского, «мира, где чувства возводятся в ранг ценностей и истины». Тогда на него сильно обиделся Иосиф Бродский и ответил статьей «Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому» (традиционно снисходительной) о том, что эстетика важнее этики, а «замечательный писатель» Милан Кундера просто не понял Достоевского и стал жертвой дихотомии Восток — Запад.
Но Восток и Запад — оппозиция, в наши времена уже не слишком работающая. Куда интереснее посмотреть на противопоставление разума и чувств. Кундера всегда выбирал разум — умение говорить о сложном, конструировать романы из множества мелодий и контрапунктов, встраивать эссеистику прямо в судьбы персонажей (его герои всегда фиксируют свои размышления и анализируют поступки). И никогда не выбирал чувства — то есть китч, как он его понимал: любовь к родине, парады, идеи, затмевающие ход неспешного рассуждения.
Он требовал «отказа от обожествления мира» и выступал за то, чтобы думать глубоко и небыстро, — тут сразу вспоминаются названия его романов «Неспешность» и «Подлинность». Именно это и делает его великим — одним из последних романистов ХХ века, веривших, что он может повлиять на развитие человеческой мысли. И все же в первую очередь романы Кундеры — это яркий пример литературы, родившейся после 1968 года. Его опыт позволяет понять, как писать книги после того, как на улицах твоей страны появились танки.
Лиза Биргер