Путин постоянно рассуждает о борьбе с западным «неоколониализмом». Одна из главных жертв этой борьбы — российская наука Социолог Иван Кисленко — о том, как «деколонизация» привела к самоизоляции
Среди множества видов глобального неравенства — неравенство в производстве научного знания. Страны «глобального Юга», среди которых много бывших колоний, подходят к решению этой проблемы с помощью «деколонизации» учебных процессов. Интеллектуалы и ученые, представляющие незападные культуры, годами отстаивали свою самостоятельность и бросали вызов «интеллектуальной власти» Запада. Российские ученые и администраторы науки могли бы многому научиться у коллег из постколониальных стран. Социолог Иван Кисленко, приглашенный исследователь проекта Dimensions of Europeanization («Измерения европеизации») в Университете Граца (Австрия), в статье для рубрики «Идеи» замечает, что российские власти, несмотря на декларируемое стремление включиться в постколониальные процессы — и даже возглавить их — делают нечто противоположное. Они сжигают те самые мосты с миром, которые позволили бы российской общественной мысли доказать свою ценность и постепенно занять достойное место в мировой интеллектуальной жизни.
Редактор рубрики «Идеи» Максим Трудолюбов
На протяжении многих десятилетий в СССР господствовал идеологизированный подход к общественным наукам. Изучение политики и экономики шло строго в марксистско-ленинском ключе. Социологию как отдельную науку советские власти и вовсе признали только в 1960–1970-е годы. Выйдя из изоляции в конце 1980-х годов, российские ученые, занятые в сфере социальных наук, оказались в сложном положении. Доказывать актуальность собственных подходов в мире, где социальные науки десятилетиями развивались иными путями, было трудно, часто невозможно.
С некоторой натяжкой это напоминало положение ученых бывших западных колоний, которые стремились к освобождению от «научной власти» западных школ, но при этом стремились и к выходу из изоляции. За 30 постсоветских лет российские общественные науки прошли огромный путь в этом направлении. Трагедия в том, что нынешние власти видели в российско-западном интеграционном процессе проблему, а не возможность. Теперь в научном и интеллектуальном мире России снова есть те, кто остался, и те, кто уехал.
Атака на лучшие центры социальных наук в России отбрасывает страну в изоляцию, которая неизбежно закончится и так же неизбежно вернет российских ученых и интеллектуалов в точку, где им снова нужно будет доказывать свою состоятельность.
Борьбы с западным «неоколониализмом» Путин иногда касался и раньше, но в его валдайской речи от 27 октября 2022 года эта тема была выведена на первый план. Это удивило политических аналитиков, и еще больше — исследователей. Путин говорил о деколонизации, критиковал евроцентризм и доминирование Запада, но эти слова звучали явным диссонансом в устах лидера страны, ведущей войну ради восстановления былого господства над соседями. Произнеся все это, российский президент не объявил об отказе от амбиций по доминированию над другими странами. Кремль явно не собирается делать ничего подобного тому, на что пошли несколько колониальных держав Европы в конце 1950-х — начале 1960-х, отказавшись от колониальных претензий. В тот период множество колоний в Африке и на других континентах получили независимость от метрополий.
Идеи, которые так или иначе связаны с темой деколонизации, как правило, касаются общественных наук. В России социальные науки после 24 февраля столкнулись с серьезными вызовами. К традиционным проблемам, связанным с давлением государства, добавились сложности с зарубежными коллегами, вышедшими из множества совместных проектов. Общая ориентация сместилась в сторону национальных сюжетов и стремления иметь науку, реализуемую без ориентации на западные образцы.
Здесь можно усмотреть параллели с деколониальными устремлениями незападных интеллектуалов и их мечтой о науке, свободной от западных способов производства знания. Антиколониальные декларации Путина, независимо от их искренности, дают повод посмотреть на источники подобных идей, оценить, насколько они соотносятся с реальным положением дел — и, самое главное, можно ли действительно считать происходящее особым российским деколониальным проектом.
Как деколонизируют науку на глобальном Юге
Откуда взялся термин «глобальный Юг»?
В годы холодной войны мир было принято делить на «первый», «второй» и «третий». Границы были политическими: первый мир — капиталистический, второй — страны социалистического лагеря, третий — «Движение неприсоединения». С распадом СССР второй мир номинально исчез, а третий оказался лицом к лицу с первым. Для стран «третьего мира» появился несколько снисходительный термин «развивающиеся», который позже сменился на «постколониальные». А тот, в свою очередь, в настоящее время все чаще уступает место понятию «глобальный Юг». В этом словосочетании содержится отсылка к признанному еще в 1980-е годы факту, что в мире есть «северные», то есть богатые и эксплуатирующие, нации и «южные», эксплуатируемые.
Мечты об освобождении от западных способов «производства знания» давно пронизывают научные дискуссии. Впервые эти идеи появляются в интеллектуальном пространстве глобального Юга в период его избавления от колониального влияния европейских метрополий. Университетские аудитории на время опустели после ухода колонизаторов, а местные ученые остро чувствовали необходимость описать себя самостоятельно, а не продолжать пользоваться языком и терминами тех, кто изучал страну со стороны. Такие проекты чаще всего включают в себя следующее:
- внимание к локальным проблемам;
- особый статус местных ценностей;
- использование собственных неанглоязычных понятий;
- общее стремление противостоять «коллективному Западу» в науке.
Относительное признание в наше время интеллектуального вклада незападных культур в мировую культуру было подготовлено усилиями множества людей.
Одна из наиболее ярких попыток привлечь внимание к забытым традициям глобального Юга была предпринята австралийской исследовательницей Рэйвин Коннелл (род. в 1944). В книге Southern Theory: a Global Dynamics of Knowledge in Social Science («Южная теория: глобальная динамика знания в социальной науке») она не только раскрывает содержание идей из «традиционно несоциологических» регионов, но и показывает, почему они стали «традиционно несоциологическими».
Примирением локальной традиции и западных способов научной работы занимался иранский социолог Али Шариати (1933–1977), стремившийся привнести революционные практики марксизма в шиизм. Шариати был популярен в студенческой среде, и из-за политического давления ему пришлось покинуть Иран незадолго до Исламской революции 1979 года (он не дожил до нее два года).
Нигерийский социолог Акинсола Акивово (1922–2014) в ряде своих работ утверждал, что локальные понятия на основе языковой поэзии йоруба и их мифа о сотворении мира могли бы более точно описать социальные процессы, происходящие в Западной Африке.
Ряд уроженцев Индии приложили большие усилия для осмысления колониализма и состояния подчинения. Ученые из объединения Subaltern studies group написали несколько работ, которые раскрывают эти идеи во всей полноте. Особую популярность получили тексты Гаятри Спивак (род. в 1942), Ранаита Гухи (род. в 1923), позднее прославится Дипеш Чакробарти (род. в 1948) — автор книги Provincializing Europe («Провинциализируя Европу»).
Долгое время эти и подобные идеи не проникали в широкие дискуссии западного мира. Это объяснимо: западные ученые не придавали значения локальным исследованиям в области, в которой считали себя непререкаемыми авторитетами. Чем лишний раз подчеркивали неравное распределение научного ресурса в дихотомии «Север — Юг». Только в конце ХХ — начале XXI века представители западной науки, наделенные «академической властью», начали обращать больше внимания на незападный мир. Благодаря этим изменениям сегодня идеи деколонизации учебных программ занимают существенное место в сфере социальных наук — как на глобальном Юге, так и на Севере.
Иными словами, создание независимого от западных влияний интеллектуального языка и осмысление общественных проблем, отсутствующих в западных культурах, идет не только на Юге, но и в мировой науке в целом. Научная и интеллектуальная жизнь незападных культур не изолируется, а постепенно находит себе место в интеллектуальных центрах оставшейся части мира.
Как девестернизируют науку в России
Жалобы на то, что Россия на международных конгрессах по общественным наукам выступала в роли «ученицы», дискуссии (.pdf) о «водоразделе между теми, кто верит, что читать западные книги важнее, чем русские, и теми, кто уверен в обратном», и, конечно, жалобы на «чуждые ценности» звучали в российской научной и интеллектуальной среде на протяжении многих лет. Эти сетования вполне можно сравнить с запросом на самостоятельность и признание, звучавшим со стороны ученых и интеллектуалов глобального Юга.
В литературе, стремящейся разбить неоколониальные структуры западной академической сферы, отдельное внимание уделяется власти издательских домов (например, Springer, Taylor & Francis), которые не платят ученым за их публикации, а затем продают доступ к ним на своих ресурсах. Подобные нападки слышны и в адрес систем научного индексирования. Минобрнауки, словно разделяя это недовольство, установило мораторий на наличие у ученых публикаций, индексируемых в международных базах данных Scopus и Web of Science, то есть больше не учитывает их при оценке научной деятельности. Это не запрет печататься в западных изданиях, но, по сути, шаг в сторону отказа от политики, которая велась годами. Российская наука, вероятно, будет ориентироваться на список журналов, рекомендуемых Высшей аттестационной комиссией при том же Минобрнауки, или на принятый недавно «белый список» научных журналов.
Тем не менее во многих бывших колониях западных стран магистральной дорогой была постепенная интеграция в мировой контекст. В частности, строительство институтов научного знания, основанных на западных стандартах академической работы. То же самое до последнего времени происходило и в России. Продолжать развитие в том же направлении было бы лучшим ответом на недовольство статусом российского научного знания в мире.
Но на практике в сфере общественных наук мы стали свидетелями разворота в противоположную сторону.
Судите сами. У Европейского университета в Санкт-Петербурге и Московской школы социальных и экономических наук (МВШСЭН) — двух главных частных вузов страны в области общественных наук — пытались отобрать лицензии. МВШСЭН даже какое-то время работал без дипломов российского государственного образца, выдавая дипломы Университета Манчестера. Программы обучения по модели liberal arts («свободные искусства») неоднократно привлекали самое пристальное внимание российской прокуратуры. В РАНХиГС эту программу в итоге объявили нарушающей не только Конституцию РФ и «Стратегию национальной безопасности», но и занимающейся «разрушением традиционных ценностей российского общества и искажением истории».
В СПбГУ на факультете свободных искусств и наук были вынуждены сначала отказаться от сотрудничества с американским Бард-колледжем в связи с объявлением последнего «нежелательной организацией», а затем и вовсе по большому счету разгромить структуру. Близкий к властям Координационный совет некоммерческих организаций направил заявление в прокуратуру с целью проверить подозрения мэрии Санкт-Петербурга в том, что факультет связан «с иностранными НКО, подконтрольными Джорджу Соросу и ведущими на территории России деструктивную деятельность».
А потом случилось 24 февраля.
Помимо уже практически привычных притеснений, расторжения разного рода договоренностей и исхода ученых за рубеж стали появляться симптомы более затяжного изоляционизма. Все новым западным фондам, финансирующим исследования в области социальных наук, запрещают работать: от Оксфордского фонда и Института международного образования (реализующего в РФ программу Фулбрайта) до немецких фондов Фридриха Науманна и Генриха Белля (последний даже объявлен «нежелательной организацией»).
Сторонники отечественных практик в науке годами высказывались в пользу отказа от Болонской системы. Их желание было в итоге исполнено, и отказ от этой системы был объявлен официально. Неясным стало будущее программы Erasmus+, которая давала возможность многим студентам и аспирантам провести один или два семестра в Европе. Сейчас некоторые российские вузы все еще принимают заявки на эту программу на весенний семестр 2023 года, но Министерство образования и науки уже заявило, что не рекомендует российским вузам сотрудничество с Erasmus+. Евросоюз со своей стороны больше не финансирует любое сотрудничество, в котором задействованы российские государственные структуры.
Итог — изоляция вместо деколонизации
Повсюду за пределами западных культур интеллектуалы стремятся к свободе от западоцентричных средств производства знания, образовательных моделей и от коммерческой власти больших издательских домов. Но те, кто с успехом создает научное знание за пределами западных научных центров, стремятся к интеграции, а не к изоляции. Речь идет о требовании признать разнообразие, а не о том, чтобы прятать духовные богатства, которые Запад якобы хочет отнять.
Между тем именно в таком русле рассуждает Владимир Путин:
Запад готов переступить через все для сохранения той неоколониальной системы, которая позволяет ему паразитировать, по сути, грабить мир за счет власти доллара и технологического диктата, собирать с человечества настоящую дань, извлекать основной источник незаработанного благополучия, ренту гегемона.
Высказывания такого рода перекликаются с постколониальными идеями лишь номинально. Насильственная «очистка» академического пространства имеет мало общего с самой идеей деколонизации знания и освобождения от академической зависимости. Сторонники идей деколонизации, как правило, отрицают насилие как таковое, потому что колонизация различных сфер общественной жизни велась именно с помощью насилия.
Можно спорить о том, насколько эффективно интеллектуалы глобального Юга, подрывая «научную власть» Запада, создают в освобождаемом пространстве что-то новое и оригинальное. Но это по крайней мере честные и многолетние поиски. Российские идеологи, объявив войну научной гегемонии Запада, озабочены скорее отрицанием, чем созданием нового. Начав с утверждений об уникальности локального контекста, о важности научных публикаций на национальном языке и об особых ценностях, существующих на определенных территориях (что вполне соответствует духу деколонизации глобального Юга), они приходят к отрицанию необходимости ориентироваться на внешние научные образцы — что уже разрывает с наукой как таковой, что западной, что с незападной.
Стремление установить местные правила производства знания пока ведет скорее к рождению «туземной науки», чем к созданию уникального российского полюса знаний. Власти ломают механизмы, с помощью которых российские ученые интегрировали свои знания в западные практики научной работы. Делается это «сверху» — на уровне организаций, структур и соглашений. «Снизу», в действующей научной среде, стандарты западной науки все равно сохраняются и вряд ли исчезнут. Но палки в институциональные колеса уже вставлены, и они будут только усложнять жизнь российской науке. За девять месяцев войны Владимир Путин направил научную жизни России не по пути деколонизации, а по пути самоизоляции.
Иван Кисленко